Мирослав Иванов - Покушение на Гейдриха
— Четыре убитых гестаповца и три раненых…
Леон понимал, что долго не продержится, и однажды сказал, что свяжет меня с каким-то Рене и, если его, Леона, вдруг не станет, я продолжу работу с этим Рене.
Рене — это был Тюммель. Но тогда мы не знали его настоящего имени. В январе 1942 года — точной даты не помню — Пехачек мне сообщил, что в нашей организации «Индра» появились парашютисты.
— Откуда ты знаешь?
Он рассказал мне о Пискачеке с Высочан, о приземлении двух парашютистов неподалеку от Праги, о том, что они некоторое время жили в пещере.
— Откуда они?
— Да вроде из Англии.
— А что тебе еще известно о них? — нетерпеливо приставал я к нему с расспросами — такое не каждый день происходит…
— Больше ничего, — уныло протянул Пехачек.
— Наши им доверяют?
— Пока да.
— А что если это — провокаторы?
— Но ведь их сбросили с самолета, парашюты свои они припрятали.
— А откуда ты знаешь, что сброшенные парашютисты и те, о ком говорил Пискачек, одни и те же люди? А если все это затеяли сами немцы, чтобы войти к нам в доверие?
Пехачек молчал. По правде говоря, все это мне очень не нравилось. Казалось, что настоящие парашютисты вели бы себя как-то иначе. Главное, никто из нас об этих парашютистах, собственно, ничего толком не знал. Не безопаснее ли было уклониться от контактов с ними?
Я думал, прикидывая так и эдак; больше всего настораживал, образно выражаясь, шум, сопутствовавший их появлению у нас.
С другой стороны, если парашютисты действительно появились из-за границы, они могут не представлять себе суровые условия жизни в оккупации, могут не знать, что держаться следует в высшей степени осторожно… Кроме того, ведь Моравек в самом деле просил Лондон, чтобы оттуда нам прислали людей…
Я долго колебался, прежде чем попросил Пехачека познакомить меня с парашютистами. Надо увидеть своими глазами и узнать о парашютистах как можно больше.
И мы условились с ними о встрече в квартире Пехачека на Смихове[7].
Мы молча сидели за столом. Раздался звонок. Я остался в комнате, Пехачек пошел открыть дверь. Вернулся он с Зеленкой-Гайским и незнакомым парнем. Второго не было.
Следует немного рассказать о Зеленке-Гайском.
Он был директором школы, раньше жил в приграничном районе, а в сентябре 1938 года[8] ему пришлось оттуда уехать, так как земли эти отошли к рейху. Он был надежным человеком, в нашей организации на его попечении были товарищи, жившие нелегально. У него была кличка Ржига и еще Гайский, а его группа называлась «Октябрь». Ему и поручили привести сюда тех парней…
Незнакомец был невысок ростом, но крепкий. Лицо скуластое, губы тонкие. Он быстрым взглядом окинул комнату. Увидев, что я в комнате один, он успокоился.
— Я — Ота, — представился он.
— А я — Индра, — в тон ему ответил я.
Обменявшись рукопожатием, мы продолжали молча изучать друг друга. Пехачек приготовил чай, мы все сели за стол, но разговор у нас что-то не получался.
Наконец, я решил, что называется, идти напролом:
— Должен предупредить вас, что дом охраняется. И в кармане у каждого из нас кое-что есть…
Он улыбнулся и, не говоря ни слова, достал из кармана пистолет.
— И я люблю такие вещи, — добавил он.
— Вы откуда?
— Этого я не могу сказать.
— Почему?
— У нас секретное задание.
— Но вы кое-кому говорили, что прилетели из Англии…
— Допустим, и что же?
— Не удивляйтесь нашей недоверчивости. Мы опасаемся провокаторов.
Он нахмурился.
— Кого из чешских офицеров, находящихся в Англии, вы знаете?
Незнакомец назвал несколько фамилий. Я тщетно пытался его поймать на неожиданных вопросах. Пехачек показал фотографию своего пасынка, находящегося за границей. Незнакомец отвечал без запинки, но разве немецкий провокатор не мог бы подготовиться к таким вопросам?
И тут я обратил внимание на то, что он говорит на моравском диалекте.
— Вы из Чехии? — спрашиваю.
— Нет, из Моравии.
— Надо же! Я — тоже…
Наступило молчание.
— Откуда, если можете сказать?
— Из Тршебича, — нехотя процедил он.
— Я хорошо знаю те места, — обрадовался я. — А чем примечательна станция во Владиславе?
Парень, не задумываясь, ответил:
— Там много роз. Видимо, кто-то из станционных служащих любит разводить цветы…
Понемногу я начал ему верить. Наши опасения как будто оказались напрасными. Зеленка-Гайский и Пехачек внимательно следили за нашей беседой, время от времени вставляли и свои вопросы.
— Вы уж извините, — сказал гость, — но я ничего не могу вам сказать о нашем задании. Разве что только кодовое название операции — «Антропоид».
— По-гречески «антропос» — «человек»… «Антропоид» — как это понимать? Группа, цель которой «человек»?
В беседах со мной Моравек часто повторял, что необходимо совершить покушение… Я наобум спросил:
— Уж не для покушения ли на Гейдриха вы сюда прибыли?
Гость даже вскочил:
— Откуда вы знаете?
Столь непосредственная его реакция расположила нас к нему. Как много значат в нашей жизни случайности! Он сразу заговорил откровеннее, недоумевая, откуда нам все это могло стать известным.
Наконец он сказал:
— Нам нужна ваша помощь.
Я кивнул в знак согласия.
Дальше дело пошло гладко. Мы разделили между собой обязанности. Зеленка-Гайский позаботится о жилье для них, квартиры все время надо будет менять. Он должен будет подыскать им помощников.
— Какая у вас связь с Лондоном? — спросил я напоследок.
— Я тут не один. Мой товарищ повредил себе ногу, вот и не пришел. Кроме нас в ту же ночь были сброшены и другие парашютисты. У них — радиопередатчики. С их помощью будем получать дальнейшие указания, передавать необходимые сведения.
Его откровенность подкупила Зеленку:
— Они — настоящие ребята, на них можно положиться. Только им следует действовать осторожнее…
Мы сидим, прихлебываем чай. На дворе ночь — в январе рано темнеет.
Мы расстались, дружески пожав друг другу руки. Все в порядке. Настоящего своего имени, однако, он нам так и не сказал.
ПЕРВЫЙ МОНОЛОГ ИСТОРИКА
Вернемся немного назад.
27 сентября 1941 г. Чешское телеграфное агентство печати объявило, что имперский протектор барон Константин фон Нейрат испросил у Гитлера длительный отпуск по состоянию здоровья. В правительственном сообщении далее говорилось, что фюрер не мог отказать в просьбе имперскому протектору и назначил обергруппенфюрера СС, шефа политической полиции Рейнхарда Гейдриха исполняющим обязанности имперского протектора в Чехии и Моравии…
Над Пражским Градом[9] были подняты штандарты СС. Гейдрих принял руководство протекторатом и сразу же объявил (наверное, не случайно это произошло 28 сентября, в день праздника «патрона земли чешской» князя Вацлава) чрезвычайное положение. Гейдрих подписал первые смертные приговоры. К расстрелу были приговорены руководители коммунистической партии и журналисты О. Сынек, Ф. Таусиг, В. Гакен, Я. Крейчи, В. Кршен, В. Шантрох. Число жертв росло. Были казнены десятки некоммунистов — участников Сопротивления, представители интеллигенции, рабочие, ремесленники, учащиеся, студенты-чехи.
Гитлеру был нужен в протекторате решительный, безжалостный нацист. Фон Нейрат не годился. При нем усилилось подпольное движение. В июле и августе 1941 года были проведены акции саботажа, которыми руководили коммунисты (эти акции были осуществлены, в частности, в Кладно, Нучице, Раковнике, Витковице). В конце лета 1941 года группы Сопротивления организовали бойкот всей печати протектората. Бойкот прошел успешно. Для нацистов он стал новым подтверждением того, что Нейрат со своей ролью в протекторате не справляется. Поэтому 17 сентября 1941 г. в Праге состоялось совещание представителей гестапо, службы безопасности и высших чинов СС, на котором было решено информировать Гитлера о сложившейся обстановке и принять широкомасштабные ответные меры…
А обстановка круто изменилась. В «Курсе истории КПЧ» об этом говорится следующее: «Вступление Советского Союза в войну вызвало в порабощенной Чехословакии новую волну сопротивления фашизму. Это сопротивление ширилось. Росло число актов саботажа в промышленности, сельском хозяйстве, на транспорте; на заводах вспыхивали забастовки. Самой крупной была стачка на пражском авиазаводе фирмы «Вальтер». Саботаж в промышленности наносил фашистам значительный урон. Оккупанты, стремясь сломить сопротивление народа, отвечали самыми жестокими репрессиями.
На своем заседании в сентябре 1941 года второе подпольное руководство КПЧ в соответствии с линией Коммунистического Интернационала и московского руководства партии разработало новую политическую ориентацию и сформулировало главные задачи по ее осуществлению. КПЧ стремилась к расширению национально-освободительного фронта, к включению в него всех антигитлеровских сил без различия классов и партий.
