Нина Соротокина - Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1)
Высокий, изысканно одетый мужчина в золотоволосом парике обогнал их, искоса окинул взглядом и, не замедляя шага, бросил:
- Александр, ты мне нужен.
- Никита, подожди меня. Я сейчас. - И Саша бросился вдогонку за высоким мужчиной.
Лядащев ждал Сашу за углом высокого пакгауза.
- Василий Федорович, здравствуйте. По век жизни я буду вам благодарен за крест. Ведь это вы сказали Ягупову?
- Ничего я никому не говорил, - мрачно заметил Лядащев. - И ты помалкивай. Ну все, все! Я к тебе вчера заходил. Где был?
- У Лестока.
- Опять у Лестока. Ты у него на службе?
- Какая там служба! По пять раз одно и то же рассказываю. Скорей бы Бергер приехал!
- АО чем тебя спрашивает Лесток? Саша насупился.
- Да все о том же, о чем и вы спрашивали...
- И о бумагах? - как бы невзначай заметил Лядащев.
- Да не знаю я никаких бумаг! - взорвался Саша. - Не зна-аю!
- Ладно. Не ершись. А это кто с тобой?
- Друг мой, Никита Оленев. Да, тоже из навигацкой школы, - поспешно добавил Саша, упреждая вопрос.
- Ну, ну... - Лядащев поспешно пошел прочь.
- Кто это? - спросил Никита, когда Саша вернулся к нему.
- Человек один, хороший человек, - задумчиво сказал Саша и добавил машинально: - Из Тайной канцелярии.
Никита удивленно присвистнул: "Однако... " Саша был слишком занят своими мыслями, чтобы заметить, с какой растерянностью и изумлением смотрит на него Никита.
-6
Петербург поразил Алексея запахом - это был вкус, аромат, свежесть находившегося где-то рядом моря. Он полюбил этот город задолго до того, как увидел. Никитине ли детство - мозаика слов, образов, отрывочных воспоминаний - ожило перед глазами, или рассказы старого бомбардира Шорохова обрели плоть? Канал с зеленой водой, шевелящиеся водоросли, ялик у дощатой пристани, развешенные для просушки сети, ограда парка, сбегающая прямо в воду...
- Сударь, как пройти к морю?
Прохожий усмехнулся, оглядев Алексея с головы до ног.
- Здесь всюду море, юноша. Спросите лучше, где здесь суша. Земля под ногами всего лишь настил на болотах и хлябях, пропитанный морской солью.
У прохожего колючий взгляд и словно оструганное топориком лицо: острый нос, острый подбородок. Худая рука коснулась шляпы в знак приветствия, скривился рот - ну и улыбка, насмешка, ирония - все в ней, и мужчина пошел дальше, не пошел, побежал, придерживая шляпу от ветра. "Не знаешь, так нечего голову морочить", - с обидой подумал Алексей.
Потом он спросил про море у солдата, потом у пожилого, тучного господина, потом у старухи с огромной, плетенной из лыка кошелкой. Никто из них не дал толкового ответа, и все при этом досадливо морщились, словно он спрашивал их заведомую глупость.
- Ну и шут с вами. Я сам море найду, - подытожил Алексей опыт общения с петербуржцами.
Ноги вынесли его на широкую, громкую улицу, и он побрел наугад, рассматривая богатые особняки, церкви, лавки с яркими вывесками. Скоро гвалт и пестрота улиц утомили его, он свернул в проулок, потом в другой.
"Русский человек моря не любит, - часто повторял Шорохов. - Боится, потому и не любит". Алексею показалось, что он явственно слышит голос старого бомбардира, который сидит перед огарком свечи, прихлебывает квас и чинит старый валенок. Вокруг курсанты - кто на лавке, кто на полу. Слушают...
"... и издал государь правильный указ - каждое воскресенье, дождь не дождь, ветер не ветер, а как выстрелит пушка в полдень, изволь являться всей семьей к крепости Петра и Павла на морскую прогулку.
Приписали тогда обывателям, сообразно их положениям, лодки разных чинов и начали сей сухопутный люд приучать к морю. А как приучать? С божьей да нашей, старых моряков, помощью. Я в ту пору на верфи работал и получил, как и многие мои товарищи, приказ - служить по воскресным дням государству Российскому особым способом, а именно - сопровождать на морскую прогулку некоего шляхтича. Шляхтич этот. Воинов его фамилия, служит в юстиц-коллегии и, говорили, был заметной фигурой там. В его шлюпке я был рулевым, но не столько должен был рулить, сколько следить, чтобы Воинов с семейством исправно являлся на морские прогулки. Ну, а если не исправно, то доносить куда следует, сами знаете, не без этого...
Никогда, братцы мои, я не видел, да и не предполагал, что может человек так по-куриному бояться моря. Идти надо было далеко, до самого Петергофа, а то и дальше - на Кронштадт. И всю дорогу мой Воинов сидел с опущенной за борт головой За это я его не судил. Куда крепче мужиков видел, а тоже желудок при шторме бунтовал, желудок человеку не подвластен. Но не трусь! Он так потонуть боялся, что в обморок падал. Женушка его, однако, эти прогулки переносила неплохо, только мерзла и очень по мужу убивалась, а сынок и вовсе радовался волне. А сам... Еще, бывало, к шлюпке идет, а уже белый, как мел. По первому времен" он, как мог, отлынивал от прогулок, штрафами отделывался. Но потом получил взбучку от высокого начальства, и не просто взбучку, а с угрозами. А угроз в те времена боялись, как самой виселицы.
И началась у нас с Воиновым великая борьба. Как говорится - кто кого. С моей стороны были усердие и святая вера в правильности государева указа, а им, сердечным, одно руководило - страх. И что же, шельмец, выдумал? Совсем, видно, голову потерял - подпилил под банкой доску. Только от берега отошли - шлюпка полна воды. Мадам в крик-юбку замочила, сам уже не белый, а серый... Поворачиваем назад. А на берегу он мне так с усмешкой сердобольно говорит: "Беда какая, Василий... Видно, останемся мы сегодня без прогулки". А я щель эту проклятую конопачу и отвечаю, как ни в чем не бывало: "Не извольте беспокоиться. Я мигом все поправлю. Через час можно будет выходить".
Алексей рассмеялся своим воспоминаниям. Не этот ли остроносый прохожий пилил когда-то дно своей шлюпки?
"... и пошло. Он в субботу шлюпку уродует, а мне, значит, чинить. Ну и обозлился я тогда на этого дохляка проклятого. Сказано - гуляй во славу государства по воскресным дням - так и гуляй, претерпи страх! Соорудил я стапель, благо мой шляхтич у канала жил, и стал по всем правилам производить еженедельный ремонт. Что он только не делал... Пробоины рубил, весла ломал, руль гнул, но я мастер был хороший, не скромничая скажу. Приду, бывало, затемно, шлюпку на стапель вытащу... Руки в кровь источу, но за полчаса до пушечного выстрела иду с докладом - так, мол, и так... гулять подано.
Возненавидел он меня люто, и кончился наш поединок бы не иначе как смертоубийством, потому что все к тому, что он меня вместо шлюпки продырявит. И продырявил бы, да Нева встала. На следующую весну этот Воинов исчез куда-то. Да и прогулки отменили. Не знаю, почему... "
Алексей сам не заметил, как из мощеного каменного города попал куда-то в грязный, полуразвалившийся поселок. Ну и трущобы! Неужели в таких лачугах люди живут? А это что за бревна? Сваи... Дома стояли словно по колено в болоте. Земля под ногами пружинила, чавкала. К счастью, в самых непроходимых местах лежали кем-то брошенные слеги.
- Эй! Это какая река? - спросил Алексей у сидящего на берегу мужика.
- Фонтанная.
- Как к морю пройти? Мужик поскреб шею.
- Туда. - Он неопределенно махнул рукой. - Или нет, туда, - и показал в противоположное направление. - Ты, барин, по реке иди и придешь. - И видя, что Алексей нахмурился, торопливо добавил: К самому морю придешь. А то куда ей деться, реке-то?
Проплутав еще два часа, Алексей вышел к устью Фонтанки. Мощенная когда-то, проросшая травой дорога нырнула под каменную арку. Одной створки ворот не было, а вторая, с облупленной краской и остатками позолоты на деревянных завитках, висела на ржавой петле. Алексей вошел в ворота и очутился в старом парке. За дубовой рощицей виднелся длинный, двухэтажный дом. Алексей прошел по земляному валу, обогнул пруд, вернее не пруд, а подернутую ряской лужу, прошел по ветхому мостику, перекинутому через ручей, и увидел группу людей. Они стояли на лужайке перед домом вокруг большого стола и что-то обсуждали. На столе лежал ворох бумаг, ярко раскрашенная карта, какие-то инструменты.
"Как генералы перед сражением", - подумал Алексей с неожиданной симпатией к этим людям.
Алексей не знал, что находится в Екатерингофе, что невзрачный длинный дом был когда-то роскошным дворцом, подаренным Петром I своей жене-шведке. Дворец пришел в такую ветхость, что его смело можно было пустить на дрова, но Елизавета в память покойных родителей решила его починить, внеся кой-какие, подсказанные временем переделки. Стоящие вокруг стола люди были замерщиками и архитекторами. Они скользнули по юноше любопытным взглядом, но не окликнули.
- Господа, где море?
- За домом. - И несколько рук взметнулось вверх, указывая на крышу дворца.
Алексей обогнул дворец, продрался через колючий кустарник. Вот оно, наконец, море!.. Он жадно, полной грудью вздохнул свежий, дурманящий воздух, задохнулся, рассмеялся и сел на испещренный узорными следами песок. В первую минуту Алексей не понял, что это следы чаек. Они так важно прогуливались по берегу, были так ослепительно белы и независимы, что вспомнилось детское, радостное - голуби! Потом он хохотал над своей ошибкой.
