Иван Ле - Хмельницкий (Книга вторая)
- Из нево-о-ли, ах ты боже мой, слыхали и мы про это горе! Так заходи, сынок, заходи... Митрофан, слышишь, накорми коня, а то гость с такой дальней дороги к нам прибился! - крикнула, приоткрыв дверь.
Только в хате, сев на длинную скамью возле стола, Богдан облегченно вздохнул. Хозяйка принялась готовить ужин, время от времени поглядывая в окно: что-то долго загулялась ее дочь Орина.
- Гусары так и шныряют возле Роси. Даже в Переяслав заскакивали, проклятые, будто борзые, выслеживают нереестровых казаков. Четыре дня толкались и у нас, в Белой Церкви. Сказывают люди, что и в бой вступали с казаками под Киевом... А у девчат только посиделки на уме, чтоб им пусто было. Им только бы в штанах, да еще со шпорами на сапогах, звенящими, как цепь у собаки на шее. Что им, озорницам, филиппов пост!
- Под Переяславом, говорите, были вооруженные стычки с гусарами? будто очнувшись, переспросил Богдан.
Как же он сам до сих пор не вспомнил об этом городе? Там же бабушка его жила! Переяслав! До сих пор, когда закроешь глаза, словно живая стоит перед ним Ганна, сестра купца. То маленькой девочкой семенит ножками, приглашая в хату. А то, как невеста перед сватами, стоит, краснеет и вдруг обожжет поцелуем, как огнем.
- И в Переяслав наведывались... - ответила хозяйка дома, хлопотавшая у печи.
- Когда это было? Приснилось тебе, что ли, старая? - насмешливо сказал муж, только что вошедший в хату.
- Как это - приснилось? Ведь было! - обиделась хозяйка.
- Так расскажи, если знаешь.
Хозяин отряхнул шапку.
- Снег пошел, казаче. Коня я рассупонил и прикрыл попоной. Немного пожевал гнедой овса, да и лег на свежую подстилку... А про Переяслав? Вспомнила старуха, как молодой была... - И засмеялся, стараясь переменить тему разговора.
В заплатанном казацком жупане, в сморщенных постолах с ременными шнурками, старик уже не был похож на казака, хотя до сих пор еще носил шапку с башлыком. У него не было ни оселедца на полысевшей, седой голове, ни усов. Постриженная седая борода, словно стерня, еще больше старила его. Подошел к столу, оперся о него обеими руками и пристально посмотрел на гостя.
- Про Переяслав, казаче, вспомнила старуха потому, что оттуда заходили к нам двое или трое казаков со старшиной... - Старик закашлялся, вытащил из-за пояса кисет.
- Да говори уж, а то тянешься к нему, как к причастию. Кто его придумал, это иродово зелье! Задохнешься, как поросенок в корыте, тьфу!
- Плюй, старуха, так-то оно лучше... А-ап-чхп! Атаман, скажу, твоих, хлопче, лет. Жаловался, что и не пошел бы в казаки, если бы не заставили королевские прихвостни идти воевать под Хотин.
- Тьфу ты, сдурел! Да разве можно так при людях... - возмущалась старуха.
- Так и есть, прихвостни, казаче. Иди воюй - и все тут, хотя у тебя другие дела есть. Сколько этих казаков прошло через наш двор! Дня три стояли у нас и переяславские. Что было, боже мой!
Богдан слушал старика, как в детстве сказку. Чигиринцы. Лубенцы. Переяславцы. Хотел поподробнее расспросить, но боялся прерывать старика.
- ...А однажды целой ватагой заехали. Десятка три конных и пеших. Все наши, да и я лубенский, еще Наливайко помню... - И старик восторженно хлопнул себя по колену рукой. - Вот это были казаки, нашей закваски хлопцы! Однажды, говорю, навестили... это уже летом было, а, Степанида? Сулиму знаешь, казаче?
- А как же, отец! Сулиму Ивана, да не знать! Это наш, чигиринский. Не было ли с ним молодого казака по имени Карпо?
- Как же, был! Дитя в образе казака, такого не забудешь. Вымахал, как осокорь, стройный, ловкий. Ходит без шапки, кунтуш без воротника, а уж за словом в карман не полезет! "Иду, говорит, до мамы блинов поесть, а то паны мамалыгой совсем закормили". Чудной, а такой разумный, ему бы старшиной или писарем быть!
- Говорите, отец, они поехали в сторону Терехтемирова? - спросил Богдан, вздохнув.
- Кто? Казаки? Те, что с переяславскими заходили да вяленой таранью угощали? Они давно уже были, вот и сенца завезли. А эти, крапивенские, когда они были?
- Тьфу ты, беспамятный, этот же Карпо вместе с Сулимой заезжали в петров пост, и не с крапивенскими, а с запорожцами, - уточнила старуха.
- Знаю я этого казака, матушка, - засмеялся Богдан, с трудом разобравшись в путаном рассказе стариков.
- Догоняешь кого, казаче, или тех... вояк гетмана Конецпольского ищешь?
- Своих догоняю, отец.
- Тогда держи путь на Терехтемиров, там найдешь.
3
Вечерело, падал, точно сеялся сквозь сито, мелкий снег. Мороз крепчал, начинало пощипывать за нос и уши, особенно на ветру.
У двора терехтемировского казака, где когда-то ночевал, Богдан соскочил с коня. В нос ударил едкий лошадиный пот. Изнуренному за эти недели, полуголодному коню нужен был отдых и хороший корм.
Перебросил через голову коня поводья, но не разнуздал его. Забыл? Нет, не забыл, а просто соображал, что ему делать дальше в этом тесном казацком городе. Он представлял себе город таким, каким видел его в ту летнюю пору, когда приезжал сюда на собственном коне, да еще и в сопровождении прославленного Максима, перед которым гостеприимно открывались все двери! Примут ли его теперь здесь? И Богдан не заехал во двор, а остался на улице. Ноги у Богдана онемели, в спине словно кол торчал, и он с трудом двинулся с места, разминаясь. На улице еще встречались казаки. Но они быстро исчезали. Окликнуть бы, заговорить с ними. Но Богдан не решался.
Усталость, точно хмель, болью отдавала в висках, а тут еще всякие мысли навязчиво роились в голове... "Аллагу акбар..." Почти три года вычеркнуты из жизни! Но можно ли вычеркнуть из памяти унизительное путешествие к Мах-Пейкер и такую милую девушку с глазами-жаринками, чуть прикрытыми кисеей! Фатих-хоне. Фатих, Фатьма! Хоне - девушка... И - "Terra movet!.." Справедливо сказал мой добрый падре Битонто, что "содрогается земля" под ногами! Содрогалась она и тогда, когда улыбалась ему Фатих-хоне. С мольбой простирала к нему руки. И, словно из небытия, выплыл образ льстивого кади-аскера. Разве в нем осталось что-нибудь от справедливого судьи-воина, когда он думал лишь о том, как угодить честолюбивой, грязной султанше-матери?.. Исламский Стамбул и в нем - праотец из не написанной еще Новейшей хартии - Кириилл Лукарис и... мусульманин Назрулла!
Богдан, ведя в поводу изнуренного коня, задумавшись, спускался с холма.
Впереди стонал уже затягивающийся ледяной коркой, но еще не замерзший Днепр. Еще на холме он слышал, как скрежетали льдины. На берегу стоял обледенелый паром, а мимо него, словно кружась в танце, проплывали ледяные глыбы, которые, казалось, хохотали, издеваясь над опоздавшим на переправу казаком.
Взглянул на противоположный берег Днепра, окутанный мраком. Туда подсознательно рвалась его душа! В этом порыве чувствовался зов молодости, протест, возмущение против немилосердных ударов капризной судьбы.
- Переправляться думаешь, казаче? - вдруг услышал он голос, выведший его из задумчивости. Живой человеческий голос! Откуда взялся этот казак? Или, может, он украдкой спустился следом за ним с холма?
- В Переяслав... - поспешил ответить, оторвавшись от нахлынувших воспоминаний.
Незнакомец засмеялся, указав рукой на обледеневший паром и покрытую льдинами реку:
- Как же ты переправишься в Переяслав, казаче? Разве не видишь, какое по Днепру плывет сало?
- Сало?
Впервые услышал Богдан, что и лед казаки называют салом. И улыбнулся.
Только теперь он присмотрелся к казаку. Да это же подросток, а не казак! Легонькая одежонка на нем, в такой долго не погуляешь на берегу замерзающей реки, да еще при таком пронизывающем ветре. Юный, почти ребенок, впервые нацепивший на себя слишком длинную для него саблю.
- Кто же ты и что тут делаешь, казаче? - мирно спросил Богдан, почувствовав, что его начинало лихорадить. Неужели снова простыл?
- Казак, в гошпитале лежу тут. Почти целых три недели заживала дыра вот тут, в боку, - показал он правой рукой на левый бок.
- Где же это тебя? Да... как зовут, а то разговариваем вроде чужие.
- Разве казак чужой казаку? Гейчурой прозвали меня. А я - Роман Харченко, родом из Голтвы. Вместе с отцом на войну под Хотин ходили. А теперь...
- Отца заменил? - прервал его Богдан.
- Отца! Убили его. А ты случаем не из-под Хотина? Много там отцов полегло. Сам теперь я стал казаком вместо отца. Гусары Конецпольского недавно сбили меня с коня под Васильковом, вот казаки и привезли сюда в гошпиталь. Теперь хоть плачь, хоть танцуй на холоде! И коня потерял в той схватке.
Судьба этого юноши напомнила Богдану его собственную судьбу. Почти таким же подростком и он несколько лет назад вырвался в морской поход.
- Домой пойдешь или как? - спросил Богдан, отвлекаясь от воспоминаний.
- А что дома? С матерью живут еще две сестры. Маленького Василька турки схватили. Пропал хлопчик. Чем я могу помочь теперь матери? На Сечь казаковать пойду, что ли? Вон казаки снова за дело берутся.
