Мамед Ордубади - Тавриз туманный
- Я не хочу беспокоить вас разговорами о себе, - возразил я. - Я часто имел дело с иранскими купцами. Большинство из них сторонники конституции. Об этом говорили мне и другие. Я слыхал, что руководство революцией не принадлежит пролетариату. Слыхал и то, что эти самые торгаши-революционеры хотят придать движению такое направление, чтобы оно не задевало их интересов.
Конечно, если подымится аграрная революция, такие типы могут бросить и предать революцию.
- Интересно знать, чем же занимаются настоящие революционеры? спросила Нина.
- Не могу сказать, я не был с ними; могу лишь добавить, что к этой революции примкнули и люди, ничего общего не имеющие с революционерами.
- Как же настоящие революционеры пускают их в свои ряды?
- По-моему, иногда можно использовать и таких людей. Лица, недовольные шахом, или жестокостью местных правителей, или влиятельными людьми, идущими в ряды контрреволюционеров, собрались вокруг Саттар-хана. К примеру: один из банкиров Тавриза Мир-Манаф имеет личную вражду с Мамед-Али-шахом из-за чести. Еще будучи наследником, Мамед-Али-Шах, живший тогда в Тавризе, приказал привести к себе сына Мир-Манафа и, обесчестив мальчика, отпустил его. И вот, как только началась революция, Мир-Манаф решил отомстить шаху за честь сына и вступил в ряды революционеров, которые стараются использовать в своих интересах каждого, кто недоволен существующим режимом и борется против него.
- Правильно! - сказала Нина.
- Я не поняла одного, как можно обесчестить мальчика? - спросила Ираида.
Мне стало неловко, что разговор принял такой щекотливый оборот; я не знал, как выйти из этого положения.
Как я мог рассказать девушкам о половых извращениях, особенно развитых в высших аристократических слоях на Востоке? Не отвечать на вопрос тоже нельзя было. Я начал так:
- На Востоке существует много дурных обычаев, развращающих мужчин. Женщины Востока закрываются чадрой и совершенно изолированы от общества. Условия брака тяжелы, и не всякий имеет возможность жениться. Некультурность и темнота Востока способствуют развитию животных инстинктов. Любовь к женщине считается унижением и оскорблением женщины, и это толкает мужчин к противоестественным половым отношениям.
Девушки слушали меня с удивлением. Им хотелось что-то еще сказать, но мы ехали уже по улицам Маранда. Усталые лошади едва тащили фаэтон, привлекавший всеобщее внимание.
Вокруг раздавались такие возгласы:
- Мамед-ага, смотри на "матышкэ"*?
______________ * Исковерканное русское слово "матушка". Так называли на Востоке иноземных женщин, ходивших без чадры.
- Ага-Бала, прими!
- Беюк-ага, ну и товар!
- Абдул-ага, смотри на крайнюю!
- Да, это - товар!..
- Как раз в моем вкусе!
- В Маранд до сих пор не прибывал такой товар!
- Вот это товар для знатоков!
По этим словам можно было судить о том, что сто процентов мужчин Маранда звались: Мамед-ага, Ага-бала, Беюк-ага, Абдул-ага, Гаджи-ага, Мирза-ага и т. д.
Толпа провожала нас до самой гостиницы "Шуджа-Низам". Служители забрали наши вещи. Мы стали подниматься по лестнице, а за нами вслед все еще неслись возгласы: - Смотрите на "матышкэ".
Хотя гостиница и не отличалась особой чистотой, но мы страшно устали и нуждались в отдыхе. Мне еще в Джульфе говорили, что эта гостиница - гнездо царских шпионов, но за неимением другого места мы вынуждены были остановиться тут. Мы заняли две смежных комнаты. Поужинав, заказали самовар. Каждую принадлежность стола и самовар с небольшими промежутками вносили разные лица и, поговорив с нами, уходили.
Нас очень ловко, даже не дав нам почувствовать, допросили. Мы принялись пить чай.
Шпионы Шуджа-Низама, марандского губернатора, все же часто заглядывали к нам в комнату.
Девушки боялись ночевать здесь, но внимательно осмотрев их комнату, я стал успокаивать их.
- Дверь крепка, если запереться изнутри, то открыть ее снаружи будет невозможно. Моя комната рядом с вашей, и я буду начеку.
Пришли проверять документы, хотя нигде в Иране такая проверка не принята. Здесь же ввели эту проверку по требованию царского консула в Маранде, чтобы знать едущих в Тавриз.
Сперва показали свои документы девушки и через меня сообщили, что едут на службу в русское консульство.
Услыхав слова "консул", служащие приложили руки к груди, вышли из комнаты и больше не возвращались.
В ЗОНЕ РЕВОЛЮЦИИ
Дорога от Маранда к Тавризу была совершенно иная. Это была главная магистраль, соединявшая Маранд, Хой, Салмас, Урмию и Карадаг с центром Иранского Азербайджана - Тавризом.
По ней всегда движутся караваны верблюдов, лошадей, мулов, ослов, повозок.
Фаэтон наш с трудом пробирался, лавируя между караванами.
Среди сопровождавших караваны раздавались революционные песни. Это показывало, что мы находимся в зоне революции.
Чем больше мы отдалялись от маранда и сферы влияния марандского губернатора Шуджа-Низама, тем чаще слышали такие песни.
В Тавризе теперь революции дни,
Молчи, Мамдали, иди лучше, спи!
Иль помощь себе ступай поищи,
Возьми одеяло, укройся и спи!
Проси англичан, пусть вышлют полки,
Молчи Мамдали, иди лучше, спи!
Иль русских, - чтоб пришли казаки,
Молчи Мамдали, иди лучше, спи!
Моли, чтоб помог Ляхов-атаман,
Молчи Мамдали, иди лучше, спи!
В Тавризе вершит все дела Саттар-хан,
Молчи, Мамдали, иди лучше, спи!
Консул направит солдат в наш Иран,
Молчи, Мамдали, иди лучше, спи!
Ты же продай и Тавриз и Тейран.
Молчи, Мамдали, иди лучше, спи!
Эти песни пели и женщины.
Возле дороги попадались караульные посты, назначение которых было не совсем понятно: с точки зрения защиты революции они не имели никакого значения, документов не проверяли, едущих в Тавриз не опрашивали.
Встречались и конные отряды, но и они, ничего не спрашивая, проезжали мимо.
"Эта революция - детище революции 1905 года. Сумеют ли тавризцы вырастить его?" - думал я, глядя на все это.
В селении София я предложил девушкам закусить.
Мы остановились перед чайханой. Хозяин зарезал для нас курицу. Пока мы пили чай, обед был готов. Хозяин снял виноград, подвешанный к потолку, вымыл его и подал к столу.
Кучер наш тоже подсел к нашему столу. Только потом мы узнали, что харчи фаэтонщиков относятся на счет пассажиров.
Новруз торопил нас, да и сами мы спешили, хотелось поскорее доехать и отдохнуть от утомительной тряски на фаэтоне.
Выехав после Софиана на ровную дорогу, мы увидели вдали Тавриз, над которым висел густой туман. Башня арсенала в центре большого города казалась издали поставленной стоймя спичечной коробкой. Дальше мы стали различать уже купола мечетей. Дома Тавриза, словно в ожидании больших событий, озирались вокруг, вытягивая из-за деревьев свои головы.
Нина сравнивала Тавриз по величине то с Петербургом и с Москвой, то с Харьковом и Киевом, и спорила с Ираидой. Затем она обратилась ко мне:
- Сможем ли мы видеться с вами в этом большом городе?
- Если останусь в Тавризе, конечно, увидимся.
- А вы не забудете меня?
Мне показалось странным, что Нина вместо "нас" сказала "меня"; за три дня нашего знакомства между нами не было никакой интимности, даже намека на интимность.
Но на вопрос девушки я как-то должен был ответить.
- Забуду ли я вас? Все зависит от возможностей, которые даст мне среда, взволнованная этими событиями.
- А вы разве связаны с этими событиями?
- Не связан, но может ли человек стоять около огня и не чувствовать жара?
- Правда, - сказала Нина, - жить в стране, совершившей революцию, и быть просто зрителем - глупо. Умный и сознательный человек не может быть в стороне. - При этих словах Нина внимательно посмотрела на меня. - Не так ли? - спросила она.
Во мне опять зашевелилось сомнение. "Не строит ля Нина мне ловушку", подумал я.
Не спуская с меня синих глаз и сжимая мою руку, девушка повторяла:
- Не так ли, скажите, не так ли?
- Конечно, человек мыслит, а мысль должна привести человека к одной из сторон. Но я еду в Тавриз впервые и мысли мои еще не имеют определенной точки; за будущее же я не могу ручаться.
В глазах Нины засверкали искры. В устремленном на меня взгляде чувствовалось биение ее сердца. Я еще больше насторожился.
- Я хотела бы видеть вас в определенной группе, - смело заявила она, на стороне слабых, на стороне тех, кто с малой силой выступает против большой силы, на стороне Саттар-хана!
- Почему же на стороне Саттар-хана? - спросил я.
- Потому что героев воспитывает среда, борющаяся за свое право с сильными.
После этих слов Нины мне не хотелось продолжать разговор, принимавший нежелательный для меня оборот. Я окончательно утвердился в мысли, что девушки выписаны консулом неспроста.
Дальнейшая беседа наша вертелась вокруг обыденных вопросов.
И сама Нина, почувствовав мою настороженность, старалась говорить о посторонних вещах, но все еще пыталась вырвать у меня откровенное признание.
