Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1

Лишь только честолюбивый Арташир сломил сопротивление своих вассалов, он стал угрожать соседним государствам, безнаказанно оскорблявшим Персию во время продолжи­тельной дремоты его предшественников. Он одержал не­сколько легких побед над дикими скифами и изнеженными индийцами, но, чтобы отомстить за оскорбления, которые не раз наносились Персии римлянами, ему пришлось употребить в дело все свои военные силы. После завоеваний Тра­яна наступил сорокалетний мир, плод его мужества и уме­ренности. В промежуток времени между вступлением на престол Марка Аврелия и царствованием Александра Севера два раза вспыхивали войны между империями Римской и Парфянской, и, хотя все военные силы Аршакидов боролись только с одной частью военных сил римлян, успех постоянно был на стороне последних. Правда, император Макрин, вследствие осознания непрочности своего положения и вследствие своей трусости, купил мир ценой почти двух мил­лионов ф.ст. на наши деньги, но военаначальники Марка Аврелия, император Север и его сын получили немало по­бедных трофеев в Армении, Месопотамии и Ассирии. Так как описание их подвигов некстати прервало бы нить расска­за о более важных переворотах, совершившихся внутри Рим­ской империи, то мы расскажем только о неоднократных бедствиях, которым подвергались два важных города - Селевкия и Ктесифон.

Селевкия, находившаяся на западном берегу Тигра, почти в сорока пяти милях к северу от древнего Вавилона, была главным городом македонских завоеваний в Верхней Азии. После того как могущество македонян пришло в упадок, Се­левкия в течение многих столетий все еще сохраняла суще­ственные особенности греческих колоний - любовь к искусст­вам, военные доблести и любовь к свободе. Эта независимая республика управлялась сенатом, состоявшим из трехсот представителей высшего сословия; народ состоял из шести­сот тысяч граждан; городские стены были крепки, и пока различные сословия жили во взаимном согласии, они отно­сились с презрением к могуществу парфян; но ожесточение политических партий иногда доходило до того, что они обра­щались к помощи общего врага, стоявшего почти у самых во­рот города. Парфянские монархи, подобно могольским мо­нархам Индостана, вели бродячий образ жизни своих пред­ков скифов, и императорский лагерь нередко разбивался в равнине Ктесифона на восточном берету Тигра, на расстоя­нии только трех миль от Селевкии. Роскошь и деспотизм привлекали ко двору массу людей, и маленькая деревушка Ктесифон незаметно разрослась до размеров большого горо­да. В царствование Марка Аврелия римские полководцы доходили до Ктесифона и Селевкии. Греческая колония при­нимала их как друзей, и, когда они нападали на место пребы­вания парфянских царей, они не переставали относиться дружески к обоим названным городам. Но разорение и сожжение Селевкии и избиение трехсот тысяч ее жителей запят­нали славу римского триумфа. Селевкия, и без того уже обессиленная соседством слишком могущественного сопер­ника, не могла оправиться от гибельного удара; но Ктеси­фон в такой мере восстановил свои силы через тридцать три года, что был в состоянии выдержать упорную осаду против императора Севера. Впрочем, город был в конце концов взят приступом; царь, лично участвовавший в его обороне, спасся бегством, а сто тысяч пленных и богатая добыча были наградой римским солдатам за их усилия. Несмотря на эти бед­ствия, Ктесифон заменил Вавилон и Селевкию в качестве одной из самых больших восточных столиц. В летние месяцы персидский монарх наслаждался в Экбатанах освежающими ветрами, дувшими с гор Мидии, а для своей зимней резиден­ции он предпочитал Ктесифон из-за мягкости его климата.

Из этих успешных вторжений римляне не извлекли для се­бя никаких существенных или прочных выгод; впрочем, они и не пытались удержать за собой такие далекие завоевания, отделявшиеся от провинций империи обширными степными пространствами. Завоевание Осренского царства было менее блестящим военным подвигом, но принесло им гораздо более существенную пользу. Это маленькое государство занимало северную и самую плодородную часть Месопотамии между Евфратом и Тигром. Его столица Эдесса находилась почти в двадцати милях по ту сторону первой из этих рек, а ее насе­ление, со времен Александра, состояло из смеси греков, ара­бов, сирийцев и армян. Слабые осренские государи, нахо­дясь на окраине двух враждебных одна другой империй, бы­ли по склонности привязаны к парфянам, но превосходство римского могущества вынудило их покориться, о чем до сих пор свидетельствуют их медали. После окончания парфян­ской войны при Марке Аврелии предусмотрительность заставила римлян запастись каким-нибудь надежным ручательст­вом в их преданности. С этой целью были построены в раз­личных частях страны форты, а в укрепленном городе Нисибине был поставлен римский гарнизон. Во время беспоряд­ков, вспыхнувших после смерти Коммода, осренские владе­тели попытались свергнуть с себя иго, но твердая политика Севера упрочила их зависимость, а вероломство Каракал­лы довершило это легкое завоевание. Последний эдесский царь Абгар был отправлен в Рим в цепях, его владения были обращены в провинцию, а его столица была удостоена назва­ния колонии; таким образом, за десять лет до падения Пар­фянской монархии римляне достигли прочного господства по ту сторону Евфрата.

И благоразумие, и жажда славы могли бы служить оправ­данием для воинственных замыслов Арташира, если бы его намерения ограничивались защитой или приобретением вы­годной границы. Но честолюбивый перс открыто признавал­ся в стремлении к более обширным завоеваниям и считал се­бя способным поддержать свои чрезмерные притязания и до­водами разума, и силою оружия. Он ссылался на то, что Кир первый завоевал всю Азию - до Пропонтиды и Эгейского мо­ря, а его преемники долго владели этими землями; что во время их царствования провинции Кария и Иония управля­лись персидскими сатрапами и весь Египет до пределов Эфиопии признавал над собой их власть. Пользование их пра­вами было временно прервано продолжительной узурпа­цией, но эти права не были уничтожены, и, лишь только он благодаря своему происхождению и мужеству надел на свою голову персидскую корону, он счел первым своим долгом восстановить прежние границы и прежнее величие монар­хии. Поэтому великий царь (таким высокопарным слогом выражались его послы, отправленные к императору Алек­сандру) приказывал римлянам немедленно удалиться из всех провинций, принадлежавших его предкам, и, уступив персам господство над Азией, довольствоваться бесспорным господством над Европой. Исполнение этого дерзкого пору­чения было возложено на четырехсот самых высоких и са­мых красивых персов, которые должны были заявить о вели­чии своего повелителя красотою своих коней, великолепием своего оружия и богатством своей одежды. Такого рода по­слание скорее походило на объявление войны, нежели на предложение вести переговоры. Тогда и Александр Север и Арташир собрали все свои силы и ввиду важности предстояв­шей борьбы сами приняли начальство над своими армиями.

Если верить свидетельству, которое, по-видимому, досто­вернее всех исторических повествований, а именно той до­шедшей до нас речи, которую сам император произнес в се­нате, то мы должны допустить, что победа Александра Севера ничем не уступала тем победам, которые были одержаны над персами сыном Филиппа. В армии великого царя было сто двадцать тысяч лошадей, покрытых стальной броней, семьсот слонов, на спине которых были прикреплены башни, наполненные стрелками, и тысяча восемьсот колесниц, воо­руженных косами. О такой громадной армии еще ни разу не упоминалось ни в летописях Востока, ни даже в восточных сказках; тем не менее она была разбита в большом сраже­нии, в котором Александр выказал себя и неустрашимым солдатом, и искусным военачальником. Великий царь обра­тился в бегство, а громадная добыча и завоевание Месопота­мии были непосредственными плодами этой победы. Таковы были подробности этого блестящего и неправдоподобного со­общения, которое, как это видно слишком ясно, было внуше­но тщеславием монарха и бесстыдным раболепием льстецов, но было принято без возражений отдаленным от места дейст­вия и рабски покорным сенатом. Но мы не только не ве­рим, чтобы армия Александра одержала какую-либо значительную победу над персами, а даже имеем основание подо­зревать, что весь этот блеск воображаемой славы прикрывал случившуюся на самом деле неудачу.

Наши подозрения подтверждаются авторитетом одного современного историка, отзывавшегося о добродетелях Алек­сандра с уважением, а о его недостатках с беспристрастием. Он сначала рассказывает, в чем заключался благоразумный план ведения войны, задуманный Александром. Три рим­ские армии должны были вторгнуться в Персию в одно время различными путями. Но хотя военные операции были хоро­шо задуманы, они не были ведены с искусством и успехом. Лишь только первая из этих армий вступила в болотистые равнины Вавилонии и приблизилась к искусственному слия­нию Евфрата с Тигром, она была окружена превосходящи­ми в числе силами и уничтожена неприятельскими стрела­ми. Вторая римская армия могла легко проникнуть в самую середину Мидии благодаря союзу с королем Армении Хосроем и благодаря гористой местности, в которой персидская кавалерия не могла действовать. Эти храбрые войска опусто­шили соседние провинции и благодаря некоторым военным успехам как будто оправдали тщеславие итератора. Но отступление этой победоносной армии было дурно направлено или по меньшей мере неудачно. При обратном переходе че­рез горы множество солдат погибло от трудности пути и от сурового зимнего холода. Было решено, что в то время, как эти два больших отряда проникнут в противоположные око­нечности персидских владений, главная армия, находившая­ся под начальством самого Александра, поддержит их напа­дение и вторгнется в самую середину царства. Но неопытный юноша, находившийся под влиянием советов своей матери, а может быть, и под влиянием своих собственных опасений, покинул свои храбрые войска и отказался от надежды вос­торжествовать над противником; проведя лето в Месопота­мии в бездействии, он отвел назад в Антиохию армию, уменьшившуюся числом вследствие болезней и раздражен­ную неудачей. Совершенно иначе вел себя Арташир. Быстро переезжая от холмов Мидии к болотистым берегам Евфрата, он повсюду лично руководил обороной и при всех переменах фортуны соединял с искусством самое непреклонное мужест­во. Однако в нескольких упорных битвах с ветеранами рим­ских легионов персидский монарх потерял цвет своей армии. Даже его победы лишь истощали его силы. Он не умел вос­пользоваться ни отсутствием Александра, ни беспорядками, вызванными смертью этого императора. Вместо того чтобы выгнать римлян из Азии, как он намеревался, он даже не был в состоянии вырвать из их рук небольшую провинцию Месопотамию.