История Финляндии. Время Петра Великого - Михаил Михайлович Бородкин
Жаловались финны не только на русские, но и на шведские войска, начальники которых, в свою очередь, выражали неудовольствие на местное население. Со своими собственными войсками финны находились далеко не в хороших отношениях, отметил исследователь Уддгрен. Так, напр., правительству в Стокгольме на Армфельта и его солдат за насилия и своеволие подана была жалоба, которая, вообще говоря, оказалась неправильной, и когда, наконец, финская армия покинула край, то уверяли, что их начальник для этого был подкуплен русскими.
Но и Армфельт мог представить тяжкие обвинения против финского населения. Так, например, он доносит в своем рапорте, что в некоторых случаях (в 1714 г.) население захватывало в плен его патрули и уводило их к неприятелю; поручика Нюландской пехоты, командированного для рекрутского набора, пасторы и крестьяне, кажется, выдали русским. В другом случае, пишет Армфельт, мы с удивлением слышали, что даже господа и иные из жителей края доставляют неприятелю сведения о состоянии финской армии и положении местности.
Быть может на основании этих и других подобных обвинений, в некоторых местах Швеции, по поводу событий 1714 г., как в обществе, так и официально, финнов обвиняли в неверности шведской короне. Хотя вообще подобное обвинение и кажется не основательным, однако остается тот неоспоримый факт, что население Финляндии 1713—1714 гг., в общем, не показывало охоты защищать свой очаг.
Война продолжалась два десятилетия; сражений и боевых схваток трудно перечислить; достойные соперники близко и мужественно сходились на полях битв и смело меряясь силами, рассчитывая на свое счастье. Не раз «клонилась под грозою то их, то наша сторона». При таких условиях военнопленных набралось очень много; после Полтавской «баталии» их сразу оказалось до 19 тыс. Всех шведов отправили в Москву, где они придали большой блеск торжественному въезду Царя в столицу. Мысль о том, чтобы заставить пленных участвовать в подобном торжестве, дана была шведами. «В начале войны, — записано в дневнике датчанина Юста Юля — когда шведам случалось брать в плен русских, отнимать знамена, штандарты, литавры и пр. или одерживать над ними верх в какой-нибудь маленькой стычке, они всякий раз спешили торжественно внести трофеи и ввести пленных в Стокгольм. Этим шведы подали его царскому величеству повод действовать также и относительно их самих».
Пленных офицеров разослали, партиями, в сто человек, по городам Архангельской, Казанской и Астраханской губ. Пленные генералы Реншельд, Левенгаупт и Крейц, были первоначально оставлены в Москве и вместе с Пипером образовался род высшего управления над всеми колониями пленных, число которых, благодаря новым неудачам шведов, все увеличивалось. Там же для духовных потребностей пленных была учреждена военная консистория (Krigskonsistorium), во главе которой стоял (drabant predikanten) Георгий Нордберг (G. Nordberg), впоследствии известный, но недостаточно беспристрастный, историк царствования Карла XII.
Утверждены были ежегодные молитвенные тексты (böndagstext), был устроен съезд пасторов в Москве, и во всех этих случаях по возможности следовали шведскому церковному уставу. Само собой разумеется, что духовно-нравственная забота о пленных во многих местах была недостаточна, хотя некоторые пасторы неустанно трудились на пользу своего рассеянного стада. Особенно отличался своим усердием пастор Бьернеборгского полка, Габриель Лауреус, в Тобольске. Основаны были школы и больницы, и многие офицеры начали переписываться с духовными лицами даже заграницей. Так, например, известный Франке в Галле (Franke i Halle) посылал им ободряющие письма, денежную помощь и священные книги. С родины пленные получали вспомоществование, хотя в в ограниченных размерах, так как бедность страны и нужда частных лиц там постоянно увеличивалась.
Генералам и офицерам по приказанию Царя назначено было такое же содержание, какое получали соответствующие русские чины; унтер-офицерам и рядовым производилось жалованье, присвоенное тем же званиям в наших пехотных войсках; каждому дозволялось заниматься известным ему ремеслом; желающих вступить в русскую службу принимали и содержали наравне с своими; жен возвращали женатым. Треть годового жалованья была выдана шведским солдатам вперед.
Пленные работали на канатном дворе прядильщиками, на пильных мельницах (67 чел.) адмиралтейства. Иные отдавались частным лицам, купцам и т. д. Иные приставлены были к «нитному делу». В первое время никого не стесняли, некоторых отпускали даже на родину.
Вообще обхождение русских с пленными шведами было в то время гуманное. 16-го сентября 1705 года Крюйс доносил Царю, что получил письмо от Анкаршерна, с благодарностью за хорошее обращение с пленными. В воспоминаниях ландсгевдинга Г. А. Пипера встречаются указания на добрые свойства русского человека, не делавшего различия меледу своим и чужим: русский полковник дал телегу пленнику; матрос прыгнул из разбитой галеры в воду и достал вещи шведа; пристав дал пленному половину наличных в кошельке денег. Заботы о соответственном их размещении и продовольствии составляют содержание многих современных документов.
Характерным в данном вопросе является также донесение в мае 1705 года своему правительству английского чрезвычайного посланника в Москве. Как-то Петру доложили, — пишет Витворт, — что в кампанию 1704 года шведы захватили в плен, вместе с саксонцами, 45 человек русских, обрезали им по два пальца на правой руке и отпустили на родину. «Глубоко взволнованный таким поступком, царь публично заявил, что хотя шведы и стараются выставить его и русский народ варварами и плохими христианами, он может призвать весь мир и, преимущественно тысячи шведов, находящихся в плену в России, свидетелями, что никогда, ни с одним из неприятелей не обращался так недостойно. Он прибавил, что бедных солдат ему, конечно жаль, но поступок шведов выгоден для него: он намерен зачислить в каждый полк по одному из пострадавших, как живой образец товарищам, что можно ожидать от беспощадного врага в случае плена или поражения».
У другого современника и стороннего свидетеля, датчанина Юста Юля, находим следующие поучительные строки: (1-го марта 1710 г.) «Среди свадебного пира Царь послал за фельдмаршалом Реншельдом. Царь спросил, по какой причине шведы, в том числе и он, Реншельд, спустя три дня после битвы под Фрауенштатом, ни с того ни с сего умертвили 600 русских пленных, когда они были уже посажены в тюрьму. В свое оправдание Реншельд отвечал, что тотчас после битвы он должен был, по приказанию короля шведского, отправиться за 12 миль от Фрауенштата и лишь по возвращении узнал об этих убийствах, которых-де отнюдь не оправдывает. Но Царь спросил его, отчего же в таком случае, вернувшись, он не наказал виновных или, по крайней мере, не выразил своего негодования по поводу такого позорного и среди христиан неслыханного дела. На это Реншельд ничего не сумел сказать».
Резидент Вебер рассказывает, что
