Н Греков - Русская контрразведка в 1905-1917 годах - шпиономания и реальные проблемы
Все члены подобного "землячества" обязаны были регулярно делать взносы в общую кассу. В 1911 г. для японской колонии в Чите расклад был следующим: купцы выкладывали ежемесячно по 5 рублей, содержатели парикмахерских и прачечных - 3 рубля, публичные женщины - 50 копеек. Штаб Приамурского военного округа располагал сведениями о том, что все председатели местных обществ назначались японским Генштабом из чиновников, окончивших полный курс школы иностранных языков в Токио, где помимо русского языка они "изучали юридические дисциплины, необходимые для выполнения обязанностей консульской службы".
О степени вовлеченности в шпионаж членов японских колоний русские власти могли судить лишь по косвенным признакам. 15 октября 1907 года русский вице-консул в Маньчжурии доносил: "японское правительство придает огромное значение своей разведке... В последнее время объявлено, что все молодые люди, подлежащие призыву на действительную военную службу и проживающие в пределах Российской империи, освобождаются от воинской повинности... Оборотная сторона этого мероприятия та, что, освобождая своих подданных от воинской службы, японское правительство намерено потребовать от них другой службы государству, делая из них шпионов"{53}.
Начальник жандармского полицейского управления Уссурийской железной дороги полковник Щербатов, ссылаясь на донесение своего "очень важного" агента, в октябре 1910 г., убеждал Департамент полиции в том, что 80% живущих в Приморье японцев "принадлежат к бывшим военным и почти все они ведут разведку, смотря по своим способностям и роду занятий"{54}.
Японская разведка также пыталась опереться на корейскую диаспору в России. Под эгидой Японии возникли корейские общества "Ильтинхой" и "Чжионсей".
До 1907 года, по данным русских военных, Япония имела на континенте только один разведцентр, руководивший сбором информации в Азиатской России консульство во Владивостоке. После потери Россией южной части КВЖД и раздела Маньчжурии на русскую и японскую сферы влияния, у японской разведки появилась возможность создать целую сеть новых центров, обеспечивавших управление агентурой в Приморье и Сибири с нейтральной территории.
При японском консульстве на станции Куанченцзы (на границе сфер влияния двух держав в Маньчжурии) действовало тайное разведывательное "бюро" под командованием подполковника Генштаба Морита. Официально он занимал должность начальника консульского конвоя. По наблюдениям агентов русского вице-консула, Морита "ежедневно получал десятки писем из Читы, Иркутска, Благовещенска и других городов Сибири и 53-Дальнего Востока"{55}. Русский вице-консул доносил чрезвычайному посланнику России в Пекине: "...разведывательное бюро в Куанченцзы заключает в себе сборный пункт всех сведений, присылаемых японскими разведчиками как из Северной Маньчжурии, так из Сибири и Приамурья"{56}.
Отделения центрального бюро были созданы в Мукдене, Харбине, Цицикаре, Гирине и других северокитайских городах. Для более глубокого изучения Сибири в военном отношении японский Генштаб сформировал специальный военно-исследовательский отдел при управлении Южно-Маньчжурской железной дороги. В отделе работало более 200 постоянных сотрудников, владевших китайским и русским языками{57}.
Японцев, по мнению ГУГШ, интересовали не только вопросы количества, качества вооружения русских войск, но и "настроение нижних чинов", отношение их к офицерам, образ жизни последних. Командование армейских частей в Восточной Сибири и Приморье относилось к японскому шпионажу как к неизбежному злу. С ним боролись как умели, но постоянно должны были исходить из предположения, что от японцев нельзя скрыть ни перемены в дислокации, ни во внутренней жизни войск. Штаб Приамурского военного округа так и докладывал в Петербург: " ... установлено, что близ береговых батарей, военных стрельбищ, при занятиях обучению сигнализации и т. п. непременно где-либо поблизости находится японский соглядатай"{58}.
В качестве одного из источников информации о деятельности иностранных разведок в России ГУГШ использовало прессу. Каждая заметка, появившаяся в крупных российских или зарубежных газетах, посвященная шпионажу, тщательно проверялась. Все лица, упомянутые в подобных публикациях, согласно правилам регистрации, установленным в 1909 году Особым делопроизводством ГУГШ, немедленно включались в число подозреваемых. В разведотделениях окружных штабов и ГУГШ на них заводили особые карточки. Карточки, составленные на основании газетных публикаций, всегда содержали "указание на источник", т. е. название печатного органа и "пояснительные даты". Несмотря на то, что в угоду вкусам и настроениям публики газеты нередко печатали заведомо недостоверную информацию, ради минутной сенсации раздували ничтожные события до колоссальных размеров, ГУГШ серьезно относилось к любой информации и требовало того же от окружных штабов. Газетные публикации не подвергались предварительной военной цензуре в мирное время, а случайно оказавшиеся в распоряжении репортеров факты могли иметь большую ценность, хотя шанс получить таким путем важную информацию был невелик, военные все же стремились его не упустить.
В большинстве случаев газеты "шпионскими" публикациями преследовали лишь одну цель: привлечь внимание читателя, нисколько не заботясь о правдивости своих сообщений, раздувая до невероятности мифы о могуществе японской, германской и прочих разведок. Охотнее всего газеты эксплуатировали тему японской военной угрозы и японского шпионажа, 25 января 1908 года в газете "Новое время" была опубликована статья "Письма из Японии". На следующий день та же газета напечатала заметку "В бывшем Порт-Артуре". Авторы запугивали читателя невероятным размахом подготовки японцев к новой войне с Россией.
В "Письмах из Японии", в частности, говорилось: "... русский язык считается теперь обязательным предметом в 16 средних учебных заведениях (Японии - Н.Г.), так что через каких-нибудь 10 лет японское правительство можно будет поздравить с кадрами хорошо подготовленных разведчиков, которые, вероятно, займутся своим делом в Иркутске, Томске и по всему Алтаю". ГУГШ запросило военного агента в Японии о степени достоверности этой информации. 26 февраля пришел ответ: "Доношу, что обе статьи представляют собой сплошной вымысел"{59}. На самом деле, русский язык в Японии преподавался только ученикам Токийской школы иностранных языков, в частной школе Амурского общества, где было всего 20 учащихся, в школе при православной Духовной миссии и в 3 военно-учебных заведениях. Ни в одном из военных училищ, как отметил агент, русский язык не сделан обязательным, как английский и другие европейские языки. Офицерам Военной академии русский преподавался лишь в том объеме, который позволил бы им читать и разбирать карту. Всего в японской армии насчитывалось не более 10-15 офицеров, способных говорить по-русски{60}.
Русский Генштаб, ознакомившись с этой информацией, больше к данной теме не возвращался, но и не сделал попытки каким-либо образом повлиять на общественное мнение, разуверить читающую публику. Вероятно, мифы были в этой области столь же выгодны военным, как и газетчикам. Одни таким образом увеличивали тираж, другие - поддерживали "патриотический" настрой публики.
В зависимости от характера русско-японских отношений, особенно в периоды обострения противоречий, на страницах газет вновь всплывали старые мифы с новыми "подробностями". 2 июля 1909 года петербургская газета "Свет" заявила, что японцы усердно изучают русский язык, а их военное министерство заказало в России "значительное количество экземпляров "Толкового словаря русского языка" В. Даля и намеревается снабдить ими все полковые библиотеки"{61}.
Обычно, новые "подробности" о японском шпионаже публиковали разом несколько газет, перепечатывая друг у друга одну и ту же информацию. Петербургская "Газета для всех" 4 марта 1911 года опубликовала статью "Узаконенное шпионство" о происках японской разведки, 10 марта в "Московских ведомостях" появилась статья "Шпионство в Сибири", а 18 марта та же статья была опубликована в столичной газете "Русское знамя"{62}.
Кампания в прессе всякий раз ненадолго стихала за исчерпанием сюжетов или политической актуальности шпионской темы, затем очередная волна шпиономании вновь накатывала с газетных страниц на российского обывателя, будоража его фантазию и сея иллюзии полной беззащитности перед вездесущими самураями.
В общих чертах организация иностранными государствами агентурной разведки в России строилась по единому принципу, или, как заключило ГУГШ, является почти тождественной{63}.
Роль координирующих центров, как правило, выполняли генштабы или специальные отделения военных министерств. Для государств, территориально соприкасавшихся с Россией, следующими по значению разведывательными органами были штабы пограничных соединений. Непосредственно на территории России сбором сведений занимались военные агенты, сотрудники посольств и консульств. Последние, не мнению ГУГШ, "сосредоточивали и объединяли местную военно-разведывательную деятельность"{64}. Названные органы имели своих резидентов-нелегалов, которые с помощью собственной агентурной сети собирали необходимую центру информацию.
