Сергей Мирный - Живая сила. Дневник ликвидатора
Останавливаемся. Замер…
Ребята, мужики подходят, обступают броник… «Вы откуда?» – «А вы откуда?» – разговор начинается… Лейтенант – их командир – подходит…
Я сижу на верху броника, на плоской башне, солнцем пригретой, жду данные записать…
…и вдруг вижу: несколько человек, стоявших поодаль у деревьев, подходят к нам и ЖРУТ ЯБЛОКИ!!!
– Вы чо, мужики, охренели??!!! Тут же кругом десятки миллирентген в час! Мозгов совсем нет?! Хотите, чтоб вас еще и изнутри облучало, притом круглые сутки? Ну вы вообще!…
Лейтенанту ничего не сказал, посмотрел выразительно: «Куда ж ты,…, смотришь?»
Эффект от речи был зримым и мгновенным: движение челюстей замерло, а потом будто кто-то нажал кнопку «РЕВЕРС» на корморезке:
Рот открылся, и из него наружу полезла бело-зеленая пережеванная масса, посыпалась вниз, на сапоги…
4 мР/ч.
– И чего ты там стоял, потом обливался?
Мы выгрузили Петра – дозиметриста нашего экипажа – по дороге на АЭС, чтоб он сам померял Канал – маршрут справа от трассы.
Канал – на самом деле не канал, а скорее котлован Т-образный (ножка у «Т» короткая) – громадный котлован, с бетонированными пологими откосами-стенками и дном. Уровни небольшие – от 5 до 25 миллирентген в час. Когда меряем, броник все равно не нужен: обычно я и дозиметрист все точки обходим пешком по дну котлована, по середине наклонной стены и по периметру сверху… А так Петро сам обойдет и запишет данные, пока мы (кроме экипажа, в нашем бронике ещё сидел майор из штаба и два прихваченных им дозиметриста) проложим новый маршрут Стройплощадка – по стройплощадке недостроенных 5-го и 6-го блоков Чернобыльской АЭС.
И вот часа через полтора-два, сделав Стройплощадку, возвращаемся и видим: Петро столбом стоит на солнцепеке посреди песка, потом обливается. Сигналим, не слышит. Внимания не обращает. Угорел? Наконец докричались. Подходит:
– Ты чо там на жаре пекся?
– А я обмерил кругом – там меньше всего. Там и стоял.
– И сколько ж кругом? – поразился я такому экстравагантному поведению: тут же уровни вроде небольшие.
– Ну, 10,12 миллирентген в час…
– И вот это ты выбирал?!. А под деревом? – одно-единственное деревцо, в десятке метров от места, где Петро стоял; там тень, я б там ждал.
– 14.
– А сколько ж где ты стоял?
– 4 миллирентгена в час.
Ну и ну! Я б не колеблясь выбрал 14 миллирентген и прохладу, а не 4 миллирентгена и раскаленный песок… То есть я б даже не выбирал, просто б, не меряя, стал в тень: уровни тут везде небольшие, порядка десяти миллирентген в час; в этом направлении, от АЭС на юго-восток – на таком расстоянии пятен серьезных нет, мы не находили…
А Петро, оказывается, такое здоровое чувство опасности сохранил… Редкий случай.
В нашей роте (это сотня человек) я еще только одного парня знал, он долго – может, и до конца, я раньше него ушел – вот так аккуратно избегал радиации.
А все – привыкали.
И 4, и 10, и 14 миллирентген в час – все это были пустяки, практически нулевой уровень для нас – ничто по сравнению с тем, что в разведке получаешь. Ноль.
Еще по таким пустякам тут дергаться – вообще рехнуться можно…
Еда в Диброве
(Из рабочего блокнота командира взвода радиационной разведки)
27.07.
Мы в Диброве, в командировке.
Приглашают на обед.
Только 1-е и 3-е.
А у нас на троих, на весь экипаж, только два котелка.
К еде положена соль. Соль насыпана горкой на штабеле досок почти по грудь высотой.
Я ем первый, а хозяин котелка (Коля) в это время курит, ожидая, пока я закончу.
Местный лейтенант сгоняет нас с дров, мне:
– А вы, товарищ лейтенант, вообще пошли б в офицерскую столовую. Там бы вам тарелку дали, все как положено…
Я промолчал.
Ему ж не объяснишь, что мы – один экипаж.
Старший прапорщик появляется, говорит то же самое, но рекомендует солдатскую столовую (палатка рядом).
Зашел.
Грязные столы с зелеными перьями лука, грязь на земляном скользком полу, запах хлорки, темень. Вышли обратно, едим на дровах.
19.07: «Пишущая машинка»
(Из рабочего блокнота командира взвода радиационной разведки)
19.07.
В разведотделе главного штаба появилась пишущая машинка! [18]
Оформлял пропуска. Сел, пробежался пальцами по клавишам.
Немедленно пригласили оставаться в штабе.
Отказался.
Вечером в роте узнал – еще нескольким нашим предлагали.
Все отказались.
Война с ПУСО, или
Как я закурил
Коля – «рулевой» нашего экипажа – был водителем классным. С ним я горя не знал.
Но вот в нашем 80-м бронике забарахлили гидроусилители, и Коля остался ремонтировать БРДМ в лагере. А тут как раз пополнение пришло и много водителей. Удачно: как раз нового водилу в зону вывезу, маршрут покажу…
…Но на маршруте я понял мгновенно: БРДМ – это был 248-й – в руках не-водителя. (Лучшие водилы разведки – это профи с гражданки, и то только после того, как они приноровятся броник водить, в котором сидишь как в погребе, только и видишь, что крохотный квадратик окошечка спереди да щелочки триплексов по бокам…) Новичок и сам признался: «Ну, прошел я в армии обучение по специальности «водитель БТРа [19]» сто лет назад, а так у меня даже прав водительских нет»… Ё-моё…
И вот он ведет сейчас 7-тонный БРДМ – «летающее зубило»… И такие ж «водители», с которыми мы не разобрались впопыхах, которые где какой рычаг не помнят! – гонят остроносые бронемашины по забитым транспортом трассам… Ё-моё…
На дороге под самой АЭС – другой наш БРДМ навстречу… Еле разъехались.
Про себя чуть не молюсь: «Только чтоб все сегодня обошлось…»
Обошлось.
Почти: уже после разведки, в Чернобыле на повороте наш БРДМ своим носом, как лезвием консервного ножа, распорол машину-поливалку: голубой цилиндрический бак… Остановились. Тот водила вышел, мы из люков сверху высунулись… Пропоротым оказался не бак, а продолговатый металлический ящичек под ним, где шланги хранятся. По здешним меркам, ничего не случилось: «А, фигня». – «Заварят…» Махнули друг другу руками – «Привет!» – разъехались…
А броник наш ни с места. Заглох.
Дрык-смык – глухо.
И всё.
Пешком понес я данные в штаб, благо уже недалеко было. На стоянке у штаба был броник нашей роты, вернулся на нем. БРДМ № 248 все так же нелепо стоит посреди перекрестка.
Зацепили тросом – заводить с толкача… Дрык-смык – глухо.
Прибуксировали его на стоянку.
Пересчитал броники – с маршрутов вернулись все.
Фу-у-ух…
Теперь новая проблема: как из зоны выезжать? С этим красавцем на поводке – да еще с такими «водителями»! – не пофинтишь особо…
Надо сдаваться.
…У дозиметристов поста контроля на трассе от изумления отпали респираторы: наша обычно злостно-ускользающая от них бронеколонна аккуратно подъехала, притормозила, я высунулся из головного броника: «Ребята, можете не мерять – мы на ПУСО. Надо помыться» (такие мы хорошие)… Пост дозконтроля зачарованно смотрит, как разведка сама сворачивает всей колонной с трассы налево и через дыру в лесополосе едет на ПУСО – пункт специальной обработки, «мойку».
Пару дней назад нас тут завернули с дороги на ПУСО, и мы колонной, внаглую, под обзором наблюдательной вышки ПУСО ломанули мимо, прямо по полю: я на передовом бронике в шлемофоне из люка торчу, по рации что-то с деловым видом вещаю (корректирую водителей, чтоб бронеколонна не рассыпалась, в кучу не сбилась, скорость не потеряла, чтоб никто в прерии этой не отбился и его не поймали, и из-за него потом – и всех нас.) – прем вперед колонной, антенны колышутся на колдобинах – разведка на задании!… Так и ушли… А сейчас побитыми собаками сами к ним плетемся… Елки-палки…
Стали в очередь у въезда на территорию ПУСО. Рядом вышка, на ней «направляющий» – лейтенант с мегафоном; он сверху, как иерихонская труба, время от времени возглашает: «1-я линия – 3-й АРС!…» Первая машина в очереди трогается с места, сворачивает на первый левый из трех вымощенных гравием проездов, проезжает мимо двух АРСов и машин, которые они сейчас моют, и останавливается у третьего АРСа. Иерихонская труба опять возглашает: «2-я линия, 3-й пост!» – наш броник въезжает на ПУСО и едет в средний проезд, к последнему АРСу…
АРС – это усложненный милитарный вариант машины-поливалки – авторазливочная станция (все они, понятно, защитного цвета). Он гонит из свой цистерны спецжидкость – водный раствор пенного моющего средства (которое, к слову, по агрессивности ни в какое сравнение не идет с цивильными стиральными порошками; я в этом убедился за три года до Чернобыля на сборах, когда в нем свою форму руками стирал).
