Вольфганг Фенор - Фридрих Вильгельм I
«Относительно лейтенанта фон Катте, его преступления и вынесенного по этому делу приговора военного трибунала: Е.К.В. не привык настаивать на самых суровых карах, но, напротив, всегда старался по возможности смягчить их. Однако этот Катте — офицер, состоявший на службе не просто в моей армии, а в жандармском полку. А поскольку армейские офицеры должны быть мне верны, такой верности тем более следует ожидать от офицеров полка, предназначенного для охраны лично Е.К.В. и Его королевского дома. Но Катте вступил в заговор с будущим королем и готовил побег вместе с иностранными министрами и послами, в то время как он не только не должен был так поступать, но, напротив, был обязан доложить о покушении на заговор Е.К.В. и господину генерал-фельдмаршалу фон Нацмеру. Поэтому Е.К.В. не видит причин, но которым военный трибунал не приговорил его к смерти.
Е.К.В. никогда не поступит таким образом с офицером или чиновником, оставшимся верным своей присяге и долгу. Но если подобные вещи произошли однажды, они могут повториться. И все преступники отныне смогли бы ссылаться на то, как поступили с Катте и как легко он отделался, а потому требовать такого же отношения к себе.
В своей юности Е.К.В. тоже прошел школу и выучил латинскую пословицу: „Fiat justitia et pereat mundus“.[38] Итак, настоящим Е.К.В. изъявляет свое основанное на законе решение: хотя за подготовку преступления против Его Величества Катте заслужил, согласно законам, растерзание раскаленными клещами, но, уважая семью Катте, его должно лишить жизни с помощью меча».
Последний абзац этого документа гласил:
«Военный трибунал, зачитывая Катте приговор, должен ему сообщить, что Его Королевское Величество весьма опечален. Однако будет лучше, если умрет он, чем если бы из мира ушло правосудие. Вустерхаузен, 1 ноября 1730 г. Фридрих Вильгельм».
6 ноября лейтенанта Катте, за три дня до того доставленного из Берлина в Кюстрин, повели на казнь. Она совершилась внутри крепости, и на эшафот преступнику пришлось пройти мимо камеры кронпринца. Бледный как смерть кронпринц стоял у решетки; его поддерживал дежурный офицер. Когда Фридрих увидел своего друга, шагающего твердой походкой, с шляпой под мышкой левой, как и предписывал устав, руки, он разрыдался. «Катте, мой милый! Прости! Тысячу раз прости! — закричал кронпринц по-французски. — Умоляю именем Бога: прости!» Катте почтительно послал ему воздушный поцелуй и прокричал в ответ: «Не надо просить прощения, мой принц! Я рад умереть за вас». Перед тем как палач нанес смертельный удар, кронпринц потерял сознание.
Страшное известие потрясло страну. Свинцовая тишина нависла над Пруссией. Королева заперлась в своих покоях. Принцесса Вильгельмина, вызывавшая преклонение лейтенанта фон Катте, переживала тяжелое нервное потрясение. Через две недели после казни на парадном плацу Потсдама произошел знаменательный инцидент: восьмилетний принц Август Вильгельм, обучавшийся главным приемам обращения с мушкетом, отказался продолжить занятия. Король увидел это, подошел и сказал: «Если ты не будешь заниматься дальше, ты не сможешь носить темляк». Мальчик пристально посмотрел на него и ответил: «Дорогой папа! Я как раз хотел его вернуть…» Отец гневно прервал его: «Тогда ты не сможешь стать офицером!» Маленький принц сказал: «Я об этом и не прошу! Мой дорогой папа велит рубить головы своим офицерам…» Тут же он стал получать одну оплеуху за другой. Затем принц отправился под домашний арест. Его воспитатель, военный советник Линденер, был строго предупрежден.
В конце ноября, через три месяца заключения, кронпринца Фридриха освободили из тюрьмы. Он мог покинуть крепость, но перед этим должен был дать клятвенное обещание. Во-первых, он обязался никому не мстить за свой арест, во-вторых, отныне во всем подчиняться отцовской воле, в-третьих, не жениться без ведома и согласия короля. В случае нарушения клятвы Фридрих лишался прав наследника трона и достоинства курпринца Бранденбургского.
Через два дня после освобождения в семь часов утра кронпринц приступил к исполнению обязанностей в кюстринской камер-коллегии, куда был направлен по распоряжению отца. Официально его должность называлась «судебный следователь», то есть кронпринц был стажером. Носить униформу ему не приходилось — он был отчислен из прусской армии. Служба в камер-коллегии продолжалась ежедневно с семи до половины двенадцатого, а затем с пятнадцати до семнадцати часов. Кронпринц был обязан слушаться председателя камер-коллегии, основательно изучать дела и аккуратно проверять все счета. Во второй половине дня Фридриху предстояло заниматься перепиской либо слушать лекции камер-директора Гилле и военного советника Хюнэке по финансовому или полицейскому делу, но в основном по разным отраслям экономики. В перерывах допускались беседы с инструкторами, темы которых также ограничивались королем: «о слове Божьем, об устройстве и законах государства, о мануфактурах, о полиции, о возделывании земель, о финансовых отчетах» и так далее. Впервые в жизни Фридрих занялся полезным делом. Бессмысленной жестокостью явилось ограничение права на переписку: одно письмо в месяц отцу и одно матери, и больше никому. Кроме того, кронпринцу запрещалось слушать музыку и играть на флейте. Во французском чтиве Фридриху было отказано. Если уж ему непременно хотелось читать, он мог взять Библию, сборник евангельских песнопений или труд Арндта «Об истинном христианстве».
Декабрь 1730 г., вплоть до кануна Рождества, король провел в Потсдаме. Гнев все еще не покидал его. Трижды он приглашал в гости своего друга, князя Леопольда, и трижды получал отказ, что не улучшало его настроения. Гнетущая атмосфера царила и в берлинском дворце. Королева до сих пор не выходила из своих комнат. Страх и угрызения совести продолжали мучить ее. С 7 ноября Вильгельмина лежала в постели и ни с кем не разговаривала. Брауншвейгский посол сообщал: «Во всем дворце стоит тишина».
Рождество 1730 г. прошло мрачно. Сочельник пришелся на воскресенье. Во второй половине дня король отправился на рождественский базар и накупил для маленьких принцев и принцесс «всяческих забавных вещиц». Вечером королева могла раздать подарки детям. Но согласно приказу короля, Фриц и Вильгельмина не получили ничего. Члены семьи почти не разговаривали друг с другом. Женщины и девочки ходили с унылыми лицами. О единственной радости короля-солдата в эти мрачные дни сообщал брауншвейгский посол: «В первый день Рождества генеральская вдова фон Дёрфлинг принесла королю во дворец блюдо тушеной кислой капусты с зажаренным гусем, поскольку Его Вел. очень любит это кушанье, а на второй день праздника — блюдо прекрасных яблок, также милостиво принятых».
И лишь в апреле 1731 г. забрезжила надежда на то, что король поставит «милость выше права» и сделает шаг к примирению с сыном. Вся Европа являлась горячей сторонницей Фридриха. И в то время как король поражал мир своей грубостью и безвкусицей — именно тогда он похоронил придворного шута Гундлинга в винной бочке, — брауншвейгский посол сообщал (28 апреля) из Берлина:
«В сообщениях из Кюстрина говорится: кронпринцу присылают разные деликатесы, вина, снедь, ликеры и другие подарки из Франции, Англии, Голландии, Гамбурга, Любека, Данцига и других мест, причем анонимно; видимо, иностранные монархи весьма сострадают этому необычному принцу; они продолжают надеяться, что после их подарков король скорее позволит ему дышать полной грудью».
И все же перелом в конфликте отца и сына наметился лишь 10 мая. В этот день князь Леопольд, четырежды отклонявший приглашение короля, приехал в Потсдам и вместе с герцогом Бевернским посетил дворец. Король-солдат, осчастливленный появлением друга, старого князя Леопольда, надолго закрылся на совещание с обоими посетителями. Князь Леопольд атаковал августейшего друга требованиями заключить наконец мир со своими старшими детьми. Он, князь Леопольд, и сам может съездить в Кюстрин и привезти сюда кронпринца. И хотя Фридрих Вильгельм остался непоколебим в отношении к Фридриху, он намекнул на возможность примирения с принцессой.
Через две недели Вильгельмина вместе с принцессами, 12-летней Софьей и 8-летней Амалией, ожидали в берлинском дворце короля, официально объявившего о встрече с ними. Едва отец вошел, рыдающая Вильгельмина бросилась ему в ноги, умоляя о «милостивом прощении» за то, что «рассердила» дорогого папу. Потрясенный ее раскаянием, отец поднял принцессу и обнял ее. Но Вильгельмине тут же пришлось дать ему обещание отказаться от «английского вздора» и выйти замуж за того, кого найдет для нее отец. Тут появилась и королева, не видавшая любимую дочь Вильгельмину с конца января. Стоит ли говорить, как рада она была примирению дочери с отцом! Брауншвейгский посол сообщал своему двору: «Не хватало лишь одного: если бы кронпринц снова оказался на свободе, радость достигла бы вершины».
