Михаил Вострышев - Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы
По документам ЦГАМО, фонд 4613, опись 1, дело 326.
Шпионаж в пользу англичан
Викентий Петрович Петров, еще в июле 1914 года в возрасте 20 лет призванный на военную службу, не отсиживался в тылу, отчего и дослужился через два года до офицерского чина и возглавил пулеметную команду. Воззрения бывшего типографского наборщика были весьма революционны, и Октябрьскую революцию он принял с восторгом. Однако нелепая сумятица 1918 года, когда все друг друга грабили и фронтовые дезертиры становились красными командирами, пришлась боевому офицеру не по нраву, и он решил хотя бы временно перебраться на спокойное житье в Швейцарию, где его брат учился в Политехническом институте.
Ехать решил через Мурманск. Советские власти ему в передвижении по России не препятствовали, зато английские, обосновавшиеся в Мурманске, закрыли для всех русских беженцев дорогу как за границу, так и назад в Советскую Россию. Кроме того, они пригрозили кормить в городе только тех, кто вступит в Британо-Славянский легион. Делать нечего, Петров пошел наниматься на службу к иноземцу. Его, как опытного вояку, назначили начальником контрразведки легиона.
Но душа не лежала к службе «на капиталистов». Викентий Петрович искренне любил пролетарские лозунги и, как только представился случай, сбежал к большевикам в Архангельск. И не с пустыми руками, а прихватив с собой план наступления англичан на Архангельск и списки архангельских провокаторов. Сойдя с парусного судна, Петров тотчас явился к военному комиссару города Макарову и передал ему бесценные документы. Затем всю ночь напролет просидел за докладом о методах работы английской контрразведки.
Но ни данные о месте высадки английского десанта, ни доклад о работе в Архангельске английских шпионов не заинтересовали губернских комиссаров. Они, должно быть, решили сражаться с врагом исключительно с помощью революционного пыла и презирали теорию и практику военного искусства, как старорежимную глупость. Зато в деле подозрительности они не знали себе равных, отчего и приставили к Петрову несколько соглядатаев, приняв его за английского шпиона. Но ни в Архангельске, ни позже в Москве объект по фамилии Петров ничего предосудительного не совершил.
И все же нет дыма без огня — решили недоверчивые московские чекисты, переняв эстафету от архангельских коллег. На всякий случай они упекли своего соотечественника, снабдившего Россию неоценимой военной информацией, в Таганскую тюрьму с коротенькой сопроводиловкой: «Подозревается в шпионаже».
В течение месяца следственная комиссия выясняла, что можно добавить к этим двум словам конкретного. Но так ни до чего и не докопалась. Пришлось выпускать Петрова на волю. Он не стал писать во всевозможные советские инстанции письма с требованием наказать виновных в его аресте и игнорировании важной для обороны страны информации. Он просто-напросто зарекся отныне помогать пролетарскому отечеству.
По документам ЦГАМО, фонд 4613, опись 1, дело 341.
Злоупотребление властью
Летучий отряд комиссара Журбы весной 1918 года не на шутку взялся за укрепление власти в Вятской губернии. Вятских обывателей пороли, сажали в тюрьмы, расстреливали без замысловатых канцелярских проволочек, лишь поверив Журбе на слово, что так надо для окончательной победы над мировой буржуазией. Упоенный неподконтрольной властью комиссар любил наскрести карандашом на клочке бумаги требование об уплате контрибуции в триста или пятьсот, или тысячу рублей — как душа подскажет — и тотчас послать доблестных своих матросов с сочиненным приказом к тому или иному мужичонку. Он был уверен в успехе — его революционные орлы весь крестьянский дом переворошат и что-нибудь ценное обязательно добудут. Ну а если ограбленный мужичок потом решится протестовать — себе же хуже сделает. У Журбы с контрой — а нынче всякий недовольный чем-либо попадает под эту категорию — разговор короткий и расправа быстрая. И нечего пугать его Вятским областным комитетом РКП(б), на любой вопрос у Журбы один ответ: «Никому отчета давать не обязан, кроме товарища Ленина». А так как товарищ Ленин был вдалеке от Вятки и отчетов от провинциальных комиссаров не требовал, Журбе, наряду с именем вождя мирового пролетариата, пришлось по вкусу и другое слово: «Расстрелять!»
К примеру, он приказал расстрелять двух солдат, потребовавших паровоза для санитарного поезда с ранеными и избивших отказавшего им в этом комиссара Закта. Летучий отряд расстрелял также двадцать два ни в чем неповинных заложника, среди них трех священников, в отместку за убийство кем-то председателя Соли-Галического исполкома.
Любил Журба ввалиться в тюрьму с десятком матросов и допрашивать арестантов. Ему было все равно, кого допрашивать, лишь бы удовлетворить жгучее желание выбить у жертвы признание своей виновности. Расчетливый комиссар, конечно, делал и послабления для некоторых жертв, если они предлагали деньги. Иногда Журба, пресыщенный собственноручным избиением арестанта, вызывал следующего и приказывал ему продолжать исполнение ремесла палача. В другой раз, ради пущего развлечения, он стравливал в драке двух арестантов и, внимательно наблюдая за ними, требовал наносить удары под ребра и не молчком, а с присказками, вроде: «Не воруй, мать твою!..»
Наразвлекавшись вволю, он ставил финальную точку в своем посещении тюрьмы: приказывал привести двух-трех подследственных и, дабы сохранить в обывателях страх от одного упоминания его имени, объявлял им, что они завтра будут расстреляны. А слово свое Журба держал твердо.
Жестокость комиссара Летучего отряда немного коробила местное провинциальное начальство. Но оно утешало себя тем, что Журба всецело предан делу революции и трудится на нее и днем, и ночью, занимаясь самой что ни на есть грязной работой, от которой любой уважающий себя человек отказывается. Но постепенно стали просачиваться факты, что комиссар не столь уж бескорыстен. Например, через Волжско-Камский банк он потребовал перечислить на свое имя в Петроград деньги по предъявленным им от разных лиц чекам на сумму в 34 тысячи 500 рублей. Обнаружилось и множество других злоупотреблений властью в превратившемся в банду грабителей Летучем отряде, и Вятский областной комитет РКП(б) стал даже подумывать, что наступила пора разоружить разбушевавшихся не на шутку бойцов. Журбе донесли о его пошатнувшемся авторитете кристально-чистого революционера и о том, что на него завели дело в следственной комиссии ревтрибунала. На помощь бандиту по каким-то, не зафиксированным в архивных документах причинам пришел котельнический военный комиссар Химото. За его подписью в ревтрибунал была отправлена следующая бумага: «Выдано военному комиссару 1-го Советского летучего отряда сводных балтийских войск Леониду Журбе и сотрудникам отряда в количестве 50 человек, стоящих в Котельниче, Вятской губернии с 6-го декабря 1917 г. и по 14-е апреля (нов. ст.) с. г., в том, что комиссар Журба и вверенный ему отряд действовали вполне революционно, честно и добросовестно исполняя возможные инструкции как местных Советских, так и других органов, работали в тесном контакте с Советской красной армией, что подписями с приложением военно-комиссарской печати удостоверяется».
Ревтрибунал, от которого не только вятские обыватели, но даже местные большевики ждали ареста комиссара, был удовлетворен присланной котельническим комиссаром бумажкой и следствие по делу Журбы прекратил.
Убийца, истязатель мирных жителей и взяточник продолжал свои бесчинства, а тюрьмы заполняли по требованию ревтрибуналов за совсем другие провинности.
Дантист Яков Захарович Лебедев был арестован 7 сентября 1918 года по обвинению в «игнорировании интересов беднейшего населения в деле обслуживания его, как зубного врача, в непризнании Советской власти и хранении револьверных патронов».
Председатель технической школы Замоскворецкого трамвайного парка Иван Егорович Шишков был арестован 22 ноября 1918 года по доносу сослуживца за агитацию созыва Учредительного собрания.
Безработный Петр Павлович Пименов был арестован 6 сентября 1918 года, когда пришел регистрироваться, как бывший офицер, «за самовольный выезд из Москвы» (он опоздал на регистрацию, так как уезжал в подмосковную деревню за хлебом).
Учительница музыки Мария Михайловна Малинкова была арестована 7 июня 1918 года в гостинице «Мадрид», где продавала брошюры епископа Нестора «Расстрел Московского Кремля».
Бывший присяжный поверенный Сергей Михайлович Коссобудский был арестован 7 сентября 1919 года зато, что его фамилия оказалась в списках по выбору в Учредительное собрание от партии кадетов. В том же месяце по подобному обвинению арестовали более сотни москвичей.
