Сергей Сергеев-Ценский - Обреченные на гибель
— Недоносок же этот находится сейчас не в тюрьме, а в доме… вот… Ивана Алексеича…
Даже Ваня крякнул и вздохнул, услышав это, даже он обернулся к ней укоризненно, а Илья нахмурился и спросил его:
— Дикий вздор какой-то?
И зачем-то обеими руками оттянул вниз пояс халата.
— Я действительно купил здесь домишко… имел такую глупость… — не на вопрос ответил Ваня. — Ты, пожалуйста, как только выпишут тебя, — ко мне… Это на Новом Плане.
— Вот как?.. Дом купил?.. Поздравляю!.. А Дивеев?
— Ка-кой Ди-веев?.. Ах да… Этот сумасшедший?.. Да ведь он же с ума сшел!..
— Это я ему давно говорил, что ему бы на Сабурову дачу, но он мне не верил, — жестко пропустил сквозь зубы Илья. — Жаль, потерял через него время!
— Зато… приобрел опыт! — улыбнулся Ваня.
Илья не ответил улыбкой, — он сказал еще жестче:
— Да, уж теперь, если кому-нибудь вздумается в меня еще раз стрелять, уж я буду знать, что мне надобно делать!
— А что же в таких случаях надобно делать? — прогудел Ваня неожиданно для Натальи Львовны.
— Не по-зво-лять эти упраж-нения воин-ственные всяким без-дар-ным стрел-кам, — вот что!
И по одному тону этого, ставшего очень брезгливым, голоса Наталья Львовна почувствовала, что он, глядящий не на нее, а на Ваню, помнит именно теперь больше и лучше, чем когда-нибудь раньше, ее выстрел, и разбитую розовую лампадку, и кошку опрометью вон с задранным хвостом.
Она стала перебирать непроизвольно сумочку свою, повертывая ее, точно наматывала на нее нитки, и в то же время глядела не на эту сумочку, а на мощную руку Вани, лежащую на его левом колене.
— Как же им не позволять? — вставил было Ваня, но Илья продолжал, сильно напирая на слова:
— Потому что, если позволять это всяким… сумасшедшим или женщинам, слишком… исте-ричным, то этим ни ма-лей-ше-го удо-воль-ствия не доставишь ни себе, ни им!
Отбросив руки с ридикюля, вытянув и заломив их, Наталья Львовна кинулась бы на колени перед Ильей, если бы не поймал глазами этого жеста Илья и не сказал пренебрежительно:
— Тут не театр… тут больница!
И Ваня, заметив это, снова крякнул, вздохнул и оглянулся на дальний угол, куда как раз в это время направлялась какая-то девочка-подросток в школьной шапочке, с двумя кулечками, может быть домашних печений, а ей навстречу подымалась с подушки худощекая напряженная голова с проседью в черной бороде.
И не успела Наталья Львовна также вслед за Ваней оглянуться на девочку, Илья спросил в совершенном недоумении:
— Как же он оказался у тебя, Ваня, этот стрелок?
— Видишь ли… дом мой… он — двухэтажный… — точно намеренно растягивал Ваня ответ. — Нижний этаж снял… один доктор военный… И там лечебница теперь… для этаких больных…
— С зайчиками?.. Вот как!.. Большой, значит, дом?
— Нет… Да ведь их пока немного…
— Так он… этот… не придет ли сюда еще… со своим знаменитым револьвером, а?
Наталья Львовна заметила, какое определенно брезгливое лицо стало теперь у Ильи. Спрашивал Ваню, а глядел на нее, и лицо налито брезгливостью до краев.
— Ты не волнуйся, Илья, — тебе вредно и ни к чему, — зарокотал Ваня. — Он больше ни в кого уж стрелять не будет… Он очень жалок… Я его видел сейчас…
— Но кто же хлопотал о нем, хотел бы я знать?.. — поднял брови Илья. — Кто взял его на поруки?.. Какой болван?
Наталья Львовна опять перебрала руками сумочку (простую, кожаную, темно-зеленого цвета) и ответила тихо:
— Мой жених.
Должно быть, заметив, какое вдруг изумленное стало лицо у Ильи, вставил поспешно и ненужно Ваня:
— А Эмма уехала… знаешь ли… к себе в Ригу…
Илья даже не заметил этой вставки; он спросил Наталью Львовну насмешливо:
— Ва-аш жених?.. Он ему кто же… этому… ваш жених?.. Брат?..
— Случайный знакомый…
И Наталья Львовна опустила глаза.
— Ска-жи-те!..
И точно теперь только услышал, что сказал Ваня:
— Так уехала в Ригу?.. Совсем?
— Как совсем?.. От меня совсем?.. Ну вот!.. Зачем же? — усмехнулся довольно Ваня. — К своим, проведать… и в цирк кстати… В Риге хороший цирк.
— Ска-жи-те!.. Что же он, богат? Со связями?.. Князь какой-нибудь этот ваш жених? — совершенно не слушая Ваню, спрашивал отрывисто Илья Наталью Львовну и закончил вдруг: — Мне совершенно безразлично, конечно, кто, но-о…
— Он к вам сюда не придет, не бойтесь! — сказала Наталья Львовна.
— Зачем же мне бояться?.. Я потому только и здесь, что не боялся… Однако не мешало бы… Я ведь по серьезному делу ехал, Ваня, и вот… Я потерял тысяч пятьдесят благодаря этому!
— Пятьдесят тысяч?.. — Ваня вдруг широко улыбнулся. — Какого же это великого грешника должен был ты защищать?
— Не защищать, нет!.. Совсем не то… Дело было чисто торговое… Тебе не странно?.. Чисто торговое!.. Ведь у меня отец был купец, — я тебе говорил?.. И дядя… Он был тогда со мною на вокзале… тоже купец… Я ведь не галерейки разные ездил за границей смотреть, — ты меня извини, как художник, — я по делу ездил… И вывез я оттуда вполне обоснованный план действий… И старого дядю своего этим планом своим покорил… И мы ехали за этими пятьюдесятью тысячами наверняка!.. Почти в кармане были!.. И нужно же было жалкому дураку этому!.. И по странной случайности он у тебя в доме!.. Этого-то уж я не ожидал!..
— Больной… Лечится… Так вот как!.. Пятьдесят тысяч!.. И Никита Демидов по-прежнему твой идеал?
— Никита и сын… Сына звали Акинф… Русский Крупп… только на сто лет раньше Круппа.
— Крупп… ведь это… пушки? — безмерно удивилась Наталья Львовна, переводя глаза с Ильи на Ваню.
— А Демидов для армии Петра Великого поставлял ружья, — ответил ей за Илью Ваня.
— Ты знаешь, Ваня, что представлял собою Прокофий Акинфович, внук Никиты? — заметно вдруг оживился Илья. — Не знаешь, конечно, — я тебе скажу. Я сам это недавно узнал… Екатерине-душке на какие-то авантюры кажется, на войну с турками, понадобились деньги… Посылает она Федора Орлова к Демидову на Урал занять четыре миллиона… Тот говорит: "Деньги будут, а когда отдача?.." — "Да уж матушка-царица, ужли ж она…" "Одначе денежки счет любят… Я человек торговый… У меня счет и расчет… Через полгода день в день и час в час чтобы деньги мои назад были… А к сроку не будут, один ежели день просрочишь, — я сделаю вот что: соберу купцов уральских и князей и графов, какие под рукой найдутся, и четыре раза тебе при всех по сусалам дам, а денег назад не возьму… Желаешь?" — "Это, — говорит Орлов, — матушке-царице обида будет… Я не от себя денег прошу, а от нее прислан… Ты, стало быть, матушку-царицу оскорбляешь…" "Чем оскорбляю?.. Что денежки счет любят?" — "Должен буду передать царице". — "Дело любезное… Поезжай, передай…" Каков банкир был лет полтораста назад, а, Ваня?
Наталья Львовна вдруг увидела прежнего Илью… Очень надменны и очень задорны стали у него вдруг глаза, точно сам он, загораясь, играл молодого (непременно молодого) Демидова Прокофия.
— Фи-гу-ра! — крутнул головою Ваня. — А не дешево отдавал четыре миллиона за четыре пощечины какому-то Орлову?
— Четыре миллиона для того времени — деньги огромные!.. Однако и цена хороша!.. Четыре пощечины, выходит, не Орлову, ты не так понял, а самой матушке-царице! И Орлов поехал назад в Петербург и передал Екатерине.
— И та при-ка-за-ла деньги взять без всяких условий? — улыбнулся Ваня.
— Нет, немножко не так… И та послала за деньгами в Голландию, устроила внешний заем под лихие проценты и, только так себя обеспечив, послала за деньгами того же Орлова к Прокофью… И Орлов условие о четырех пощечинах подписал.
— Неужели подписал? — вставила Наталья Львовна.
— А подписавши, — не поглядел даже на нее Илья, — получил деньги счетом и потом дрожал за свои щеки и торопил голландцев и за два дня до срока деньги привез Прокофию… Но Прокофий заставил его просидеть эти два дня и деньги принял час в час, как было написано в условии… "Денежки, говорил, срок любят… Матушка же царица может меня и посечь, конечно, если захочет, — силы у нее на это хватит, а против батюшек миллионов и она не вольна!.." Вот он каков был, наш Сесиль Родс!..
— Анек-дот! — рокотнул Ваня.
— Может быть, — но… того времени, заметь!.. У тебя, дескать, власть, а у меня — сила!.. Могу тебе и такие условия поставить, — так как ты без меня не обойдешься… Отлично понимали это и тогда!
Наталья Львовна смотрела теперь не на Илью, а на Ваню: что он ответит? — Но Ваня улыбался, как будто любуясь Ильей. Он теперь весь был явная сила — сутуловато сидевший на табурете, охватив колена большими пальцами рук, — и он сказал:
— Самые счастливые люди те, которые могут сочинять анекдоты.
— А если их некому будет рассказывать? — поспешно возразил Илья. — Ты представь только: кто еще несчастнее анекдотиста, которому некому, — ну, совершенно некому рассказать свежий анекдот?
