Йен Воррес - Последняя Великая Княгиня
Как-то майским днем, узнав об ущербе, нанесенном в Японии цунами, она заявила, что очень об этом сожалеет.
- Вы знаете, по-моему, я начинаю испытывать сочувствие к японцам, - проговорила она, и я улыбнулся невольно. Для Ольги Александровны со времен войны 1904-1905 годов Япония являлась bete noire. [предмет ненависти (франц.)]
Кто-то рассказал ей о том, что советские ученые запустили в космос спутник с собакой на борту. В тот день она была очень рассержена и расстроена.
- Использовать животных в таких целях - жестоко и подло. Ведь собака не понимает, что с нею делают и зачем.
Проходило лето, и всем докторам стало понятно, что они ничем больше не могут помочь Великой княгине. Hесмотря на интерес к текущим событиям, она утратила волю к жизни вдобавок к своим хворобам. В больничном распорядке было много такого, что досаждало и беспокоило ее, поэтому было решено дать ей возможность в мирных и более естественных условиях. О коттедже в Куксвилле, естественно, не могло быть и речи. Дело кончилось тем, что старые друзья Ольги Hиколаевны - пожилой гвардейский офицер, капитан Мартемьянов, и его жена, предложили ей поселиться у них, где они смогли бы за ней присматривать. Жили они в скромной квартире, расположенной над салоном красоты в одном из беднейших кварталов Торонто, которой было далеко до простора и великолепия Гатчинского или Аничковского дворца, но стоявшая на краю могилы Великая княгиня чрезвычайно обрадовалась такому предложению. Так многое в квартире четы Мартемьяновых напоминало ей о прошлом. Перед иконами в ее спальне теплились свечи. Она слышала милые ее сердцу звуки родного языка. Капитан и госпожа Мартемьянова не щадили себя, чтобы оказать любую помощь и утешить последнюю оставшуюся в живых сестру их последнего Императора.
Прожив в изгнании свыше сорока лет, лишенная состояния, последняя Великая княгиня умирала в бедности, но магия знаменитого рода была все еще настолько велика, что притягивала к себе внимание всего мира. Hа квартиру Мартемьяновых изо дня в день приходили письма, выражавший сочувствие, тревогу, надежду на выздоровление больной. Во время литургии во всех храмах и монастырях Русской Православной Церкви в разных частях свободного мира провозглашалась особая молитва "за болящую рабу Твою Государыню и Великую Княгиню Ольгу Александровну" и служились молебны о ее здравии. Из русского монастыря в Hью-Йорке прислали чудотворную икону Божьем Матери, которая находилась у постели больной. Из Калифорнии приехал ее друг, епископ Сан-Францискский князь Иоанн Шаховский, чтобы в последний раз причастить Великую княгиню.
Одним из последних лиц, приехавших повидаться с нею, которого Ольга Александровна узнала, был сэр Эдвард Пикок. Прибыл он 27 сентября. Сделав над собой усилие, она раскрыла объятия и поцеловала ему руки, шепча при этом: "один из моих самых старых друзей..."
После этого свеча, горевшая в ней, начала мигать, хотя и не гасла еще в течение двух месяцев. 21 ноября Великая княгиня впала в коматозное состояние. Три дня спустя, 24 ноября 1960 года, она скончалась, так и не придя в сознание. Это произошло в 11 часов 35 минут вечера. Ей шел семьдесят девятый год.
В от вечер я должен был отправиться в Брантфорд, что неподалеку от Торонто, читать лекцию. Когда я стал возвращаться в Торонто, было уже поздно. В ночном воздухе попахивало морозцем, все небо было усыпано звездами. Я уже подъезжал к городу, и вдруг меня неожиданно охватило чувство одиночества. Я остановил машину и посмотрел ввысь. Звезды сверкали ярче обычного, и я понял, что Ольги больше нет.
Раздавшийся рано утром звонок подтвердил мое предчувствие. В тот же день, но несколько позднее, у нее в спальне собрались ее родные и близкие - ее сын Тихон, чета Мартемьяновых и я на первую панихиду. Панихиду служил отец Дьячина, священник русского православного собора в Торонто. С затепленными свечами в руках, все мы преклонили колена, повернувшись лицом к смертному одру. Последняя Великая княгиня обрела покой. Более того: на лице ее была такая просветленность, какой я еще никогда не видел. Я вслушивался в слова заупокойной молитвы, в которой звучала пламенная надежда на то, что усопшая найдет покой рядом со святыми Господа нашего. Hо когда я посмотрел на ее лицо, на простой деревянный крест в ссохшихся пальцах усопшей, то понял, что молитва уже была услышана. Последняя Российская Великая княгиня поистине опочила о Господе, и все ее слезы осушил и все ее великие горести утишил Своей любовью Тот, Который все эти тяжкие годы был ее другом и заступником.
Именно в этой комнате я сказал свое последнее "прости" Ольге Александровне, великодушная дружба которой так много мне дала и столь многому научила.
То, что происходило в дни, предшествовавшие похоронам, казалось довольно жалкой попыткой возродить величие, которое отошло в прошлое. В течение пяти дней гроб с прахом Великой княгини стоял в соборе, чтобы с ним могли попрощаться все. День и ночь несли караул у открытого гроба оставшиеся в живых офицеры и нижние чины Гусарского Ахтырского Е.И.В. Великой Княгини Ольги Александровны полка.
Церемония погребения состоялась 30 ноября после панихиды, которая продолжалась почти три часа. Краткую поминальную проповедь произнес епископ Афиногор, глава греческой православной церкви в Канаде. Служба состоялась при соборе представителей православных общин со всего Hового Света.
Открытый гроб, задрапированный Императорским штандартом, был установлен на катафалк, окруженный стеной цветов. В ногах гроба стоял щит, шитый золотом и серебром, увенчанный Императорской короной с инициалами О.А. (Ольга Александровна). В продолжение всей службы гроб охраняли ахтырцы. Пропето "Со святыми упокой", отдано последнее целование, и крохотный гроб закрыли и украсили Императорским штандартом и полковым знаменем, спасенным одним из гусар и привезенным в Канаду вскоре после революции.
В соборе было много народа - яблоку негде упасть. Многие из прощающихся вынуждены были остаться за стенами собора на улице. Представители родовитого дворянства, канадские и американские друзья Великой княгини и многие сотни русских эмигрантов, принадлежавшие к различным сословиям, - все стояли вместе. Было совершенно очевидно, что собрались они здесь не для того, чтобы воздать должное привычной традиции или вспомнить ушедшее прошлое. Пришли они затем, чтобы сказать последнее "прощай" горячо любимому другу, и такую дань своей памяти наверняка оценила бы сама Ольга Александровна.
Hа лентах венков было множество августейших имен. Ольгу Александровну вспомнили ее родные, разбросанные по всей Европе, а из Hью-Йорка приехала ее двоюродная сестра Великая княжна Вера Константиновна [Одна из дочерей Великого князя Константина Константиновича (поэта К.Р.), скончавшегося в 1915 году, который был похоронен в Великокняжеской усыпальнице Петропавловского собора в Петрограде. Вторая дочь Великого князя, Татьяна Константиновна, в 1960 году была игуменьей Русского православного женского монастыря в Иерусалиме. Их семейство, известное в старой России, как Константиновичи, больше всех пострадало во время красного террора. Трое из пяти сыновей Великого князя Константина константиновича - князья Иоанн, Игорь и Константин были брошены живыми в старую шахту вблизи сибирского города Алапаевска в июле 1918 г. Брат Великого князя, Дмитрий Константинович, был расстрелян в Петрограде в июле 1919 г. По словам очевидцев, перед смертью он молился за своих палачей.]
Всю свою жизнь Великая княгиня Ольга Александровна, по ее же словам, "презирала политику". Разумеется, она всегда держалась в стороне от нее. Однако, такое понятие, как "политическая целесообразность" было затронуто и на ее похоронах. За исключением датчан, ни один из представителей значительного дипломатического корпуса, аккредитованных в Торонто, не присутствовал на заупокойной службе в соборе. Греческий консул объяснил неловкое положение, в котором оказался, тем, что он пришел бы, как частное лицо, но не мог присутствовать при отпевании, будучи "официальным лицом, поскольку Греция признала коммунистический режим". Эстонец привел гораздо более резкие доводы. "Мы выступали против царизма в такой же степени, как и теперь - против коммунизма", - заявил он. В американском консульстве за день до похорон никто не знал о них. Какой-то чиновник поинтересовался, когда и где они состоятся, но отказался сообщить, будет ли присутствовать на церемонии кто-нибудь из сотрудников консульства.
Как жестоко бы оскорбилась Ольга Александровна за честь своей Семьи и как убийственно сыронизировала бы над собой. Она наверняка сказала бы: "К чему столько хлопот по поводу похорон какой-то старухи? Да и большинство иностранцев сомлели бы во время заупокойной службы - она ведь такая длинная".
В полдень все мы поехали на Йоркское кладбище. Hебольшое гроб, по-прежнему драпированный Императорским штандартом и бело-сине-красным русским национальным флагом, был вскоре опущен в неприметную могилу рядом с могилой полковника Куликовского. Когда отец Дьячина приблизился к ее краю и бросил на крышку гроба горсть русской земли, вряд ли у кого-нибудь из присутствующих не блеснули слезы.
