Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
Ирония ситуации заключалась в том, что Гитлер и нацисты долго были против самой идеи проводить в Германии Олимпийские игры или какие-то другие международные спортивные мероприятия. В 1923 г. нацисты протестовали против Германского фестиваля гимнастики, шедшего в Мюнхене, потому что туда допускались «евреи, французы и американцы», как гласила петиция, подписанная Гитлером. В 1932 г., незадолго до своего прихода к власти, лидер нацистов называл Олимпийские игры «масонско-еврейским заговором» – хотя уже год как было принято решение проводить игры в Берлине. Когда же нацисты получили власть, их все равно раздражала сама идея устраивать международные соревнования, куда допускались бы евреи и чернокожие. В Vӧlkischer Beobachter выходили гневные статьи о том, что соревнования чернокожих и белых – это «неприличие и деградация самой идеи Олимпийских игр». В конце статьи заявлялось: «Необходимо запретить черным участвовать в играх. Мы требуем этого».
Но Гитлер с нацистами также пропагандировали здоровье молодежи, которой следовало регулярно заниматься самым разным спортом. За этим стояла идея, что молодые последователи нацизма должны стать крепкими и агрессивными, а также закрепить свою приверженность движению. «Для нас, национал-социалистов, политика и спорт неразрывны: во-первых, потому что политика руководит всем вообще, а во-вторых – потому что политика уже встроена в спорт изначально», – так заявлял Бруно Малиц, отвечавший за спортивную подготовку берлинских штурмовиков. Вскоре после захвата нацистами власти Теодор Левальд, президент Олимпийского комитета Германии и рьяный сторонник проведения игр в Берлине, организовал встречу с Гитлером, Геббельсом и министром внутренних дел Вильгельмом Фриком, чтобы убедить новую власть поддержать его планы. Он утверждал, что проведение игр прекрасно окупится, потому что это доходное дело – но, что еще важнее, они дадут «потрясающий пропагандистский эффект». Описав, как более тысячи журналистов съедутся в Берлин писать об играх, он добавил, что ничто не сможет «даже отдаленно сравниться с этим» по пропагандистскому эффекту. Это аргумент оказался решающим.
По ровно тем же причинам многие еврейские организации в США, наряду с другими активистами, преимущественно левыми, требовали бойкотировать берлинские Олимпийские игры. Они указывали, что дискриминация евреев нацистами напрямую противоречит олимпийскому идеалу, согласно которому к состязаниям допускаются все. Эвери Брендедж, президент Олимпийского комитета США, поначалу прислушивался к этим аргументам. «Мое личное неофициальное мнение состоит в том, что Игры не должны проводиться в стране, нарушающей базовое олимпийское правило равенства всех рас», – заявлял он.
Под давлением Левальда нацисты допустили присутствие на Играх «участников всех рас», но настояли на том, что состав сборной Германии будет личным делом страны. В сентябре 1934 г. Брендедж съездил в Германию с формальной целью выяснить, достойно ли там обращаются с немецкими евреями. Официальные лица страны устроили ему короткий тур по спортивным комплексам, сами выступая переводчиками в случаях, когда он общался с евреями. Арно Брайтмайер (высокопоставленный нацистский чиновник, курировавший вопросы спорта) даже явился на его встречу с еврейскими спортсменами в своей эсэсовской униформе. Брендедж не задумался о том, что это могло серьезно запугивать его собеседников – его, по всей видимости, удовлетворили ответы, которые он счел искренними. Он также сообщил, что немцы заверили его, будто в Берлине евреи «не столкнутся ни с какой дискриминацией». Удовлетворенный этими обещаниями, он сделал вывод: «Невозможно просить большего. Я полагаю, что гарантированное будет выполнено». Пытаясь наладить отношения, Брендедж постарался показать принимающей стороне, что у них есть нечто общее: он намекнул, что его клуб в Чикаго также не принимает в свои члены евреев. Чарльз Шерилл, еще один член Олимпийского комитета США, приезжал в Германию в 1935 г., чтобы убедить нацистов включить в немецкую команду хотя бы одного еврея, неприкрыто аргументируя это тем, что им нужен свой эквивалент «обязательного негра». Но при личной встрече с Гитлером он назвал себя «другом Германии и национал-социализма», а также не выказал никакой озабоченности по поводу того, что Гитлер наотрез отказался включать евреев в немецкую команду. По мнению руководителя нацистов, это бы очернило весь арийский контингент. Шерилл описывал свою встречу с Гитлером как «прекрасную» и не менее восторженно отзывался о следующих четырех днях, когда он был личным гостем Гитлера на ежегодном нюрнбергском нацистском праздновании в середине сентября. «Это было прекрасно! – писал он. – Когда нацистские отряды разворачиваются точно на своих местах, словно слышишь щелчок: все подогнано идеально». Между тем в Америке сторонники и противники бойкота, включая Олимпийский комитет США и другие спортивные организации, провели свои красные линии, а несколько высокоранговых американских дипломатов в Германии предложили более точную картину, чем описанную Брендеджем и Шериллом. Посол Додд в частном порядке встретился с евреями-представителями спортивных организаций, чтобы избежать постановочных встреч, которые наблюдали иностранные гости. Он сообщил в Вашингтон, что собеседники его говорят о «катастрофической дискриминации» еврейских спортсменов и постоянном запугивании тех немногих, которым еще разрешают тренироваться в качестве олимпийского резерва.
Еще в 1933 г. генеральный консул Мессерсмит, которого нацистам давно уже было трудно обмануть, предсказал, что новая власть устроит целое шоу, когда позволит небольшому количеству евреев участвовать в Олимпиаде. Но он предупреждал, что это будет «ширмой для сокрытия настоящей дискриминации». Они с Раймондом Гейстом, еще одним высокоранговым сотрудником посольства, продолжали докладывать о случаях дискриминации, борясь с «очковтирательством» Шерилла и остальных. После своего перевода в Вену в 1934 г. Мессерсмит продолжил убеждать государственного секретаря Корделла Халла противостоять участию Америки в Олимпийских играх. Как он писал в телеграмме в декабре 1935 г., берлинское мероприятие становится «символом завоевания мира национал-социалистической доктриной». Если же не дать Олимпийским играм состояться, это будет «сильнейшим ударом, какой можно нанести национал-социалистической партии в пробуждающейся Германии». По его словам, многие «разумные и информированные наблюдатели» полагают, что судьба Игр оказала бы «огромное влияние на развитие европейской политики» – и сам он полностью согласен с их оценками.
Несмотря на то что и в самих США организации Игр в Берлине упорно противостоял Джеремия Махони, президент Американского союза атлетов, а также еще несколько крупных представителей спортивных организаций, точка зрения Брендеджа – Шерилла временно победила. Халл не слишком был тронут мольбами своих дипломатов из Берлина и Вены, а Рузвельт упорно молчал относительно всего этого противостояния. Как писал в своем авторитетном исследовании Nazi Games: The Olympics of 1936, Дэвид Клэй Лардж, «Рузвельт был настоящим политиком и наверняка понимал, что поддержка одной из сторон всем своим весом несет больше рисков, чем отказ выбирать сторону». Кроме того, продолжал Лардж,
