Даниил Мельников - Империя смерти
«Уже тогда (в самом начале 30-х годов. — Авт.) СС, — пишет историк Хёне, — опустили плотное покрывало секретности».
«Официально», однако, на эсэсовцев были возложены на редкость скромные функции — вербовать подписчиков для органа НСДАП «Фелькишер беобахтер» и еще более грязной газетенки Юлиуса Штрейхера «Дер штюрмер», расклеивать предвыборные плакаты и собирать «пожертвования». Нетрудно догадаться, что для этого не надо было ни преподнесенного Гитлером знамени, окрашенного кровью, ни пароля насчет «чести» и «верности», ни «самостоятельности», ни жгучей тайны. Однако — таковы уж были повадки гитлеровцев — они всегда лгали. Лгали и на сей раз.
Итак, еще до прихода к власти фашистский фюрер выполнил важную задачу — обезопасил себя от посягательств своих соперников, создал нацистскую гвардию, вымуштрованные, нерассуждающие отряды бессовестных молодчиков, которым Гиммлер постепенно прививал особую «мораль и этику».
2. Анархия террора
Сразу после 30 января 1933 г., когда восьмидесятишестилетний президент Германии, монархист генерал-фельдмаршал Гинденбург с «подачи» самых реакционных кругов немецкого монополистического капитала и военщины вручил власть бывшему ефрейтору Гитлеру, в стране началось нечто невообразимое: нацистские отряды вышли на улицы, один драконовский «указ» следовал за другим, зверские убийства, чудовищные провокации (вплоть до поджога рейхстага) и кровавые интриги стали повседневностью в жизни государства.
Впоследствии это ужасное время нацисты окрестили своей «национальной революцией». Что касается буржуазных историков, то некоторые из них склонны рассматривать сей период как период стихийного, неконтролируемого, спонтанного разгула насилия. Более того, по мнению ряда видных исследователей на Западе, разгул первых месяцев 1933 г. породил чрезвычайно сложный, неповоротливый, дорогостоящий и нечетко действующий карательный аппарат. Так, уже упоминавшийся западногерманский историк Хёне в своей книге «Орден под знаком мертвой головы» пишет: «Начиная с 30 января на немецкие государственные учреждения была наброшена густая, запутаннейшая сеть иерархических соперничеств и взаимоисключающих полномочий…»
Думается, дело обстояло не совсем так, а может быть, и совсем не так. Разобраться в этом нам поможет бесстрастная хроника событий. Выстроенные в один ряд злодеяния нацистов, даже, казалось бы, совершенно бессмысленные, показывают, что в их безумии была «своя система».
Уже 30 января подготовленные заранее толпы вышли на улицы с факелами в руках, дабы изобразить «народное ликование». На самом деле шествие нацистов выполняло иную функцию: демонстрировало «мощь» нового канцлера и запугивало обывателя.
Буквально на следующий день началась кипучая «политическая» деятельность Гитлера. Наипервейшей ее целью являлся поход против коммунистов и всех прогрессивных, здравомыслящих элементов в веймарской Германии. Ведь именно для этого Гитлера и провели от «Кайзерхофа» до имперской канцелярии»[8], то есть отдали ему бразды правления. Задача была ясна. А средствами стали захват «улицы», аресты, обыски, убийства — словом, «кровопускание», с одной стороны, и создание огромного разветвленного аппарата слежки, подавления и террора — с другой.
31 января Герман Геринг захватил прусское министерство внутренних дел, которое контролировало прусскую полицию, самый сильный полицейский орган в Германии. (Полиция эта насчитывала 76 тыс. человек.)
1 февраля Гитлер распустил рейхстаг и назначил на 5 марта новые выборы. В тот же день Геринг в качестве «чрезвычайного комиссара» прусского министерства внутренних дел запретил митинги Компартии Германии под открытым небом в Пруссии. Через сутки этот запрет распространился на всю Германию. Одновременно Геринг развил бешеную деятельность в стенах самого министерства. Вот что пишет об этом Конрад Гейден, бывший корреспондент буржуазной «Фоссише цейтунг» в Мюнхене, буквально «по следам» событий[9]: «Он (Геринг. — Авт.) немедленно ввел в аппарат большое число так называемых почетных комиссаров, как, например, вождя «особых отрядов» — Далюге, своего личного адъютанта Халля и Зоммерфельда. В качестве юридического советника он привлек в прусское министерство внутренних дел адвоката Гитлера доктора Лютгебруна. Директором отдела полиции Геринг назначил весьма своеобразную личность, а именно прокурора в отставке Грауэрта, бывшего управляющего делами Союза работодателей северо-запада, самой непримиримой и антисоциальной организации германской тяжелой промышленности. Грауэрт уже давно был национал-социалистом и имел большие заслуги по части финансирования своей партии.
Немедленно по всей Пруссии начались отставки и новые назначения. Увольнялись или отпускались в длительный отпуск чиновники — от старшего председателя до уголовных комиссаров, которые были известны как сторонники левых партий. Их преемниками стали большей частью национал-социалисты. Это происходило во всех без исключения ведомствах, имевших отношение к полиции. Многочисленные фюреры штурмовиков или национал-социалистские функционеры были назначены полицай-президентами, и притом на посты, которые ранее занимали даже весьма правые чиновники… Еще до новых выборов рейхстага 5 марта в Пруссии было смещено несколько сот политических чиновников[10]… Благодаря такому методу действий Геринг в течение каких-нибудь четырех недель укрепил свои позиции настолько, что Немецкая национальная партия (партнеры нацистов по правительственной коалиции. — Авт.) не смогла бы овладеть ими даже в случае, если бы позднейшие события протекали иначе».
4 февраля президент Гинденбург издал закон с весьма звучным названием: «В защиту германского народа». Согласно этому закону власти могли запретить любое собрание, которое якобы «угрожало общественному спокойствию». По тем же причинам разрешалось закрывать газеты. Если учесть, что именно в феврале проходила предвыборная кампания, то можно себе представить, в какое положение нацисты поставили не только своих политических противников, но и своих партнеров. Конечно, все новые законы и «указы» были направлены против коммунистов. Но надо сказать, что и буржуазным партиям уже в начале февраля было о чем задуматься. Например, в Крефельде штурмовики ворвались на предвыборный митинг партии «Центр», разогнали собравшихся беспорядочной стрельбой и избили оратора, бывшего имперского министра труда Штегервальда. Даже собрание, на котором собирался выступить бывший канцлер Брюнинг, было сорвано. Правда, в конце февраля Гитлеру пришлось извиниться перед этой партией, представлявшей интересы крупных буржуа и аграриев и тесно связанной с католической церковью. Гитлер заявил, что эксцессы вызваны провокаторами и что не «Центр», а марксисты являются врагами НСДАП, и их следует уничтожить. Но толку в этом извинении было мало. Навряд ли благонамеренных бюргеров можно было заманить на последующие митинги партии «Центр», готовившейся к выборам.
Итак, закон от 4 февраля фактически ликвидировал свободу слова и свободу печати в Германии. Тем более что на этом «мероприятия» нацистов отнюдь не кончились.
7 февраля Гитлер распустил прусский ландтаг.
17 февраля Геринг издал беспрецедентный «указ о стрельбе» — разрешение применять оружие против безоружных граждан. Безусловно, этот указ был направлен против левых сил, но одновременно он продемонстрировал, что гитлеровцы плюют на законность, что само понятие «правового государства» им глубоко чуждо и что они готовы на все… Вот что сказал Геринг, инструктируя своих полицейских: «Полицейским чиновникам, которые при исполнении своих обязанностей пустят в ход оружие, я окажу покровительство, независимо от последствий… Напротив, всякий, кто проявит ложное мягкосердечие, должен ждать наказания по службе. Пусть чиновник всегда помнит, что непринятие мер — больший проступок, чем ошибка, допущенная при их проведении». Яснее не скажешь!
22 февраля Геринг издал еще одно распоряжение: «О привлечении в Пруссии вспомогательных сил в полицию», иными словами, штурмовиков и эсэсовцев[11]. Таким образом, полицейские, то есть государственные, органы становились органами нацистской партии, или — что в данном случае правильней — надгосударственными карательными органами. Как это выглядело на практике в те роковые февральские дни, рассказал Конрад Гейден: «Этот приказ означал мобилизацию штурмовиков… 50 процентов вспомогательной полиции должны были состоять из штурмовиков… Всего в Пруссии было вовлечено во вспомогательную полицию около пятидесяти тысяч человек». «Вспомогательные полицейские получали три марки в день. Это вполне удовлетворяло их. А для правительства важно было то, что эти люди получали резиновые дубинки и пистолеты…»
