Коллектив авторов - Королевский двор в Англии XV–XVII веков
Вся затея закончились катастрофическим провалом. Планы заговорщиков были раскрыты в конце 1632 г. благодаря энергичным действиям де Фонтенуа-Марея. Нанятые им грабители вскрыли дом шевалье де Жара и добыли секретную переписку шевалье с Шатонефом. Несколько позднее сыну лорд-казначея, Джерому Уэстону, удалось перехватить послание Холланда французским партнерам, после чего Холланд попал под домашний арест за вызов сына Уэстона на дуэль. Джермину, его секунданту, также было запрещено появляться при дворе[857]. Холланда во время его пребывания под домашним арестом посетило такое огромное количество людей, что Карл I даже запретил ему принимать посетителей. Через несколько дней Тайный совет опросил двух баронов-пуритан, навещавших Холланда, возможно, «для того чтобы посоветоваться с ним»[858]. Есть основания полагать, что эти лица, имена которых остались неизвестными, были членами правления компании острова Провиденс, пытавшимися согласовать со своим лидером план дальнейших действий оппозиции[859].
Окончательный удар заговорщикам был нанесен кардиналом Ришелье, который великодушно передал Уэстону бумаги, полученные подручными де Фонтенуа-Марея в доме шевалье де Жара и подтверждающие участие Генриетты-Марии в интригах Шатонефа и ее связи с деятельностью Уорвика, Бедфорда и Эссекса против лорд-казначея[860]. К марту 1633 г. во Франции действия оппозиции во главе с Марией Медичи были умело подавлены Ришелье. Шатонеф и шевалье де Жар были заключены в Бастилию, а доверие Карла к Генриетте-Марии оказалось серьезно подорванным. В течение года фракция королевы оставалась не у дел. При дворе роль главного оппонента Уэстона перешла к Лоду, хотя Холланд продолжал делать попытки ослабить лорд-казначея[861].
После раскрытия заговора обе враждующие фракции английского двора – французская и испанская – оказались на время по одну сторону баррикады: в то время как группа Уэстона продолжала придерживаться своего прежнего курса, Генриетта-Мария также демонстрировала крайнюю неприязнь к Ришелье, морально поддерживая Марию Медичи. В этих условиях Ришелье принял в мае 1633 г. решение о возвращении де Фонтенуа-Марея во Францию. Более того, ему не было назначено преемника, поскольку кардинал, очевидно, не видел смысла в присутствии своего агента при дворе, настроенном категорически против Франции[862]. Лишь спустя год, в июле 1634 г., в Англию был направлен в качестве посла Жак д’Анжен, маркиз де Пуньи[863].
В марте 1635 г. Уэстон умер, и двор опять стал ареной борьбы за власть и влияние. В этом положении каждый пытался добиться расположения королевы, сохранявшей свою власть над неослабевающими чувствами к ней Карла I. В условиях борьбы Лода и Коттингтона за казначейство началось ухаживание за Генриеттой-Марией представителей обеих сторон, и впервые за долгое время ее фракция начала постепенно поднимать голову[864].
Эти события совпали по времени с предпринятыми Ришелье попытками закончить ссору с Генриеттой-Марией в надежде заручиться поддержкой Англии в предстоявшей войне Франции с Испанией. Еще осенью 1634 г. Ришелье дал Пуньи инструкции провести с Карлом I переговоры о возможном подписании союзного договора. Краткосрочные переговоры закончились ничем. Карл I не проявил никакого интереса к предложению Ришелье, но и для Франции союз с Англией не был жизненно необходим. В гораздо большей степени в помощи англичан была заинтересована Голландия: в тексте франко-голландского союзного договора была статья, предполагавшая присоединение Англии к альянсу двух держав в случае ее согласия[865]. Отсутствие настойчивости в действиях Пуньи объясняется пониманием французами того факта, что у них практически не было шансов прийти к какому-либо соглашению. Ришелье был доволен уже тем, что Карл I не решался сблизиться с Испанией, оставаясь, таким образом, в стороне от борьбы на континенте[866].
Ситуация изменилась после смерти Уэстона. Своим инструментом в процессе восстановления отношений с Генриеттой-Марией Ришелье выбрал Монтагю, который оказался на континенте после раскрытия заговора Шатонефа и пробыл в Париже достаточное время, чтобы быть принятым и обласканным кардиналом. В феврале 1635 г. перешедший в католичество Монтагю вернулся в Англию и сразу же постарался смягчить отношение королевы с Ришелье[867]. Немалую роль здесь сыграл и новый французский посол Анри де ля Ферте-Набер, маркиз де Сенетер, «идеальный дамский угодник», прибывший в Лондон в апреле 1635 г. Генриетта-Мария, всегда бывшая очень восприимчивой к галантности и влиянию нравившихся ей людей, очень скоро обнаружила «расположение к Франции» и снова начала активно участвовать в политической деятельности[868].
Важным этапом придворной политической борьбы стала кампания 1635–1637 гг. за подписание союзного договора с Францией. Сведений о ней практически нет. Известно лишь, что в 1638 г. Карл I был так же происпански настроен, как и в 1634 г.[869] Сторонниками Сенетера в этой борьбе стали члены фракции королевы, тесно связанные с лидерами парламентского движения, и последователи сестры Карла I Елизаветы. Сторонник Елизаветы, сэр Томас Рой, несколько раз писал Холланду, предлагая союз, и весной 1635 г. две группы решили объединить свои усилия, чтобы склонить на свою сторону Лода и прочих сподвижников короля[870]. Хотя Лод не демонстрировал стремления сближаться с фракцией королевы, к августу появились первые результаты: на заседании Тайного совета был поднят вопрос о проблеме Пфальца. Немногим позднее королева предприняла попытки договориться с членами Тайного совета[871]. Письма Лода Уэнтворту этого же времени подтверждают, что Генриетта-Мария была близка к тому, чтобы убедить Карла I изменить его отношение к Испании[872].
В сентябре 1635 г., в то время как королева уговаривала Карла I решиться на сближение с Францией, Сенетер покинул Лондон, уехав в загородный дом, подаренный ему графом Бедфордом. Коррер писал, что француз живет по соседству с графом, они часто видятся и проводят много времени на охоте[873]. Сенетер тесно общался с пуританами и королевой, постоянно выдвигая новые предложения и пытаясь донести до Карла I необходимость созыва парламента, с помощью чего король вернул бы себе расположение своих подданных и получил бы необходимую ему субсидию[874]. Стремление к созыву парламента, помощи Пфальцу, заключению союза с Францией и разрыву с Испанией стали лейтмотивом деятельности большинства английских политических деятелей середины 1630-х годов.
В течение осени 1635 г. разговоры о созыве парламента становились все более громкими. В октябре Коррер докладывает, что в Лондоне собралось огромное количество аристократов, которые постоянно затевали политические дискуссии[875]. В течение следующих полутора лет требования войны становились все более настойчивыми. Генриетта-Мария продолжала выступать против Габсбургов, демонстрируя свою неприязнь к испанофилу Уиндебэнку[876]. Крупным событием, всколыхнувшим религиозные чувства англичан, стал неожиданный приезд в конце 1635 г. племянников короля – принцев Карла-Людвига и Руперта[877]. Лестер, английский посол во Франции, занимавшийся переговорами с Ришелье, был проинформирован о том, что Карл I хочет предложить французам оборонительный и наступательный союз[878]. Добившийся аудиенции у Карла I Сенетер произнес длинную речь, в которой отметил необходимость противостояния мощи Габсбургов. Француз утверждал, что лучшим способом борьбы с империей стал бы альянс между Англией, Францией и Голландией, без которого возвращение Пфальца было невозможно. Сенетер намекал, что в случае отказа Англии от союза Франция могла пойти на заключение сепаратного мира с Габсбургами. Однако в первое время Карл I не обнаруживал большой склонности к войне, утверждая, что его желание – «жить в мире со всеми соседями»[879].
После возвращения Эрандела из Вены король стал более дружелюбным по отношению к Франции. Уже в октябре 1636 г. Контарини, посол Венеции во Франции, сообщает о «большой склонности двора к войне» и о собрании королем шотландских военачальников, служивших под командованием Густава Адольфа[880]. Всю зиму 1636/37 г. англичане готовили флот, который должен был возглавить сын Елизаветы[881]. В феврале Лод писал: «Теперь я верю, что со временем это выльется в войну»[882]. Также сам Карл I информировал Уэнтворта о близости войны и о необходимости обезопасить Ирландию на случай атаки: «После возвращения Эрандела я понял, что то, чего я так боялся, стало реальностью: восстановление моей сестры и племянника в правах и владениях невозможно без военного вмешательства. Это толкает меня к союзу с Францией и объявлению Испании нашим врагом»[883]. В марте 1637 г. новый флот был уже практически полностью готов. Нортумберленд, назначенный благодаря стараниям Генриетты-Марии лорд-адмиралом, уже получил приказ быть наготове. Сам Карл I говорил, что нет ничего хорошего в росте силы и влияния Габсбургов, но, тем не менее, еще не решался на открытый разрыв с Империей[884].
