Арсений Ворожейкин - Небо истребителя

— Мне кажется, он делает это от души, сам того не замечая. После доверительного «голубчик» подчиненные невольно начинают с ним разговаривать без всякой натянутости, более откровенно.

Говорят, что солдатский вестник разносит новости быстрее любых приказов и распоряжений, но на этот раз командиры полков были удивлены неожиданному сообщению о переводе дивизии в подчинение к морякам. Солдатский вестник не сработал. Вопросов и вздохов было много. Привычка свыше нам дана. Разговоры смолкли, когда вошел генерал Петров. Он с каждым поздоровался за руку и сел в торце стола. По обеим сторонам от него расположились по два командира полка: Дмитрий Осмоловский с Анатолием Кадомцевым и Константин Моисеев с Павлом Климовым.

— Ну, товарищи командиры, давайте познакомимся, —командующий рассказал о себе, потом послушал командиров полков, оценивших боевую подготовку своих частей, и продолжил беседу. — На днях вы получите двадцать новых МиГ-семнадцатых. На некоторых из них установлены радиолокационные прицелы. К ним могут подвешиваться ракеты. Они способны летать со сверхзвуковой скоростью.

Раньше главным в воздушных боях было стремление ближе подойти к врагу. Теперь положение изменилось. Радиолокационные прицелы и ракеты позволяют вести огонь с дальности в несколько десятков километров. И уже есть «теоретики», утверждающие, что воздушных боев, какие были раньше, теперь не будет, поэтому надобность в высшем пилотаже отпадает.

— Неправильно! Чепуха какая-то, — послышались голоса.

— Давайте, голубчики, — продолжал командующий, — отбросим эту «теорию», не будем повторять допущенные ошибки. Перед Великой Отечественной нашлись руководители, запретившие истребителям полеты на высший пилотаж. Это стоило нам многих потерь.

Слушая командующего, я думал о событиях, отгремевших в Корее. Воздушные схватки, проходившие там, по маневрированию и накалу не уступали боям в ходе Великой Отечественной войны. Правда, тактика во многом изменилась, но атаки с разных направлений и под разными углами остались, использовались атаки на вертикалях. Все это требовало от летчиков виртуозности в пилотировании и умения выдерживать большие перегрузки «силовых приемов». А приучить себя к перегрузкам летчик может только в процессе высшего пилотажа. Пилотаж летчика-истребителя — это его душа, небесная поэзия, сопровождаемая музыкой мотора или турбины.

Беседа о технике пилотирования перешла в разговор о воздушных асах. Командующий предложил командирам полков дать свою оценку таким летчикам.

— Ас — это бесстрашный летчик-истребитель, умеющий отлично владеть самолетом, — сказал Кадомцев.

— Это человек риска, — поддержал его Осмоловский.

— А что думаете вы, Арсений Васильевич? — командующий с любопытством смотрел на меня.

Слова Кадомцева о бесстрашии заставили меня задуматься. Страх — это великий дар природы, своеобразный чувствительный прибор, своевременно сигнализирующий об опасности. Не только летчик, но любой здравомыслящий человек должен иметь силу воли и хорошо владеть собой. Иначе он не может быстро определить опасность и своевременно принять разумные меры защиты. Возможно, у Кадомцева притуплен инстинкт страха. Недаром он когда-то, нарушив все авиационные законы, самовольно вылетел на боевом одноместном истребителе. И сейчас летает хорошо. Видимо, он великолепно умеет владеть собой и знает, на что способен. Тут я впервые задумался о судьбе Кадомцева. Он не бывал в воздушных боях, страх в боевой действительности на себе не испытал. Возможно, его незаконный вылет на истребителе являлся просто бравадой, игрой в смелость?

— Известна народная мудрость, — сказал я, — дружба проверяется в беде, мудрость — в гневе, а смелость — в бою. Воздушный бой — это искусство. И в мирное время не надо специально готовить асов, надо учить летчиков мастерству, а также снайперской стрельбе, которая требует смелости, расчета, умения сосредоточиться. Я знал смелых и мужественных ребят, но она погибли в первых же боях из-за неопытности…

— Выходит, мужество — мужеством, а на земле нужно тщательно готовиться к каждому полету? — не то спросил, не то сделал заключение командующий.

Но опять свое особое мнение высказал Кадомцев:

— Считаю, что летчики оформляют много лишних бумаг. Главное для летчика-истребителя — небо.

Вроде бы он был прав, но сердце не принимало его слова без оговорок. Бумаги бывают разные, и отношение к ним тоже разное. Если летчик на земле обдумает и опишет свой полет на бумаге, в небе ему будет легче выполнить все положенные эволюции. Для молодого летчика такое описание является своеобразным зеркалом, отображение которого принял его мозг, что значительно облегчает ему выполнение полетного задания…

Командир полка Дмитрий Николаевич Осмоловский руководил полетами. Ему сорок два года. Он старше других летчиков и по возрасту, и по опыту командования частью. Одержим в работе. Любит летать. Небольшого роста, кряжистый, напоминает борца-силача. Увидев меня, доложил о воздушной обстановке. Все шло своим чередом, и вдруг произошла заминка. Только что произвел посадку МиГ-15, а за ним в недозволенной близости к полосе приближается другой. Осмоловский передал:

— «Орел»-десять, посадку запрещаю!

Однако «Орел»-десять, словно не слыша команды и не видя впереди опасности, продолжал снижение. Руководитель полетов торопливо и с тревогой повторил команду:

— Немедленно уходите на второй круг!

У меня инстинктивно мелькнула мысль взять у Осмоловского микрофон и вмешаться в управление, но я тут же отказался от этого намерения. Командир полка в этом деле опытнее меня. А Осмоловский уже перешел на тревожный крик:

— Ты что, Мартьянов, с ума спятил? Не видишь, что на полосе самолет? Дай полный газ!

Мартьянов приземлился, его самолет побежал по полосе, догоняя катившийся впереди истребитель. Летчик тормозил так, что самолет клевал носом. Впереди Мартьянова был «миг» старшего инспектора дивизии майора Владимира Савенка. Услышав тревожный голос руководителя полетов, он энергично дал газ и начал быстро сворачивать с полосы. Успеет ли? И сумеет ли? От резкого разворота самолет может потерять управление. Так и получилось. Истребитель Савенка развернулся и побежал навстречу Мартьянову. Они вот-вот врежутся друг в друга. Мы понимали, что теперь никто не в силах им помочь. Но, к всеобщему облегчению, столкновения не произошло. Савенок успел притормозить наземный вираж своего «мига». Истребители разошлись по всем правилам уличного движения. Несколько секунд мы находились а шоковом состоянии. Не знаю, какое лицо в этот момент было у меня, но у Дмитрия Николаевича оно стало серым.

— Ну не сумасшедший? А еще инспектор дивизии, — вздохнул Осмоловский.

Я попросил его передать Савенку и Мартьянову, чтобы ждали меня у своих самолетов, а сам заторопился на стоянку. Издали было видно, как Савенок, размахивая руками, ругает Мартьянова. Моя машина остановилась около них. Оба доложили, что полетное задание выполнили. Я невольно обратил внимание на их внешний вид. Савенок пылал негодованием. Мартьянов был невозмутим. Прямой, высокий, он напоминал бездушного робота. На мой вопрос о возможных неисправностях самолета и мотора совершенно спокойно ответил:

— Я всегда летаю на исправной машине.

— А ты сам-то исправный? — возбужденно спросил Савенок.

Чтобы приостановить горячий разбор полета, я показал на машину:

— Поедем в штаб, там разберемся.

В машине Савенок снова перешел на крик:

— Товарищ полковник, я больше не могу работать с таким помощником! Он чуть было…

— Помолчите! — приказал я.

Оказывается, внешнее спокойствие виновника происшествия может вызывать глубокое раздражение у людей, чувствующих свою правоту. Я почувствовал, как от невозмутимого вида Мартьянова начинаю нервничать. А мне предстояло разобраться в нелегкой ситуации, понять, что там, где нет дружбы, не может ладиться и служба.

В штабе меня ждал только что назначенный начальник политического отдела дивизии полковник Николай Николаевич Астафьев. Я предложил ему начать работу в дивизии с разбора инцидента.

— Хорошо, — согласился он. — С удовольствием послушаю ваш разговор.

— Удовольствия при этом разговоре будет мало, — не выдержал Савенок.

Начальник политотдела с любопытством посмотрел на него и протянул руку:

— Давайте познакомимся,

Оба инспектора представились ему, и мне показалось, что это знакомство успокоило Савенка. Когда мы сели за стол, я предложил ему;

— А теперь дайте капитану Мартьянову подробную характеристику. Что он представляет собой как летчик и как человек?

— Хорошо, — в задумчивости ответил Савенок и, взглянув на Мартьянова, начал: — Перед войной мы с ним окончили Харьковское военное училище летчиков. Нас там оставили инструкторами. Только в сорок четвертом нам удалось вырваться на фронт. Он воевал хорошо. И после войны летал отлично. А в последнее время с ним что-то произошло. Появилась излишняя самоуверенность.