Неизвестен Автор - Как строился и заселя
- У нас, Ваше Величество, представления заготовлено на трое суток,отвечает "управляющий":- и мы не перестанем играть, доколе не прикажете!
Подобного же рода представления разыгрывались и в сухопутном кадетском корпусе, где учился знаменитый Сумароков, положивший впоследствии вместе с Ф. Г. Волковым начало русскому театру. Основание русского театра состоялось 30-го августа 1756 года именным указом императрицы Елисаветы Петровны. Сумароков был назначен директором театра, а Волков первым актером. В этом театре появились впервые на сцене женщины-актрисы: это были сестры Ананьины и Мусина-Пушкина.
Около 1765 года завелись театры в гвардейских полках, а в 1783 году, при Екатерине II, был открыт большой каменный театр на месте нынешней консерватории.
Кроме маскарадов и театральных представлений, для развлечения публики существовали многие иные невинные удовольствия. Так, например, некто "фигляр венгерец Венцель Мейер" публиковал, что он "одною шляпою 48 разных перемен делает, показуя, как носят разные народы". Некая "прибывшая из Англии дама делала удивления достойные хитрости с разными переменами". Антрепренер этой дамы, зазывая своими объявлениями публику, добавлял для пущего успеха предприятия, что "оная женщина не долго здесь пробудет". "Француз Лемоен" показывал канарейку, "которая при помощи литер слагала слова, показывала на часах время и отличала цвет платья". За "смотрение" все эти господа имели обыкновение взимать двоякого рода плату: обыкновенную и экстраординарную: "За вход платить имеет каждой по 1 рублю,- гласит одно из подобных объявлений:- а знатные особы - по произволению". Конечно, всякий желал показаться "знатной особой" и платил "по произволению" больше рубля!
В торжественные и праздничные дни любимым развлечением петербуржцев служили народные гулянья. Особенно весело проводили масленицу.
Масляничные гулянья в старое время происходили на Неве, пред дворцом, так, что, по словам современников, "русские монархи могли видеть народ свой веселящимся невинными забавами зимнего времени". На льду обязательно строилисиь высокие горы для катанья, а кругом гор располагались "шарлатаны, фокусники", сараи с "комедиями", китайскими тенями и канатными плясунами. Цена за вход назначалась "весьма маловажная". Кругом "летали в прекрасных санках щеголи, и веселие изображалось на всех лицах". Происходило, разумеется, и обыкновенное катание по городу и островам с бубенцами, музыкой и фонарями. Императрица Екатерина II была большой любительницей такого катанья и приказала однажды даже сделать особо большие сани, в которых могла помещаться вся императорская фамилия. К этим саням привязывалось 14-16 маленьких санок для свиты. Вся эта махина запрягалась 12 лошадьми, убранными лентами, к саням привешивали цветные фонарики и торжественно ехали на острова или по Неве.
На Святой неделе народные гулянья устраивались на Исаакиевской площади, и главную роль в увеселениях играли качели, которые были трех сортов: "круглые", "подвесные" или "маховые". Со времени Екатерины II стали устраиваться, кроме того, и "летние горы". Качели, перенятые нами, к слову сказать, от татар, пользовались тогда колоссальным успехом не только у простого народа, но и у аристократии: с четверга на Святой у качелей собирался весь город. Не обходилось, конечно, без крупной выпивки и скандалов, но "когда случалось на сих публичных гуляньях сделаться какому-либо шуму,- говорит современник:- то учреждено было императрицею Екатериною II ссорящихся обливать из пожарных труб". Вот, стало-быть, когда стала впервые применяться эта остроумная полицейская мера.
Но самым типичным, ныне, к сожалению, исчезнувшим народным праздником, справлявшимся в нашей столице, был семик. Он праздновался весною, когда распускались деревья, и являлся отголоском далекого языческого времени. На семике пелись старинные, полные непосредственной наивной поэзии народные песни и совершались оригинальные обряды и игры. В Петербурге семик особенно усердно справлялся при Елисавете Петровне, которая чрезвычайно любила смотреть на него и даже лично участвовала в песнях и играх, даря девушкам и молодым парням щедрые подарки. Посещала семик и Екатерина II.
Семик справлялся у монастырской церкви св. Иоанна Предтечи на Ямской. Эта часть города была заселена преимущественно мещанством, купечеством и, вообще, простым русским народом, а поэтому и народный праздник простых русских людей постоянно имел здесь место.
Праздник проходил в особых песнях, в сплетении венков и в старинных играх и хороводах, во время которых разыгрывались настоящие сценические представления по смыслу песен: действующими лицами здесь являлись "Добрый молодец и красная девица", "Княгиня и княжий сын" и пр. Сам по себе праздник был издревле посвящен любви, семейному счастью и плодородию.
Как и всегда на подобных праздниках, дело сильно портилось повальным пьянством серой толпы. Современный автор, рассказывая о семике, сообщает, что во время праздника "приносятся тучные жертвы Бахусу. Шумные храмы его, - говорит он:- расставляются по Лиговке". Жаждущие выпивки "выносят оттуда вино в глиняных плошках" и отправляются с ним на монастырский погост, и там "могилы любимцев фортуны служат роскошным седалищем для пирующих простолюдин". А затем "пирующие простолюдины" смешивались с толпою гуляющих и старательно добивались обычного праздничного эффекта - шумной струи пожарного насоса.
Уличная жизнь С.-Петербурга нередко разнообразилась оригинальными представлениями, которые давали почтеннейшей публике вожаки ученых медведей. Это развлечение, совершенно позабытое в наши дни, тогда пользовалось большим успехом среди петербуржцев, и "С.-Петербургские Ведомости" однажды посвятили ученым медведям даже целую статью:
"Города Курмыша, нижегородской губернии, крестьяне привели в здешний город двух больших медведей, а особливо одного, отменной величины, которых они искусством своим сделали столь ручными и послушными, что многие вещи к немалому удивлению смотрителей по их приказанию исполняют, а именно: показывают, как хмель вьется; подражают судьям, как они сидят за судейским столом; ходят, как престарелые, и как хромые ногу таскают; как сельские девы смотрятся в зеркало и прикрываются от своих женихов".
В этих представлениях ярко сказывлся народный юмор и наблюдательность, и поэтому ученые Мишки со своими "сергачами" (так назывались их вожаки - по имени г. Сергача нижегородской губ., откуда появлялось особенно много этих артистов) недаром были любимцами уличной петербургской толпы.
Таким же любимцем петербургской публики был знаменитый слон, подаренный императрице Анне Иоанновне персидским шахом Надиром. Для него был выстроен особый "слоновый двор" на Фонтанке, где теперь инженерный замок; при слоне находился особый персидский слоновый учитель, обязанный смотреть за ним, лечить его и прогуливаться с ним по городским улицам. Таким образом, "слона", действительно, "по улицам водили", как говорится в крыловской басне, и за ним, в самом деле, "толпы зевак ходили". Содержание слона обходилось недешево: ему полагалось по пуду в день одной только пшеничной муки; кроме того, он употреблял по 28 пудов сахара в течение года и даже 100 ведер водки и вина. Слон был большой знаток этих напитков, и однажды "слоновый учитель" пожаловался, что водка "к удовольствию слона не удобна, понеже явилась с пригарью и не крепка". Впрочем, неизвестно, кто, собственно говоря, остался недоволен водкой, сам ли слон или его "учитель"!
Впоследствии шах Надир послал в дар императрице еще 14 слонов. Для них пристроили к "слоновому двору" новые сараи, а для их благополучного следования даже перемостили Аничков и другие мосты. Таким образом, прибытие слонов в нашу столицу способствовало ее украшению. Позднее "слоновый двор" перевели на угол Невского и Лиговки, а впоследствии была проведена в тех местах даже целая "Слоновая улица".
В частной жизни петербургского общества уже в петровскую эпоху стало замечаться сильное стремление к роскоши и к вольготной "увеселительной" жизни. Князь Щербатов в своей записке "О повреждении нравов в России" справедливо нападает на эту суетную погоню за нарядами и удовольствиями и весьма забавно описывает, как маялись иной раз ради этих удовольствий тогдашние модницы. Он повествует о московских дамах, но его слова могли по всей справедливости быть отнесены и к Петербургу.
"В Москве была одна только уборщица для волос женских,- говорит он:- и ежели к какому празднику, когда должны были младые женщины убираться, тогда случалось, что она за трои сутки некоторых убирала, и оне принуждены были до дня выезда сидя спать, чтобы убору не испортить".
А каковы были тогда уборы - некоторое понятие об этом может дать следующее описание коронационного поезда Екатерины II в Москве:
"За нею (за каретой государыни) тянулся огромный поезд высоких тяжелых золотых карет с крыльцами по бокам, карет очень похожих на веера, на низких колесах, в которых виднелись распудренные головы вельмож. В других, восьмистекольных ландо, виднелись роскошно одетые дамы в атласных робах и пышных полонезах, с напудренными головами, причесанными a la Valliere или палисадником. Ноги в белых атласных башмаках стерлядкою. Лакеи сзади карет стояли, одетые турками или албанцами. Были и настоящие арабы". К слову сказать, арабы или "арапы", как их тогда звали, были в большой моде, и для каждого парадного выезда непременно требовался какой-нибудь черномазый эфиоп, входивший в состав "букета". Под этим названием понималось особое сочетание из трех слуг: выездной лакей в ливрее "по цветам герба", напудренный и в треугольной шляпе, гайдук высокого роста в красном одеянии и "арап" в куртке и шароварах тех же цветов, что у лакея, опоясанный шалью и в белой чалме. Без такого "букета" светские люди тогда не могли существовать!
