Живая вода и вещее слово - Александр Николаевич Афанасьев

крестьяне «в бесовские игры, в сопели и в гусли, и в гудки, и в домры, и во всякие игры не играли, и в домех у себя не держали». В 1636 г., по указу патриарха Иоасафа дана была память поповскому старосте и тиуну наблюдать, чтобы на праздники не было в Москве бесчинств; а то «вместо духовного торжества и веселия воспринимше игры и кощуны бесовские, повелевающе медведчиком и скомрахом на улицах и на торжищах и на распутиях сатанинския игры творити и в бубны бити, и в сурны ревети и руками плескати и плясати и иная неподобная деяти». Против тех же обычаев предостерегает и царская окружная грамота 1648 г.; она требует, чтобы православные не призывали к себе скоморохов с домрами, сурнами, волынками и всякими играми, чтобы медведей не водили и никаких бесовских див не творили и по ночам на улицах и полях и во время свадеб песен не пели и не плясали, и в ладони не били, и скоморошья платья и личин на себя не накладывали. Все эти действия, по словам грамоты, указывают на забвение Бога и православной веры, а потому воеводам предписывалось отбирать у всех музыкальные инструменты, ломать и жечь, а тех, у кого они найдутся, бить батогами и ссылать в украйные места. По свидетельству Олеария, еще прежде, при Михайле Федоровиче, по распоряжению патриарха не только у скоморохов, но и вообще по домам были отобраны музыкальные инструменты – пять возов – и публично сожжены, как орудие дьявола. В 1657 г. ростовский митрополит Иона приказал разослать по селам и погостам памяти к священнослужителям с наказом надзирать, чтобы скоморохов и медвежьих поводчиков нигде не было, а в гусли, домры, сурны, волынки и во всякие игры не играли и песней «сатанинских» не пели; скоморохам и нарушителям этого запрета митрополит угрожает «великим смирением» и отлучением от церкви. Что угроза эта не составляла исключения из общих воззрений духовенства, подтверждается следующим местом в послании неизвестного епископа: «Да будет отлучен обавник, чародей, скомрах, узольник» – и статьею одного рукописного сборника, налагающего проклятие на гусли, домры, сопели, бубны, скоморохов и свирельников. Некоторые поучительные слова особенно восстают против женской пляски, признавая ее душегубительным грехом. «О злое проклятое плясание! – говорит один проповедник. – О лукавыя жены многовержимое плясание! Пляшущи бо жена – любодейница дьяволя, супруга адова, невеста сатанина…» Даже смотреть на пляски – грех[60].

Такой строгий взгляд отчасти поддерживался самим характером старинного скоморошества. Вызванное культом Перуна-оплодотворителя, насилующего облачных дев и щедро рассыпающего семя дождя, оно не отличалось особенною скромностью и требовало от плясок сладострастных движений. Эти «глумы», при грубости нравов старого времени и разгуле праздничного похмелья, выражались в формах не всегда грациозных и подчас бывали уж слишком откровенны, но они нравились неразвитой толпе, а потому продолжали держаться и тогда, когда давным-давно была позабыта та мифическая основа, на которой возникли эти нецеломудренные игрища. Желая указать на «бесстудие», летописцы не находили лучшего, более наглядного сравнения, как напоминание о скоморохах. Лишенные всякого покровительства власти, преследуемые нареканиями духовенства и правительственными распоряжениями, скоморохи в XVI и XVII столетиях нередко подвергались обидам и со стороны частных лиц и общин; их зазывали в дома и вместо оплаты за труд били и отымали у них то, что успели они собрать, ходя по миру. В 1633 г. подана была царю Михаилу Федоровичу такая челобитная: «Бьют челом и являют твоего государева боярина князя Ивана Ивановича Шуйского скоморохи: Павлушка Кондратьев сын Зарубин, да Вторышка Михайлов, да Конашка Доментьев, да боярина ж князя Дмитрия Михайловича Пожарского Федька Степанов сын Чечотка – твоего ж государева села Дунилова на приказного на Ондрея Михайлова сына Крюкова да на его людей. В нынешнем, государь, году пришли мы в твое дворцовое село Дунилово для своего промыслишку, и с ходьбы к нему Ондрею явились, и того ж, государь, числа он, Ондрей, нас, сирот, зазвал к себе на двор и, зазвав, запер нас в баню и, заперши, вымучил у нас, сирот, у Павлушки 7 рублев, а у Федьки 25 рублев, да Артюшкиных денег 5 рублев». Со своей стороны, скоморохи не оставались в долгу; вечно праздные, наклонные к бродячей жизни и вынуждаемые шаткостью своего общественного положения искать поддержку в самих себе, они собирались в артели и ходили по широкой Руси большими ватагами, нападали по дорогам на путников и проезжих и грабили. «Да по дальним странам, – говорит Стоглав, – ходят скоморохи, совокупяся ватагами многими до штидесяти и до семидесяти и до ста человек, и по деревням у крестьян сильно едят и пиют, и из клетей животы грабят, а по дорогам разбивают». Особенно привлекали скоморохов сельские братчины, где можно было вдоволь попировать и что-нибудь заработать своей игрой, песнями и плясками; потому в жалованных и уставных грамотах различным сельским общинам встречаем положение: «А скоморохом у них сильно не играти»; запрещается и княжеским чиновникам давать им разрешение на участие в деревенских пирах и братчинах. В случае насильного прихода скоморохов дозволялось выбивать их из сел и с братчин безнаказанно.

Под влиянием духовной литературы и старинных церковных поучений в самом народе возникают понятия о греховности скоморошества. Особенно резко высказывается это убеждение в той массе, которая наиболее отличалась начитанностью и вместе с тем религиозною нетерпимостью, именно в кругу раскольников. «Песня и пляска от сатаны», – говорят староверы; образовались пословицы: «Бог дал (или создал) попа, черт – скомороха», «Ни Богу свеча, ни черту дуда!». Эти сопоставления любопытны, как свидетельство древнерелигиозного значения скоморошьих игрищ и музыки.

Строгость средневековых воззрений на искусство не могла удержаться, как скоро стали проникать в общество более светлые идеи, какие несло к нам западное образование. Еще при Алексее Михайловиче, в то самое время, когда запрещали народные игрища, отбирали у скоморохов и жгли музыкальные инструменты, на пиру у царя «играл в органы немчин, и в сурну, и в трубы трубили, и в суренки играли, и по накрам, и по литаврам били»; при дворе представляются комедии, в присутствии всей царской семьи, причем немцы и люди Матвеева играют на органах, фиолах и танцуют. Преобразования Петра Великого нанесли окончательный удар староверческому аскетизму; с ним закончились и протесты духовенства, и запретительные меры правительства против так называемых «бесовских действ» – музыки и плясок, которые давно уже утратили для массы свое языческое освящение и сделались не более как праздничным увеселением. Осуждения продолжают раздаваться только из суеверной и фанатической среды раскола.

Блестящая яркими, великолепными красками, радуга должна