Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.
При ближайшем рассмотрении, однако, некоторые учёные педанты заметили, что новый британский «золотой стандарт» выглядел довольно своеобразно. Во-первых, золото было практически изъято из обращения (114): держатели банкнотов не могли, по условиям нового акта, менять знаки Английского банка на золото в этом банке. Банк же был обязан не продавать золото в количестве, меньшем 400 унций, — «за сумму, не меньшую чем 8268 фунтов стерлингов за один раз» (115): золото тихо выпало из обращения, оставшись в ограниченном кругу, доступном только для «крупных игроков». Чего хотел добиться этим Норман? Исключив для экономики возможность совершать купли-продажи в золоте и, что ещё важнее, накопив золотой запас в период кризиса, он убрал из финансовой системы буфер, делавший систему неуклюжей и не способной на быстрые реакции. Норман так откалибровал систему, чтобы она стала способной на быструю игру.
Во-вторых, он с успехом использовал новый оборот золота для оказания давления на центральные банки, привязанные теперь к Английскому банку, заставляя их держать часть резерва в фунтах стерлингов, каковой был теперь привязан к золоту; теперь Лондон мог инвестировать фунты от имени связанных с ним банков (116).
С одной стороны, этот инструмент золотого курса в огромной степени размывал «покрытие» стандарта в целом, подталкивая мировую финансовую систему к беспрецедентному инфляционному раздуванию; а с другой стороны, он предопределил начало катастрофической цепной реакции, которая неминуемо должна была начаться сразу после того, как одна из двух золотых валют — фунт стерлингов или доллар — станет испытывать трудности из-за слишком большой распространённости. Если, например, Лондон потеряет много золота, то фунт упадёт, если же это произойдёт, то, так как большинство сателлитов вынуждено держать большое количество фунтов стерлингов в качестве «покрытия», распадётся вся система.
Норман играл по-крупному: ему требовалась стремительная и незамедлительная реакция на его план; он в буквальном смысле слова сконструировал мину с часовым механизмом, а мир в это время беспечно смотрел в другую сторону, не замечая опасности.
Банковская структура современного мира с её огромной пирамидой депозитов, номинально конвертируемых в золото по первому требованию, но в действительности представлённая активами, которые не могут быть превращены в ликвидность, представляет собой бочку с порохом (117).
В-третьих, сам паритет. Нет сомнения, что фунт, стоивший 4,86 доллара, был дорог. Норман хорошо это понимал. Фунт стерлингов, удерживаемый на таком уровне, не мог стимулировать британский экспорт, но зато мог стимулировать импорт жизненно важных для Британии товаров и, что ещё более важно, мог стимулировать невидимый импорт: вложения капитала за границей, корабельный фрахт и финансовые услуги — всё это номинировалось в фунтах стерлингов. Снова став мировым клиринговым центром, Лондон и вся Британская империя могли уверенно ожидать извлечения богатых выгод от грядущего притока иностранных денег, привлечённых высоким банковским процентом, — отсюда и важность поддержания процентной ставки в Лондоне выше, чем в Нью-Йорке.
Наконец, после десятилетнего пребывания в храме Мамоны Норман завершил подготовку к игре: большая часть промышленно развитого мира была теперь привязана к золоту, и можно было запускать великую финансовую карусель, начинённую динамитом. Воистину Норман произвёл на мир неизгладимое впечатление; несмотря ни на что, он сумел построить новую, невиданную машину, которая, по всем видимым признакам, была способна дать миру шанс на такое процветание и сотрудничество, каких он до сих пор и представить себе не мог. Но Нормана боялись.
Его личность, интерес к которой возбуждался событиями, кулуарными слухами и легендами, была под стать его натуре. Его единственной супругой была империя (если не считать обожаемого банка), как выражался он сам (118), — он вёл поистине монашескую жизнь, не имея ни компании, ни друзей, о которых стоило бы упомянуть.
У него были некоторые фундаментальные антипатии… Он не любил французов, католиков и евреев… Прирождённый лидер, испытывавший глубокое отвращение к так называемой демократии… (119)
Норман был странным человеком, отличительной чертой ментального облика которого можно назвать подавленную истерию… Восстанавливая Английский банк, он превратил его в крепость на случай народного бунта. Свящённый золотой запас был спрятан в подвалах, находившихся ниже уровня подзёмных вод, которыми управляющий мог затопить подвалы банка простым нажатием специальной кнопки на своём письменном столе. Большую часть своей жизни Норман скитался по миру на пароходах, покрывая каждый год тысячи миль во время своих путешествий инкогнито… под вымышленным именем профессора Скиннера… (120)
Такова была личность, с которой французам пришлось иметь дело в 1926 году. Это произошло только потому, что теперь он обратил своё внимание и на них. Теперь нити его игры должны были пройти сквозь клубок французских дел. Действительно, Франция пока оставалась единственным из крупных игроков, не подвешенных до сих пор на крюк заново смонтированного золотого стандарта.
Так же как и Германию, Францию после войны сотрясла сильнейшая инфляция, пострадала она и от беспрецедентного бегства капиталов. В начале двадцатых годов, из-за постоянной неопределённости с германскими репарациями и в связи с организованными спекуляциями франком во время вторжения в Рур, французские абсентеисты в массовом порядке начали вывозить капиталы на хранение в Нью-Йорк и в большей степени в Лондон. Статистики, касающейся размеров этого оттока, как водится, нет, но то, что можно считать определённым и то, что знает каждый банкир, что масштаб этого вывоза намного превосходил объём бегства капиталов из Германии несколькими годами раньше (121). Теперь, поняв, до чего бегство капиталов довело в 1923 году Германию, некоторые специалисты, проявив здравомыслие и реально оценив обстановку, сильно испугались и принялись во весь голос предупреждать мир об опасности.
10 сентября 1926 года один из таких удручённых оракулов, швейцарский банкир Феликс Сомари, сложив два и два, сказал в своей публичной лекции, прочитанной в Венском университете:
Сейчас мы находимся в условном состоянии покоя. Но это лишь затишье перед бурей. Как можем мы, европейцы, справиться с такой мощной силой, как Соединённые Штаты, владеющие избытком как в торговле, так и в счётах движения капитала? Для Америки единственный выход состоит в постоянном расширении краткосрочного кредитования. Никогда ещё экономический цикл не начинался в таких неблагоприятных условиях, какие были созданы финансовой помощью Австрии и Германии. Но берегитесь, Америка — самый выдающийся в мире протекционист. Она немедленно закроет двери, когда Европа постучится в них со своими экспортными товарами. И если сегодня Соединённые Штаты должны ссужать, чтобы поддерживать на плаву свою экономическую систему, то это значит, что мыльный пузырь фондовой биржи скоро раздуется до поистине циклопических размеров. Что произойдёт, если весь сбежавший из Франции капитал, который сейчас пущен на инвестиции его американскими хранителями, вдруг вернётся на родину? Это вызовет тяжелейший коллапс. Следовательно, только немедленный вывод французских фондов из их иностранных укрытий и безоговорочная отмена нового золотого стандарта может предотвратить недопустимое разбухание фондового рынка. Ибо если оба эти действия будут совершены на подъёме или в самом разгаре американского кризиса, то размеры катастрофы, которая постигнет Европу, трудно себе даже вообразить (122).
Таким образом Великий крах на Уолл-стрит в 1929 году практики банкирской решётки предвидели ещё в 1926 году. Следовательно, сам Норман не мог не видеть, чем всё это со временем кончится, особенно в свете кризиса 1920 года, который он сам и организовал.
Что касается вывезенных из Франции капиталов, то сроки и время здесь, как и предчувствовал Сомари, играли решающую роль. Норман, который был превосходно осведомлён о размерах и потенциале французских фондов, едва ли мог позволить Франции играть даже косвенную роль в решении судьбы Германии, которая получала жизненно необходимые ей деньги из Америки. Массовый отток французского золота из Лондона и Нью-Йорка на условиях, отличных от условий Нормана, действительно мог вызвать крушение нового золотого стандарта и застопорить машину ростовщического процветания Уоллстрит. Итак, деньги должны были немедленно вернуться во Францию, но через Лондон, и только тем способом, который совпадал бы с планами Нормана.
Так, летом 1926 года империя отрядила своего «человека-паука» плести паутину вокруг Франции.
29 июля 1926 года, ровно в 11 часов утра Норман вошёл в здание Французского банка для встречи со своим противником Эмилем Моро. Француз был в какой-то степени смущён и испытывал неудобство: ему говорили, что Норман был «tres dur en affaires et tres ruse»; короче, Моро знал, что ему предстоит встреча с лучшим банковским управляющим в мире (123).
