Сергей Карпущенко - Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх
Николай, хоть и признал про себя, что утверждение дочери легкомысленно, однако упрекать её не стал и лишь сказал:
- Что ж, нужно подойти поближе да посмотреть, что это за жилье. Вперед.
Они побрели в сторону домика, который на самом деле был убог с виду, сложенный из бревен в обло, невысокий, с односкатной крышей, с единственным небольшим окошком, этот дом походил скорее на сторожку лесника, чем на жилище, пригодное для постоянного проживания. Когда путники подошли к дому и Николай, поставивший Алешу на землю, заглянул вовнутрь, то никого не увидел. Постучал в оконце - никто не отозвался, не подошел к окну.
- Попробуем зайти, если дверь не заперта, - повернулся Николай к жене.
- Ники, а это не опасно? - умоляюще взглянула на мужа Александра Федоровна. - Вдруг там засада? Мы войдем, а в нас начнут стрелять.
Николай с озабоченным выражением лица, признавая доводы жены справедливыми, вынул из кармана галифе браунинг и, вытащив обойму, быстро пересчитал патроны. Первую обойму он расстрелял в ночной схватке с чекистами, начал расходовать и второй боезапас, так что лишь пять патронов маслянисто поблескивали темно-желтой медью.
- Пока побудьте здесь, - сказал Николай, а потом, держа пистолет наготове, обошел хибару с другой стороны, левой рукой толкнул дверь, сколоченную из еловых горбылей, - с громким скрипом дверь отворилась, открыв его взору бедную обстановку дома. - Идите ко мне, все идите! прокричал Николай, и в голосе его звучала радость, ведь он сейчас преодолел свой страх, потому что не был уверен в том, что в доме не находятся его враги. Кроме того, этот жалкий домик, лишенный хозяина, теперь мог послужить и им, счастливо спасшимся от погони.
Скоро Романовы были в "покоях". Их головы едва не доставали до закопченного потолка, но все здесь нравилось им: и грубо сделанный стол, и лежанка из досок, и два табурета, и очаг, сложенный из валунов. Ни сам Николай, ни кто-либо из его семейства ни разу в жизни не были в таких домах. Они даже не предполагали, что в России существуют такие бедные жилища, но теперь, после нескольких часов блуждания по ночному болотистому лесу, этот домик показался им надежным убежищем, способным обогреть их и даже защитить.
- Ну, давайте устраиваться! - радостно говорила Александра Федоровна. - Что делать, раз уж я когда-то согласилась выйти замуж за будущего императора России, нужно нести бремя связанных с этим трудностей.
Николай, заметив иронию в словах жены, с некоторым недовольством в голосе сказал:
- Похоже, ты, солнышко, меня в чем-то упрекаешь? Займись-ка лучше своей одеждой и одеждой дочерей. Сейчас мы с Алешей попробуем развести огонь в этом очаге, и вы просушите свои платья.
Николай сказал это так просто, будто каждый день занимался тем, что зажигал дрова в очагах, печах, каминах, и жена с удивлением взглянула на него - она словно увидела в нем совсем другого мужчину. И вдруг она, закрывая лицо руками, громко зарыдала, сотрясаясь всем своим полным телом. Переживания ночи сломили стойкую женщину, которая не плакала так горько с тех самых пор, когда узнала об отречении мужа от престола.
- Я самый несчастный человек на свете! - говорила она сквозь слезы. Если ты, Ники, мужчина и тебе не так трудно переносить позор падения, то я, женщина, не могу, до сих не могу представить себя простой гражданкой новой, как они говорят, России! Я была императрицей, а теперь я - ничто, я хуже грязи, лежащей под ногами. Теперь каждый может плюнуть мне в лицо, оскорбить, обвинить в том, что я во время войны помогала немцам. Они и прежде меня в этом обвиняли, но заглазно, а теперь... теперь...
Николай хмуро слушал, а потом решительно сказал:
- Довольно плакать, Аликс. Давайте сейчас возблагодарим Бога хотя бы за то, что он избавил нас от мученической смерти в том подвале. Все могло бы быть иначе... Что до нашего падения, то я всегда считал, что судьба обошлась со мной немилостиво, сделав меня императором. Я тяготился короной, всегда хотел быть лишь частным человеком, и теперь я и есть тот самый частный человек. Мы поживем здесь некоторое время, покуда нас не прекратят искать. Потом будем пробираться хотя бы к Колчаку, к восставшим против красных чехам. У меня есть деньги, у вас - немного бриллиантов. Поэтому документы мы сумеем достать, а там, возможно, уедем за границу. Впрочем, из России мне будет больно уезжать. Итак, займемся покуда нашим платьем. Алеша, ты когда-нибудь видел, как действовал придворный истопник?
Алексей радостно откликнулся:
- Да, папа, я часто следил за нашими истопниками, только они обычно углем топили, а здесь ведь нет угля.
- Зато есть дрова, - сказал Николай, деловито обошедший помещение и заглянувший уже во все углы. - Смотрите, вон их сколько. Кто-то, видно, заготовил их для себя, но не воспользовался запасом.
- А я ещё где-то читал, - сказал Алеша, - что охотники в своих лесных избушках нарочно оставляют припасы для других, для тех, кто случайно набредет на их избушку.
- Возможно, ты и прав, сынок. Я нашел здесь связку лука, а вот и горшочки с какими-то крупами, правда, я ничего не понимаю в них. Может быть, кто-нибудь из девочек мне скажет, можно ли все это использовать для приготовления пищи?
Анастасия, уже стащившая с себя мокрую юбку, кофточку, чулки, оставшись в одной нижней юбке и низком корсете, босая, подбежала к отцу.
- А ну-ка, папа, дай я посмотрю, - мягко оттолкнула она отца и запустила руку поочередно в каждый из пяти глиняных горшочков, что стояли на полке. - Ну конечно, все это можно есть, правда, это будет очень простая пища, совсем крестьянская. Смотри, вот горох, а это - пшено, я знаю. Вот это - ячмень, а здесь - овес, а тут - гречиха.
- До чего же я дожила, - со вздохом произнесла императрица, стаскивавшая при помощи Марии свое платье через голову. - Мне теперь придется есть овес, точно я не человек, а лошадь.
- Хорошо, не ешь овес, - сказала Анастасия. - Мы угостим тебя вареным картофелем. Его здесь полмешка!
- А может быть, где-нибудь там лежат мои любимые меренги а ля крем? с улыбкой спросила Татьяна.
- Или суфле Вьенуаз? - подала голос Ольга, снимавшая с ноги шелковый чулок, который, к её радости, оказался цел.
- Или вестфальские колбасы? - в тон сестрам спросила Мария.
- Нет, нет, нет, ничего этого там нет, как нет жареных пулярок, куропаток, супа а ля пейзан, ракового супа, лангустов, устриц и груш дюшес. Но, сестрицы, мы не пропадем, если только папе и Алеше удастся разжечь этот великолепный беломраморный камин. Итак, дорогие мужчины, мы ждем, что вы проявите наконец ваши рыцарские качества, иначе мы умрем от холода и голода, - проговорила Анастасия скороговоркой и с самой забавной гримасой на лице.
И Николай, хорошо научившийся владеть топором ещё в Тобольске, увидев на полешках топор, принялся колоть полено на тонкие лучины. Спички он носил с собой всегда, потому что был заядлым курильщиком, и вот, повозившись возле очага с полчаса, Николай, которому ещё чуть больше года назад подчинялась многомиллионная русская армия, вся многосложная государственная машина страны, монарх, повелевавший населением одной шестой части земли, сумел сделать то, от чего был освобожден в течение всей своей прежней жизни.
- Ура! - захлопала в ладоши Анастасия. - А теперь, сестренки, давайте повесим все наши мокрые платья на эту веревку, прямо над очагом. Это ничего, что у этого камина нет трубы. Подумаешь, от нас потом будет вонять дымом...
- Фи, Анастасия, откуда ты знаешь такие мерзкие слова? - с возмущением спросила Александра Федоровна, восседавшая на колченогом табурете в одной нижней юбке. - Можно подумать, ты воспитывалась на кухне.
- Мама, я знаю ещё и не такие словечки, - быстро сказала Анастасия. Уверена, теперь они нам очень пригодятся, потому что мы не должны будем выделяться из народной толпы. Хочешь, я и тебя этим словам научу?
Но Александра Федоровна лишь раздраженно махнула рукой. Она была недовольна своей младшей дочерью.
И вот уже на протянутой в избе веревке висели платья бывших великих княжон и императрицы, а Николай, взяв деревянное ведерко с лыковой перевязью вместо ручки, пошел искать воду. Выйдя из домика, он вначале внимательно осмотрелся и прислушался к лесным звукам, боясь уловить в шуме листвы, в скрипе ветвей чьи-нибудь голоса. Но все было спокойно, и Николай пошел туда, где за деревьями поблескивала вода небольшого озерка. Как видно, человек, построивший избушку, хорошо подумал перед тем, как выбрал место для устройства своего жилища. Не доходя до воды, Николай вдруг поднял голову и увидел, что на ветке большой осины сидит глухарь. Огромный, величавый, непуганный, он смотрел на подходившего человека своими агатовыми глазами и был неподвижен, точно чучело, украшавшее любимый кабинет Николая в охотничьем замке Беловежа. Николай осторожно опустил ведро на землю, вынул из кармана браунинг, тихо-тихо потянул на себя затвор. Охотник сейчас взял в Николае верх над человеком предусмотрительным - ведь выстрел мог быть услышан теми, кто, возможно, разыскивал его. Медленно он поднял ствол браунинга, положил его на предплечье согнутой левой руки, выстрел, короткий и сухой, как треск сломанного сучка, раздался тотчас, и грузная птица, роняя перья, упала прямо под ноги стрелка. Зачерпнув в озерце воды, Николай возвратился к своим, неся за ноги трофей, и гордая голова глухаря волочилась по земле.
