Евгений Федоров - Большая судьба

- Ну, о чем, милый, задумался? Шагай смелее, и всё будет хорошо! Главное, умей за себя постоять!

Маленький коренастый мальчуган оживился, осмелел и с легкой развалкой пошел вверх по лестнице...

В большом и шумном Петербурге у Павлуши не было ни родных, ни знакомых. В корпусе большей частью учились дети чиновников горного и соляного департамента - городские мальчуганы, которые ничего не слышали о рудниках, о плавках металла, о заводах. Для них это была книга за семью печатями. Аносов с вдохновением рассказывал им о добыче руды, о том, как в лесных куренях углежоги жгли поленницы на уголь, о заводских механизмах. В маленьком, крепко сбитом уральском малыше чувствовалась большая внутренняя сила и любовь к родному делу. И это не удивительно: отец и дед с уважением говорили об искусстве горщиков, горное дело считали самым важным, и вполне естественно, что любовь к нему у Аносова привилась с детского возраста. Подражая голосу старого горщика, Павлуша пояснял однокашникам:

- В руднике глубоко под землей добывают руду, в домне ее варят - и выходит железо. Железо! Одно только слово, а железо в деле разной своей стороной оборачивается. Глядишь, это - брусковое, там шинное, там полосовое, а то кружковое. Кузнец из железа откует всё что угодно на потребу человеку. В хозяйстве и в большом деле железо - первая вещь. А кузнец - чародей! Он любой кусок железа превращает во всякую всячину. За это перед ним на заводе и в селе каждый шапку ломает...

Он вспомнил песню русского ковача и, не утерпев, спел ее. Кадеты молча переглянулись и сидели не шелохнувшись. Только белобрысый пруссак Гразгор недовольно нахмурился и сказал Аносову:

- Это нехороший мужицкий песня. В благородном обществе ее надо изгонять...

В тот же день о песне стало известно помощнику командира по воспитательной части Остермайеру. Кто донес ему? Все в один голос говорили, что это сделал Гразгор. Воспитатель вызвал Аносова к себе в кабинет. Уселся, по обыкновению, в кресло и холодными рыбьими глазами долго молча разглядывал кадета. Мальчику стало не по себе. Безотчетный, невольный страх охватывал его по мере того как длилось это гнетущее безмолвие. Наконец Остермайер заговорил вкрадчивым лисьим голосом:

- Это вы пели неположенный песенка, мой милый?

- Я пел песню русского ковача! - глядя прямо в льдистые серые глаза немца, признался Аносов.

- Ох, как это нехорошо, - мужичья песня! - кисло морщась, перебил воспитатель.

- Песня эта народная! - с достоинством поправил Павел.

- Вы глюпый мальчик, ничего не понимайте. Это недопустимая песня. Потому что вы глюпый и плёхо разумеете, я не буду сечь розгой, буду только разъяснять, что значит эта песня... В другой раз за такие слова я уволю вас из корпуса...

Медленным, скрипучим голосом он стал "пилить" Аносова. Тягостно было его слушать. Павлуша стоял "соляным столбом", затаив дыхание, и молчал. Остермайер по-иезуитски отчитывал кадета. Видимо, воспитателю это доставляло большое наслаждение. Юноша, подняв голову, смело посмотрел в серые враждебные глаза своего мучителя и хотел сказать дерзость, однако сдержался. Между тем Остермайер тягуче поучал:

- Вы не должны брать плёхой пример с темный русский мужик. Что знает он? Он имеет только обыкновенный топор и простой пила. А что можно сделать этим инструментом? - педагог вопросительно посмотрел на кадета.

Аносов с достоинством ответил:

- Наши плотники этими простыми инструментами делают самые точные приборы, даже корабли...

- Уйди прочь! - сорвался Остермайер и выгнал Аносова из кабинета.

С тех пор Павел, как и все товарищи по корпусу, тщательно избегал Остермайера.

Время шло. Аносов легко втянулся в новую жизнь. Ранние побудки, быстрые сборы к учению и работа весь день по точному расписанию нравились ему: еще в доме дедушки его приучили к трудолюбию и аккуратности. Хлопотливый день у Сабакиных начинался с первыми проблесками зари. Хорошо было утром вскочить с нагретой постели и до завтрака выбежать на улицу. Летом Павлуша купался в заводском пруду. Над водой еще колебался редкий сизый туман, а камыши и травы сияли крупной холодной росой, когда он бросался в глубь. Студеная вода обжигала тело, и вскоре по всем жилочкам разбегалось тепло. Ах, какая неукротимая и возбуждающая бодрость охватывала его! Целый день он чувствовал себя превосходно. А зимой не плохо было перед завтраком пробежать по морозу. Это бодрило и поднимало настроение. Точный, размеренный режим жизни в корпусе совпадал с порядками в дедушкином доме.

Кроме того, здесь нашлись и свои радости - книги. В корпусе была хорошая библиотека, и много свободных часов Аносов проводил в ней. Книги открыли ему чудесный, широкий мир. Он много читал о строении Земли, о тайнах недр и путешествиях русских людей в далекие края. Больше всего он полюбил книгу М. В. Ломоносова по металлургии. Эту науку в Горном корпусе преподавали профессора Архипов и Чебаевский. Эти труженики любили и хорошо знали свой предмет. Свои лекции ученые сопровождали демонстрацией изделий из металла и булатов. Высокий Архипов раскладывал на столе сабли и старинные булатные клинки. Тут были и черкесские кривые сабли, и турецкие ятаганы, и римские прямые мечи, и дамасские кинжалы. Профессор поднимал старинный булат над головой, и с ручьистой синевы, казалось, струились серебристые искорки.

- Прекрасен сей благородный металл! - потрясая клинком, восторженно восклицал профессор. - Вглядитесь в него; какая простота и благородство линий, но превыше всего - крепость булата! Увы, мастерство изготовления сих булатов давно утеряно. И кто вновь найдет его?

Однажды Архипов принес клинок из литой стали.

- Это не булат, но сталь превосходная! - сказал он.

Аносов остался после лекции и попросил разрешения рассмотреть принесенный клинок. Профессор одобрил любознательность воспитанника:

- На это мастерство следует поглядеть и подумать над ним. Тем более оно дорого, что способ закалки сей стали открыт русским человеком, крепостным Бадаевым!

- Бадаев, Семен Иванович, да это наш уралец, с Воткинского завода! радостно воскликнул Аносов.

- Так ты его знаешь? - просиял Архипов. - Талантливый человек, очень талантливый. Из его стали можно делать любой особо важный инструмент. Он выручил нашу страну. После того как император Александр Павлович заключил с Наполеоном Тильзитский мир в 1807 году, у нас прервались связи со всеми странами, где мы могли приобретать инструменты или инструментальную сталь. Это не шутка!

- А здесь, в Санкт-Петербурге, повторили бадаевский опыт? любопытствуя, спросил Павел.

- Увы, никто не знает этого здесь! - пожал плечами Архипов. Известно только, что сталь Бадаева вначале уступала английской, а ноне превзошла ее! Горный департамент столь заинтересовался сим талантом, что решил выкупить Бадаева у владельца Рагозина, но тот запросил за него три тысячи рублей ассигнациями.

"Человека покупают и продают, как собаку!" - хмуро подумал Аносов, и на душе стало вдруг горько. С горячностью молодости он воскликнул:

- Какая несправедливость! Такого человека непременно надо выкупить! Ему простор нужен!

- Вполне согласен с вами! Но... но давайте сейчас о другом. - Архипов придвинулся к ученику и заговорил со страстью: - Железо - многотрудный металл. Его очень много нужно человеку, и люди издревле совершенствовали добычу его. Гомер воспел его. Послушайте! - Профессор поднялся и нараспев продекламировал строки из "Одиссеи":

Расторопный ковач, изготовив топор иль секиру,

В воду металл, - на огне раскаливши его,

чтоб двойную

Крепость имел, - погружает, и звонко шипит

он в холодной

Влаге...

Помолчав, профессор положил руку на плечо ученика и доброжелательно сказал:

- Это превосходно, что вас интересует металлургия. Помните, молодой человек: русский богатырь с мечом в руке преградил дорогу врагу и сберег нам отчизну! Вы почаще заглядывайте в музей, вникайте в то, какие великие искусники жили на Руси. Перенимайте хорошее, мой друг.

Аносов зачастил в музей и кабинеты, в которых были выставлены модели разных машин, железные и стальные изделия. Здесь в витринах размещалось каспийское фигурное литье, кровельное и шинное железо с демидовского Нижне-Тагильского завода, бритвы и пилы - со Златоустовского. И особенно радовали глаз Павлуши металлические предметы, изготовленные на родных Камско-Воткинских заводах. Перед мысленным взором Аносова вставал слегка сутулый дедушка Сабакин. С добродушным видом он как бы шептал внуку: "Видишь! Учись, как надо трудиться. Ради народа надо быть щедрым в труде!".

При виде отлитых изделий Аносову вспоминались камские литейщики. Простые бородатые мужики были настоящими волшебниками: они умело ладили разные модели, придумывали секретные составы формовочных материалов и различных металлических сплавов. Отливали они такие превосходные вещи, что в изумление приводили иностранцев!