Евгений Анисимов - Дворцовые тайны

Согласно легенде, кто-то из церковников попросил императора восстановить патриаршество. Но Петр, не терпевший никакой конкуренции своей власти, в ярости выхватил кортик, воткнул его в стол и сказал: «Вот вам патриарх, ему и подчиняйтесь!» Феодосий-то как раз и был одним из послушных слуг царского кортика. Он беспрекословно исполнял волю Петра, внося немыслимые для православных перемены в обряды русской церкви. Он превратил священника в доносчика, обязанного ради интересов государственной безопасности нарушить одно из священных таинств веры — таинство исповеди, если духовный сын, каясь в грехах, признавался в оскорблении чести государя или «злом намерении» против его власти. После этого миллионы русских людей, шедших в церковь на обязательную для верующих исповедь, были поставлены перед страшной альтернативой: солгать своему духовному отцу (и соответственно Богу) и спасти свою жизнь или сказать правду и подвергнуться по доносу священника аресту, пытке, казни. В таком же ужасном положении оказывался и священник, который боялся нарушить закон, предписывающий ему доносить на своих прихожан.

Феодосий был настоящим инквизитором. Неумолимо и жестоко он преследовал всех противников официальной церкви, в особенности старообрядцев, на которых охотились, как на диких зверей. Благодаря Феодосию и подобным ему иерархам церкви старообрядцы — «раскольники» были поставлены вне человеческого и гражданского общества. Они платили двойные налоги, им запрещали торговать, свидетельствовать в суде, занимать мирские должности, издавать и хранить книги, читать и писать. Мужчины-старообрядцы были обязаны носить пришитый на спину верхней одежды «козырь» — красный ромб, а женщины — особые шапки с рогами. Церковь использовала всю мощь репрессивной машины государства, чтобы расправиться с религиозным инакомыслием.

Феодосий считался близким приятелем начальника Тайной канцелярии Петра Толстого и его заместителя генерала Андрея Ушакова. Они втроем и бражничали, и присутствовали при пытках в застенках Петропавловской крепости. Впрочем, Феодосий имел свою тюрьму в Александро-Невском монастыре. Здесь он часто решал судьбу несчастных, пытанных в застенке людей. Политический сыск доверял Феодосию вынесение приговора по делу раскаявшегося на пытке раскольника. Феодосий должен был убедиться, искренним ли было это раскаяние или преступник лишь притворился и остался, как тогда говорили, «заледенелым раскольником». Свой приговор Феодосий отсылал для исполнения в Тайную канцелярию.

Словом, такой пастырь вряд ли достоин пространного рассказа, но уж очень необычно сложилась судьба основателя Александро-Невской лавры. Как только умер Петр Великий, Феодосий — его ближайший сподвижник публично обрушился на все, что сделал в России его повелитель. Это не было озарением или покаянием. Злобность была присуща ему с ранних лет. Коллеги по Синоду не любили Феодосия за недобрый, вздорный и сварливый нрав. Как говорил потом архиепископ Тверской Феофилакт, «с самого начала, как я определен в Синод, увидя преосвященного Феодосия всегда бранящаго всякого чина людей, от мала даже до великаго. Чему я удивлялся и начал думать, что он то по своему званию и позволению государеву и дерзновению на его к себе великую милость сие творит или на искушение иных, каковы они покажутся в своей верности к государю». Иначе говоря, люди помалкивали, боясь могущества Феодосия и одновременно опасаясь провокации с его стороны.

После смерти Петра Феодосию показалось, что ему все позволено. Он стал отважно и смело пинать мертвого льва. В этом проявилась его неистовая, злобная натура. В присутствии своих коллег по Синоду он, не стесняясь, поносил покойного императора, называл его страшным грешником, тираном и распутником: «Государю болезнь пришла смертная от его безмерного женонеистовства и от Божия отмщения за его посяшку на духовный и монашеский чин, которой хотел истребити». А как поносил Феодосий петровскую церковную политику, виднейшим проводником которой был он сам! «Отнял Бог милость свою от сего государства, — кручинился архимандрит, — понеже духовные пастыри весьма порабощены, и пасомыя овцы на пастыри власть взяли.»

Но и эти крамольные слова, наверное, сошли бы Феодосию с рук. Все знали, как несдержан на язык столь влиятельный и могущественный друг начальника Тайной канцелярии — попробуй на него донеси! Но все-таки непомерная гордыня сгубила Феодосия. При Екатерине I, которую он считал слабой и недостойной правительницей, он стал нарушать общепринятые правила поведения. Весной 1725 года произошел знаменитый инцидент на мосту. Дело в том, что со времен Петра действовал указ, запрещавший горожанам ездить по мосту возле Зимнего дворца в те часы, когда государь отдыхает, дабы стуком копыт и грохотом колес экипажа не потревожить послеобеденный сон императора. Для напоминания горожанам об указе на мосту стоял особый часовой. 19 апреля проезжавший по мосту Феодосий отказался выйти из кареты, да еще устроил страшный скандал — орал и махал тростью на дежурного офицера. Потом он прошел во дворец и, узнав от служителя, что к императрице входить «не время», начал кричать: «Мне бывал при Его величестве везде свободный ход, вы боитесь только палки, которая вас бьет, а наши палки больше тех, шелудивые овцы не знают, кого не пускают». Затем заявил, что во дворец он отныне — ни шагу.

Вечером гофмаршал двора Матвей Олсуфьев, приехавший к Феодосию с приглашением пожаловать во дворец на обед, был поражен грубым отказом святителя принять это обязательное для подданного приглашение; тот «желчно заупрямился и не пошел», несмотря на все уговоры. После этого разгневанная Екатерина запретила ему бывать при дворе, но он не послушался и через три дня самовольно явился в Адмиралтейство на торжественный спуск корабля «Не тронь меня», где присутствовала государыня. Это уже было воспринято как «оскорбление чести Ея императорского величества». Феодосий был арестован. Его обвинили в «необычайном и безприкладном (беспримерном. — Е. А.) на высокую монаршую честь презорстве». Это соответствовало действительности. Пожалуй, таким же образом, «желчно упрямясь», вел себя только патриарх Никон при царе Алексее Михайловиче. Но тут императрица Екатерина I наглядно показала всем, кто есть кто в Российском государстве, и форс выдержала до конца.

Не следует удивляться, что друзья и собутыльники Феодосия из Тайной канцелярии, Толстой и Ушаков, исполняя указ государыни, ничтоже сумняшеся, повлекли Феодосия в застенок, тем более что и с ними объятый гордыней иерарх после смерти Петра тоже испортил отношения. А уж тому, что все коллеги Феодосия по Синоду дали против него убийственные показания, и вовсе удивляться не стоит — Синод был «клубком» заклятых друзей. Струсивший Феодосий, оказавшийся в шкуре тех, кого он десятилетиями мучил и над кем издевался, лепетал В ответ на грозные вопросы: «Говорил от малодушия, а не от злобы», «Говорил от ревности к добру», «Говорил от глупости» и т. д. Таким объяснениям в застенках обычно не верят, да Федосий и не был искренен — то каялся, то был «спесив и о себе прощения не просил». Словом, заматерелый, «заледенелый» государственный преступник. Было предписано сослать его в холмогорский Корельский монастырь.

В июне 1726 года Феодосия привезли в этот северный монастырь, и тут-то он понял, что погиб безвозвратно. Начальник охраны подпоручик Степан Оголин, раньше жаловавшийся на спесивость арестанта, теперь писал в своих донесениях, что Феодосии просит милосердия и прощения. Но было уже поздно. Дело церковного иерарха в Тайной канцелярии становилось все толще и толще. Подходили все новые его коллеги, запоздавшие с доносами и разоблачениями, вскрылось хищение им денег из Новгородской епархии и множество других грехов. Феодосия лишили архиерейской и иерейской мантий, он превратился в простого монаха — старца Федоса.

Граф П. И. Мусин-Пушкин, посланный в Холмогоры в сентябре 1725 года, получил указ: «Федоса посадить в тюрьму, а буде тюрьмы нет, сыскать каменную келью наподобие тюрьмы с малым окошком, а людей близко той кельи [чтоб] не было, пищу определить ему хлеб да вода». Согласно этому указу, Феодосий был «запечатан», то есть замурован в келье под церковью. Окно и дверь заложили камнями, оставив только окошко для подачи еды. Там, во тьме, холоде, грязи, собственных нечистотах, без покаяния и слова участия он провел несколько месяцев.

Наступила зима, узник замерзал в холодной келье, но только в начале 1726 года его перевели в камеру с печью. Когда обезножевшего Федоса переносили в новое узилище, он сказал присутствовавшему при этом вице-губернатору Архангелогородской губернии Измайлову: «Ни я чернец, ни я мертвец. Где суд и милость?» На что получил от чиновника резкий, как удар кнута, ответ: «Не говори лишнего, а проси Бога милости о душе своей». Это был приговор к смерти. Камеру вновь заложили камнями. 3 февраля того же 1726 года караульный офицер доложил Измайлову, что уже несколько дней Федос «по многому клику для подания пищи ответу не дает и пищи не принимает». Камеру вскрыли — Феодосий был мертв. Никто не знает точно, когда оборвалась грешная жизнь петровского сподвижника…