Николай Губернаторов - Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик
Ответ. Да.
Вопрос. Что вы хотели этим сказать?
Ответ. Тогда я не знала ничего из того, что услышала здесь, и была убеждена, что не делала ничего дурного.
Вопрос. Значит, до самого ареста вы не подозревали Алека Джонсона?
Ответ. Я только тогда поняла, что здесь что-то не так, когда узнала, что его зовут Гордон Лонсдейл…
Недремлющий лорд Паркер неожиданно задал вопрос: «Вы назвали его Алеком. Вы были с ним на «ты»?» От судьи к присяжным ушло своеобразное «указание»: обратите внимание на противоречия в показаниях этой мисс, едва знает какого-то американца, если судить по её словам, а уже на «ты», в Англии так не бывает.
Потом Джи должна была как-то объяснить, почему она передавала возлюбленному секретные документы.
Вопрос. Лонсдейл в вашем присутствии попросил Хаутона сфотографировать некоторые документы?
Джи попыталась увильнуть от ответа. Простовато глянув на «Сэра Устрашающего», она сказала, что не прислушивалась к разговору мужчин и не понимала, о чём, собственно, идёт речь.
Но «Сэра Устрашающего» не так-то просто было обвести вокруг пальца. Он вновь и вновь задавал этот вопрос и на основании показаний Банти всё-таки заставил её сказать: «Да».
Вопрос. Вы также знали, что Хаутон не имеет доступа к этим документам.
Ответ. Да.
Вопрос. И тогда вы согласились передать Хаутону документы для фотографирования?
Ответ. Да.
Вопрос. Другими словами, вы согласились на фотографирование секретных документов, касающихся флота Её Величества?
Ответ. Да…
В этот момент в допрос вмешался лорд Паркер. Он потребовал от Джи: «Говорите громче, вас не слышат господа присяжные». Джи повторила чуть громче, но всё так же еле слышно: «Да». Ради этого утверждения и велась вся предыдущая часть допроса. Но прокурор уже приготовился к новой атаке на Джи.
Прокурор. И эти сфотографированные документы Хаутон должен был передать Лонсдейлу?
Ответ. Да.
Прокурор. Вы знали, что Лонсдейл является посторонним лицом? Лицом, которому не разрешен доступ к этим секретным документам?
Ответ. Я думала, что он офицер американского флота, то есть наш союзник…
Судья перебил Джи: «Отвечайте на вопрос!» Джи понимала, что от её ответа зависит многое, и не решалась сказать ни «да», ни «нет», молчала, бросая тревожные взгляды на своего защитника. Но в данной ситуации тот ничем ей не мог помочь. Лорд Паркер бросил стенографисту: «Прочтите последний вопрос генерального прокурора». Стенографист заглянул в свою тетрадку, торопливо прочёл: «Вы знали, что Лонсдейл является посторонним лицом? Лицом, которому не разрешен доступ к этим секретным документам?»
— Да, — еле прошептала несчастная, догадываясь, что ей уже не выпутаться из этой сети.
Темп вопросов нарастал, тон стал обличающим, а Джи всё сникала и сникала. Допрос длился несколько часов, и к его концу Джи безумно устала: взгляд её потерял ясность, на скулах выступили капельки пота, плечи безвольно опустились. Своими показаниями она топила и себя, и Хаутона.
Прокурор. Итак, в пятницу 6 января вы вынесли с территории полигона секретные документы?
Ответ. Да.
Прокурор. С тем, чтобы Хаутон сфотографировал их и передал фотографии или плёнку Лонсдейлу?
В словах прокурора уже не чувствовалось вопроса: он констатировал установленный факт. Но Джи не хотела сдаваться.
Ответ. Я не знала, будет ли он их фотографировать.
Прокурор. Скажем иначе: вы передали их Хаутону, чтобы он либо сфотографировал их, либо передал Лонсдейлу?
Ответ. Я не знала, что он будет делать.
Прокурор. Отвечайте на вопрос: «да» или «нет»!
Ответ. Да.
Прокурор. Вы знали, что Лонсдейл иностранец?
Ответ. Я думала, он американец.
Прокурор. Да или нет?
Ответ. Да.
Прокурор. Вы давали подписку о неразглашении государственной тайны?
Ответ. Да…
Банти Джи ответила еле слышно. А прокурор почти закричал: «Так почему же в начале процесса вы заявили, что не признаёте себя виновной?» Это уже был вопрос не только к Джи: генеральному прокурору хотелось, чтобы его услышали все, кто присутствовал в зале, — и судьи, и присяжные заседатели, и журналисты.
Коротеньким «да» Джи подписывала себе приговор.
Прокурор поклонился судье и, не скрывая торжества, произнёс: «Ваша честь, у обвинения больше вопросов к подсудимой нет!» И лорд Паркер понимающе кивнул: вопросов больше и не требовалось.
Трогательная история Джи о том, как любовь к Хаутону и надежда, что он женится на ней, заставили её встать на преступный, как она теперь поняла, путь, не производила больше впечатления на присяжных.
Джи одержала единственную маленькую «победу». Ей удалось доказать, что акции и ценные бумаги, обнаруженные при обыске в её доме, она приобрела задолго до того, как узнала о существовании Алека Джонсона. Зная Хаутона, можно было предположить, что Джи говорит правду: вряд ли тот когда-либо давал ей деньги.
Человек, который решил бы, что Лонсдейл, с непроницаемым видом сидевший на скамье «дока», слушает показания Хаутона, Джи, свидетелей безучастно, глубоко ошибся бы. Напротив — я старался сохранить в памяти каждое слово, каждый жест, напряжённо анализировал всё, что происходило в чопорном зале «Олд Бейли». Нужно было выделить главное, о чём следовало посоветоваться с защитником. Что-то необходимо было просто запомнить.
За день до окончания процесса мне сообщили, что со мной хотел бы встретиться представитель газеты «Пипл». Я чертовски устал. Устал физически, устал душевно — всё время приходилось держать себя под контролем: за каждым жестом, выражением лица, глаз наблюдал весь зал.
— Журналист? — переспросил я Харда, сообщившего эту новость. — Как ему удалось добиться встречи со мной?
— «Пипл» выходит тиражом в пять миллионов. Влиятельна, богата. Перед ней открыты все двери. И тюремные тоже…
— Хорошо. Я встречусь с представителем газеты. Но редактор должен дать письменное обязательство — не разглашать содержание нашей беседы и даже сам факт встречи. Я не хочу, чтобы встреча с журналистом как-то повлияла на ход процесса.
Конечно же, я не имел ни малейшего желания встречаться с представителями прессы, мне просто не хотелось отказывать Харду, к посредничеству которого обратилась «Пипл», — адвокат показал себя в эти дни в высшей степени достойным человеком.
Редактор «Пипл» немедленно прислал письменное обязательство. Во время перерыва меня отвели на нижний этаж Центрального суда, в комнату для свиданий. Там было несколько выстроившихся вдоль стенок будок — вроде телефонных.
— Сюда, — показал мне полицейский. Я шагнул в будку, присел на скамейку. Прямо перед собой через окошко с армированным стеклом увидел точно такую же клетку. Она была пуста. Но тут же в ней появился мужчина, лицо которого показалось мне знакомым: а, сам Кен Гарднер. Фотография главного репортера «Пипл» регулярно появлялась на её полосах.
Встрече было отведено максимально возможное в этих условиях время — пять минут. Гарднер сразу перешёл к делу. Он задавал вопросы быстро, чётко. Все они были подготовлены заранее.
— Мистер Лонсдейл, вы намерены писать мемуары?
— Вряд ли, — ответил я.
— Мы заплатили бы большие деньги! Не стоит думать об отказе…
— В моём положении деньги не очень нужны… — улыбнулся я.
— Что вы! — энергично запротестовал Гарднер. — Ведь у вас есть семья, родственники. Мы доставим деньги — в любой валюте — в любую точку земного шара и передадим их любому лицу по вашему указанию…
Гарднер очень спешил. Время истекало.
— Позаботьтесь о своих детях! Мы вложим деньги в самые надёжные бумаги, и к выходу из тюрьмы вы будете очень богатым человеком, — торопливо уговаривал он.
Но доводы его не производили большого впечатления. Репортёр понял это и, взглянув на часы, сказал:
— Время истекает. Можно задать вам два вопроса?
— Пожалуйста, но только помните, что вы не имеете права публиковать мои ответы.
— Первый вопрос: сегодня присяжные заседатели вынесут свое решение. Как вы настроены — оптимистически или пессимистически?
— Ни так, ни эдак.
— А как же?
— Реалистически.
— А как это понять?
— Вы присутствовали на всех заседаниях суда. Понимайте, как хотите. — Мне не хотелось продолжать бесполезный разговор.
— Второй вопрос: ваша самая любимая женщина?
— Жена. Кто же ещё?
Гарднер разочарованно вздохнул. Ответ был явно не для «Пипл». Крупная воскресная газета потчевала читателей всевозможными сенсациями, Кен же был её главным «разгребателем грязи» — иначе говоря, поставлял на полосы сенсационные материалы: секс, убийства, коррупцию, бракоразводные процессы «звезд» и так далее. Целыми днями рыскал он в поиске нужных людей, кого надо угощал, кому надо платил, а вернувшись ночью в номер гостиницы, тут же садился за пишущую машинку, выколачивая к утру два десятка страниц. Работоспособность он поддерживал при помощи виски с содовой.
