Лев Гумилёв - В поисках вымышленного царства
Бог монголов и его характер
Ценные сведения о древней религии монголов можно найти у Вильгельма Рубрика, монаха-минорита, ездившего к Мункэ-хану и весьма интересовавшегося вопросами религии. Он предпринял свое путешествие, дабы убедиться, что Сартак, сын Батыя, действительно христианин, как ему сообщали черноморские купцы. Оно так и оказалось, но любопытно, что секретарь Сартака, Койяк, запретив Рубруку говорить Батыю, что Сартак — христианин, сказал: «Он не христианин, а Моал»[465]. Рубрук был возмущен тем, что татары путают религии и нации, однако, надо думать, Койяк, сам несторианин, понимал, что говорил. Когда Рубрук прибыл к Мункэ-хану, то ему удалось участвовать в религиозном диспуте, где мусульмане и христиане, объединившись на платформе единобожия, полемизировали с буддистами. Тогда высказал свою точку зрения и Мункэ-хан. Он сказал: «Мы, монголы, верим в Единого Бога, который на небе, волю его мы узнаем через прорицателей»[466]. Это и было исповедание монгольской веры, сокращенно записанное Рубруком. Очевидно, ее и имел в виду Койяк, противопоставляя монголов христианам, и несомненно, что эта доктрина значительно отличается от описанного Банзаровым политеизма. Но можно ли все-таки считать ее монотеизмом?
Плано Карпини в главе о богопочитании у татар говорит следующее: «Они веруют в Единого Бога, которого признают творцом всего видимого и невидимого, а также признают его творцом как блаженства в этом мире, так и мучений, однако они не чтут его молитвами, или похвалами, или каким-нибудь обрядом»[467]. Сверх того они набожно поклоняются солнцу, луне и огню, а также воде и земле, посвящая им начатки пищи и пития преимущественно утром, раньше чем начнут есть или пить[468].
Плано Карпини, хотя не уличенный в сознательной лжи, требует внимательного к себе отношения. Во время бешеной езды на перекладных до ставки Гуюка и обратно, при недоедании и незнании языка, трудно произвести исчерпывающие наблюдения. Поэтому нет на нем вины за то, что поклонение Небу он понял как поклонение светилам и к культу земли самочинно прибавил культ воды. В остальном он согласен с Гайтоном-армянином, сообщающим нам, что татары «знают единого, вечного бога и призывают его имя, но это все. Они не молятся и не удерживаются от грехов ради страха Божьего»[469].
Не менее определенно о монотеистическом богопочитании говорит Рашид ад-Дин. У него приведен ряд высказываний Чингисхана по этому вопросу. В разговоре с сыновьями он сказал: «…силою Господнею и с помощью небесною я завоевал для вас царство»[470]. Давая наказ Джэбэ и Субэтэю. Чингисхан говорил: «Силою Бога великого, пока не возьмете его (Мухаммеда) в руки, не возвращайтесь»[471] Чингисхан сказал про себя, что «дело его, словно новый месяц, возрастает со дня на день; от Неба силою всевышнего Господа нисходит божья помощь, а на земле помощью его явилось благоденствие»[472]. Наконец, сохранился текст молитвы Чингисхана, когда он молился на вершине холма, повесив на шею пояс, развязав завязки плаща и пав на колени: «О предвечный Господь, ты знаешь и ведаешь, что Алтан-хан начал вражду… Я семь ищущий за кровь возмездия и мщения. Если знаешь, что это возмездие мое правое, ниспошли свыше мне силу и победоносность и повели, чтобы мне помогали ангелы, люди, пери и дивы»[473]. Эти слова могли бы показаться традиционными мусульманскими обращениями к аллаху, но имя аллаха нигде не упоминается, а везде стоит персидское слово «худа», т. е. «Бог».
Но самые драгоценные сведения о наличии у монголов культа верховного единого бога берем мы из «Сокровенного сказания». Там этот бог называется Вечным Небом. Монголы различали материальное «голубое» небо от духовного «вечного» Неба[474]. «Вечное Небо», согласно Банзарову, как мы уже видели, не было личным богом, а лишь мировым порядком.
Однако приведенные выше слова Чингисхана убеждают нас в противном. К ним можно добавить еще ряд высказываний Чингисхана, в которых Вечное Небо выступает как податель помощи. Так, обращаясь к сыновьям, он говорит: «Вечное Небо умножит силу и мощь вашу и предаст в ваши руки Тогтаевых сыновей»[475]. И далее: «Когда с помощью Вечного Неба будем преобразовывать всенародное государство наше…»[476].
По словам Чингисхана, Вечное Небо требует не только молитвы, но и активности: «…ты, Джурчедай, ударил на врага. Ты опрокинул всех: и джургинцев, и тубеганцев, и дунхаитов, и тысячу отборной охраны Хори-Шилемуна. Когда же ты продвинулся до главного среднего полка, то стрелою-учумах ты ранил в щеку румяного Сангума. Вот почему Вечное Небо открыло нам двери и путь»[477].
Как мы видим, Вечное Небо — бог, не только оказывающий помощь, но и требующий активности от своих почитателей, т. е. более активный, чем кальвинистский gott, дающий спасение по вере, без дел{123}.
На основании сказанного как будто следует признать у монголов наличие культа единого, всемогущего и активного бога. Но дело обстоит далеко не так просто.
Двуединство или дуализм?
«Сокровенное сказание» с полной определенностью сообщает нам, что Тенгри был не единственным богом монголов. Наряду с Небом упоминается Земля — Этуген. Например: «Тэмуджин сказал: мы …умножаемые в силе небом и землей, нареченные могучим Тенгри и доставляемые матерью-Землей»[478], далее: «В кераитском походе мы, восприняв умножение сил от Неба и Земли, сокрушили и полонили кераитский народ»[479].
Тут явный дуализм, но надо полагать, что Небо почитается больше Земли, так как Небо постоянно упоминается без Земли, тогда как Земля без Неба — никогда.
Плано Карпини сообщает, что татары через чародеев вопрошают бога Итогу, которого команы (тюрки) называют Кам[480]. Итога, по вполне справедливой догадке Банзарова, — безусловно, монгольская Этуген, а кам — шаман. Согласно Плано Карпини, монголы этого божества боялись и приносили ему жертву. Для Этуген сооружалась «обо» (кучи камней на перевалах), причем в древности над обо совершались кровавые жертвоприношения[481].
Не менее определенно говорит о наличии у монголов двоебожия Марко Поло: «Они (?) говорят, что есть верховный небесный Бог; ежедневно они возжигают ему курения и просят у него доброго разумения и здоровья. Есть у них бог, зовут они его Нагитай и говорят, что то бог земной, бережет он их сынов и их скот да хлеб»[482]. В другом месте тот же Марко Поло сообщает: «У каждого высоко на стене прибита табличка, на которой написано имя, обозначающее Всевышнего Небесного Бога. Ей поклоняются с кадилом фимиама, поднимают руки вверх и кладут земные поклоны, чтобы Бог дал хороший ум и здоровье, а другого не просят. Ниже, на полу, стоит изображение, которое зовется Натигаем; бог земных вещей, рождающихся по всей земле. Ему придают жену, детей и поклоняются также. У него просят хорошей погоды, земных плодов, сыновей и т. п.»[483].
Итак, достовернейший материал вошел в противоречие со столь же достоверным. Как примирить принцип монотеизма, провозглашенный Мункэ-ханом, с принципом дуализма, зафиксированным в «Сокровенном сказании» и Марко Поло. Кажется, что здесь неразрешимая путаница. Но если мы поставим снова основной вопрос: «Какому Богу веруеши?», то получим неожиданный ответ: монголы верили в Бога по имени Хормуста.
Сходство наименований монгольского и иранского богов уже привлекало внимание историков и этнографов{124}. Шмидт признает это сходство неслучайным[484]. Ратцель также фиксирует на нем свое внимание[485]. Термин «Хормуста» широко известен. Его употребляет Гюк в описании коронации Чингисхана[486]. Он помещен в словарях Голстунского и Ковалевского, упоминается Банзаровым и Блоше[487].
Банзаров не сомневается, что Хормуста и Небо — одно и то же. Чингисхана называли то сыном Неба, то сыном Хормусты, то по-китайски Тянь-цзы. Буддисты, переводя санскритские и тибетские книги на монгольский язык, именовали Индру Хормустой, что указывает на укоренение этого термина в Монголии к началу буддийской пропаганды.
Если бы термин «Хормуста» был занесен в Монголию не из Персии, а из Индии, вместе с буддизмом, то это имя соответствовало бы Варуне, согласно индо-иранской мифологии. Тут даже Банзаров уступает очевидности и вопреки собственным заявлениям об автохтонности «черной веры» замечает: «При лучшем знакомстве с шаманством монголов найдется в нем, может быть, много общего с учением Зороастра»[488]. Но если это хоть отчасти так, то прежде всего отпадает трактовка Тенгри — Вечного Неба как безличного мирового порядка. Она и до этого противоречила фактам, а сейчас с ней можно вовсе не считаться.
