Полковник Магомед Джафаров (СИ) - Коллектив авторов

Отец, как я уже писала, не был фанатичным мусульманином, но читал и знал Коран (его Коран я отдала своему двоюродному брату Б.М. Пиртузилову), верил в Аллаха и предопределенность Судьбы. Мама также была верующей, переход в лютеранскую веру дал ей возможность вступить в брак по любви, но по воспитанию и состоянию души она оставалась православной.

Однажды в Москве, мама сказала отцу, что давно не была в храме и хочет пойти в находившуюся рядом церковь. Отец вошел вместе с ней и стал рассматривать иконы. Подойдя к молящейся маме, он подвел ее к иконе Николая Чудотворца и сказал, что видел святого во сне, когда скрывался в горах от большевиков. По его словам «этот старик предупредил его о том, что его местонахождение выдано, и он ушел оттуда. В те времена отца искали в горах и, придя в дом дедушки в ауле Кудали, осматривали все углы, в том числе, заглянули и под кровать». Джафар Хаджи был возмущен таким предположением и сказал, что если бы его сын прятался под кроватью, он бы его убил. Может быть это жестоко, но это мужественно и для людей того склада было жизненной позицией. Когда мой старший брат как-то поздно пришел домой, (квартира находилась у Белорусского вокзала, и в 20-е годы там было много беспризорников и дурных компаний) отец сказал: «Если ты, Жоржик, попадешь в дурную компанию, совершишь  недостойный поступок и, будучи виновным, будешь привлечен к ответственности, то суд над тобой совершу я сам, позора не перенесу». Мне это понятно и я эту позицию ценю. Оправдания недостойного поведения даже близких людей ведет к разложению личностей.

В доме никогда не велись разговоры на политические темы. Мама была вырвана революцией из семьи и своей среды. Она говорила, что ей было особенно грустно в рождественские и другие праздники, когда в эти дни в Темир-Хан-Шуре собирались родные и близкие. С семьей Тарковских у мамы и отца была теплая дружба, и когда я родилась в 1927 г., мне дали имя Эльмира, в память об одной из их дочерей. Как я узнала уже теперь из публикации в журнале «Ахульго» Гулюша Тарковская, жена Нух Бека, умерла в Швейцарии в 1958 г., в этот же год умерла в Москве Елена Ивановна Джафарова. Старшая сестра мамы Нина Ивановна была замужем за французским офицером Этьеном Брюно и во время революции уехала с ним и с сыновьями Борисом и Юрием за границу, и связь была прервана. В 90-х годах в газете «Куранты» была опубликована заметка «Добро пожаловать, господа антисоветчики» и был приведен перечень фамилий, которым было отказано в визе для въезда в СССР. Среди этих фамилий был Брюно, Бруно, Брюнот Георг, Юрий, Джордж Борисович, родившийся в 1935 г. в США. Я предположила, что это мог быть сын моего двоюродного брата, но найти его местожительства мне не удалось. Родные со стороны отца, жившие в ауле Кудали, не поддерживали после ареста отца с нами связь, т. к. все мужчины были арестованы и все выживали, как могли.

И только в 50-60 гг. я встретилась со своим двоюродным братом Баширом Магомаевичем Пиртузиловым, с ним и его семьей у меня сложились хорошие родственные отношения. Я ему благодарна за его настойчивость в деле реабилитации его дяди и моего отца Магомеда Джафарова. Отец, как и многие люди того времени, был уничтожен с ярлыком «враг народа», тогда как ничего во вред народу им не было сделано. И я, и мой старший брат, и сестра, когда вспоминали времена репрессий, жалели всех безвинно пострадавших, которых миллионы. Отец принял смерть в 54 года, но можно сказать, что ему повезло, над ним не издевались и не унижали его достоинства. А его близкие друзья Муслим Атаев и Гамид Далгат, воевавшие на стороне большевиков и награжденные советской властью боевыми орденами, погибли в 1937 г. мученической смертью.

Наверное, эта привычка сравнения с худшим мне передалась от отца. Он в своих письмах из тюрьмы писал маме, брату и сестре, чтобы они не сетовали на Судьбу и помнили, что многие страдают больше. Это относилось и к выселению семьи из отдельной квартиры на Поварской, и к переселению в коммунальную квартиру на Новой Божедомке (ул. Достоевского). Я прожила в этой квартире более 30 лет и благодарна соседям, что в те трудные времена они не были доносчиками и не посягали на нашу жилплощадь. Теперь это звучит странно, а тогда в каждой комнате жили семьи по 3-4 человека, а мы имели 2 комнаты. Но так жило большинство населения Советского Союза и тем более Москвы. Жизнь в Москве в те годы была трудной, но и тогда помогало выживать общение с друзьями. Среди друзей я помню особенно четко Ханыш Нариманову (урожденную Казаналипову). Она была маминой подругой еще по Шуре. Воспитывалась она в доме своего деда Асельдера Казаналипова в С.-Петербурге. С ее слов я знаю о последних часах жизни Махача Дахадаева, которого под конвоем привели в аул Нижний Дженгутай, где был дом Казаналиповых. По ее словам Дахадаев с конвойными повздорили на этнической почве, и в порыве гнева те его самовольно застрелили. Насколько это верно, теперь судить трудно.

Дахадаев учился в С.-Петербурге как стипендиат Казаналипова и часто бывал у них в доме. Судьба внучки Казаналипова была трудной. Она вышла замуж за большевика Нариманова Сурена Николаевича, очень образованного интеллигентного человека, наперекор воле семьи. Сбежав из дома, Ханыш уехала в Москву, где Нариманов работал в аппарате ЦИКа. В 1922–1923 гг. Казаналипов с семьей уезжал в Турцию и приехал в Москву за визой. Он с отцом Ханыш пришли к ней в квартиру на Никитскую улицу, когда она была одна, и дед настаивал на ее отъезде с ним в Турцию. Получив отрицательный ответ, Асельдер выстрелил во внучку, но та, потеряв сознание, упала со стула до его выстрела: убивать внучку дед не хотел, и ушел с сыном.

В 1937 г. Нариманов был арестован, но вскоре отпущен, т. к. был болен туберкулезом. В этот год проходили выборы в Верховный Совет СССР, и Сурен Николаевич, будучи юристом и правоведом, пошел выяснить, имеет ли он право выбирать, но был повторно арестован, осужден и умер в тюрьме. Его сын в то время заканчивал 10 классов, учился в школе с детьми высокопоставленных деятелей, и был вынужден отказаться от отца для возможности вступить в комсомол и поступить в высшее военное мореходное училище в Ленинграде. С матерью у него были холодные отношения, будучи полковником подводного флота, он, вероятно, не хотел помогать матери. Я довольно часто бывала в доме Ханыш с мамой, а потом и одна. Внучка Казаналипова жила очень трудно материально, ей помогали друзья и соседи по квартире, т. к. она не выходила из дома. В годы «оттепели» у нее появились планы найти родственников в Турции, но они остались неосуществленными. Умерла Ханыш Нариманова (Казаналипова) в Москве в 1964 году. Сын после ее смерти отдал мне ее детский портрет петербургских времен, репродукция с которого приведена в данном издании.

Приведены в книге и другие фотографии из семейного альбома. Они характеризуют в определенной мере те времена: другое выражение лиц, манера письма и одежда.

Выражаю искреннюю признательность Хаджи Мураду Доного за его интерес, проявленный к судьбе моего отца. Его компетентность и профессионализм помогут более документировано и объективно представить все имеющиеся материалы.

Мне жаль, что судьба моих родителей сложилась для них так горько. Но и судьба страны была тоже нелегка. Принимая все, как есть, самое основное – это честь и достоинство, что было основой семьи и, насколько мне удавалось, я этому следовала.

Реабилитация

Министерство юстиции

Новосибирский областной суд

630104 г. Новосибирск, Писарева, 35

Постановлением президиума Новосибирского областного суда от 29 февраля 1980 года постановление тройки УНКВД Новосибирской области от 28 октября 1937 года в отношении ДЖАФАРОВА Магомета, 1875 года рождения отменено, дело производством прекращено.

Джафаров Магомет по данному делу реабилитирован