Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)
Отец все еще находился в Лондоне, пытаясь убить время, пока не соберется парламент:
«Лондон, 21.9 Господи, если бы ты была здесь, мы вдвоем побывали бы в картинных галереях и в театрах.
Карльстадский договор, на мой взгляд, достаточно удачен, и если у нас кричат, что мы унижены, оскорблены и т. п., то это глупые необоснованные слова. Конечно, куда приятнее было бы сохранить свои крепости, но ведь нельзя же, ей-богу, путать большое с малым.
Болтовня о республике или референдуме и о новом учредительном собрании, по-моему, сейчас очень некстати. Завоевать себе прочное положение в Европе и так-то нелегко, а тут мы в довершение всего еще пустились в споры о форме правления. Господа кастберги[131] должны помнить, что Норвегия — это часть Европы».
До отъезда на родину Нансен вел откровенный разговор с лордом Лансдоуном по различным важным проблемам: об избрании принца Карла королем, о республиканском движении в Норвегии, о Карльстадском договоре, о том, признает ли Англия Норвежскую республику, и о Ноябрьском трактате. Затем он отправил Миккельсену телеграмму: «Принц Карл, вероятно, расширит в Ноябрьском трактате[132] пункт о требовании дать Норвегии гарантию полного нейтралитета. Впредь до окончательного решения более определенных обещаний дать невозможно».
Переговоры в Карльстаде привели к более или менее удовлетворительному результату. В соответствии со шведским требованием была достигнута договоренность о снятии пограничных укреплений и определены границы нейтральной зоны по обе стороны. Договор был утвержден стортингом 13 октября и шведским риксдагом 26 октября, а затем Норвегия была официально признана великими державами.
Теперь осталось решить вопрос о форме правления. Швеция отклонила предложение выбрать королем Норвегии Бернадота, и путь был свободен. Но, как Нансен и предполагал, сейчас же стали раздаваться голоса, утверждавшие, что, норвежцы, наверно, ненормальные, если они, не успев избавиться от одного короля, ищут себе нового.
Нансен считал, что агитация за республику уже ослабила положение Норвегии за рубежом и что надо как можно скорее провести выборы короля.
Но сторонники республики тоже имели хороших ораторов. Они говорили, что королевская власть уже устаревший институт, а республика означает прогресс. У нас еще есть возможность решить, установим мы сами форму правления или позволим, чтобы кто-нибудь навязал нам ее.
Эрнст Сарс, Нансен и другие стояли на своем, и Гуннар Хейберг перешел в атаку:
«Эрнст Сарс принадлежит к бывшим,— говорил он,— то есть к тем, кто считает, что нам сейчас надо найти короля, а впоследствии перейти к республике. Он говорит, что народ не заслуживает республики без борьбы. Надо за нее бороться. Сарс рвется в бой. Ему хочется и борьбы, и республики.
Фритьоф Нансен высмеивает саму мысль о преимуществах республиканского строя, который позволяет каждому гражданину надеяться занять самый высокий пост. По его словам выходит, что если норвежцы ко всем прочим своим недостаткам прибавят уверенность, что в каждом из них таится будущий президент, то жить в этой стране станет трудновато. Эта острота вызвала много смеху, поскольку доступна, да и сказана была в союзе студентов.
Что ж! Во-первых, если в тебе и таится президент, так это не обязательно ты сам, ведь это может быть и кто-то другой. Я же имею наивность полагать, что таить в себе что-то — тоже преимущество. Не то и голова пуста. Я сам, например, долго лелеял в себе Нансена. Это было в некотором отношении не совсем удобно. Но я все же от него не отказывался. Теперь я с ним покончил. Ибо тогда был Нансен, ищущий Северный полюс, а теперь Нансен, ищущий короля. Но дело не в этом, я не могу поручиться, что я больше не буду с ним носиться, если он откажется от этой дипломатической ерунды с принцем, которую вбил себе в голову.
Ничего не скажешь, странные люди эти бывшие республиканцы — Нансен и Сарс, Лёвланд и Арктандер и все остальные. С идеей республики они дожили до седых волос, многие вынашивали ее всю жизнь и были республиканцами, да только все не было случая сделать республику, а теперь, когда случай их нашел, они все попрятались. Теперь они могли бы наконец осуществить надежду юных лет и мечту зрелых, так нет — фьюить! Они становятся бывшими».
В газете «Вердене Ганг» Нансен писал:
«Государственные деятели, которые имеют не только права, но и обязанности защищать интересы родины, берут на себя серьезную ответственность, если не следуют тому, что сказано в конституции, и действуют необдуманно, тем самым ввергая страну в хаос, последствия которого могут невесть к чему привести. А тем временем наши друзья по ту сторону Кьёлена торжествуют: мы же говорили, как только норвежцы окажутся предоставлены самим себе и им не нужно будет бороться со Швецией, так они уничтожат себя в междоусобной борьбе.
Те, кто хоть когда-нибудь сталкивался с влиятельными кругами за рубежом, знают, что любая попытка бездумной агитации тяжело отзывалась на положении и достоинстве нашей страны. А что же будет теперь, когда эта агитация продолжается уже в течение года?
Сейчас нам необходимо как можно скорее принять решение о форме правления. Ввести завтра же толковую республику, безусловно, лучше, нежели через год выбрать короля, но это лишь в том случае, если республика укрепит наше положение и будет соответствовать конституции. Поскольку это невозможно, то, значит, выбора нет».
В последних числах октября Нансена снова посылают в Копенгаген. Оттуда он пишет Еве:
«Гостиница „Англетер", 30. 10
Тотчас по приезде, позавчера вечером, включился в дело. Сразу же встретился с принцем Карлом и министром иностранных дел, а также с английским послом, затем отправил длинную телеграмму, лег спать в 3 часа. Вчера в 8 часов встреча с премьер-министром, затем с английским послом, потом с Веделом, затем с кронпринцем и кронпринцессой, снова с Веделом, и снова посылал телеграммы. И опять встреча с принцем Карлом, новые телеграммы. Урегулировал с Веделом дело о поездке в Лондон, затем был обед в английском посольстве, после обеда провожал Ведела на вокзал и сразу же послал телеграмму в Норвегию.
Сегодня с утра беседовал с королем, затем с министром иностранных дел, снова телеграммы, потом телефонный разговор с Миккельсеном, через час снова разговор, затем — к министру иностранных дел, встреча с английским послом и снова разговор почти до восьми часов с принцем Карлом. Наспех пообедал, снова разговор с Миккельсеном, и вот пишу вам, в час ночи.
Когда я сюда прибыл, принц Карл считал, что необходимо до его прихода к власти провести плебисцит, его поддержали министр иностранных дел, король и кронпринц. Я всячески его убеждал, что это необязательно, но он твердо стоял на своем, великолепно защищая свою точку зрения. Я, конечно, пробил брешь в его обороне, но он не сдался.
Потом я пошел к премьер-министру, он согласился со мной. Кронпринц и кронпринцесса тоже приняли мою сторону, и мы образовали союз. Я попробовал убедить принца еще раз, он уже колеблется, но попросил время на обдумывание. С королем Кристианом я беседовал целых полтора часа. Удивительно крепкий для 87 лет старик. Кончилось тем, что он согласился. Граф Рабен тоже сдался.
Но в это время норвежское правительство начало колебаться и подумывать о проведении плебисцита. Следовательно, теперь мне пришлось отвергать ту точку зрения, которую я только что ревностно отстаивал. Снова я встретился с принцем, он как будто уже склонился на мою сторону, а теперь я должен был всеми способами доказывать ему преимущества плебисцита.
Сегодня вечером в 9 часов я разговорился с Миккельсеном, и он сказал, что еще неясно, выступит ли правительство за плебисцит, но, думается, он необходим. Недоставало только, чтобы завтра мне пришлось начинать все сначала!
Надеюсь, что ты как-нибудь разберешься в моих каракулях, я и сам знаю, что пишу бестолково, но так устал, что лучше писать не могу.
Должен сказать, что принц Карл произвел на меня хорошее впечатление. У него есть своя точка зрения, и он умеет ее отстаивать».
Твердый характер принца понравился Нансену. В дневнике того времени он писал:
«Еще летом я разговаривал с незрелым юношей, а теперь он превратился в настоящего мужчину. И чем горячее он отстаивал свою правоту, тем больше вызывал у меня уважение. Я ему сказал, что его слова еще больше убеждают меня в том, что он именно тот человек и именно тех либеральных взглядов, которые подходят для норвежского трона. И все-таки он продолжал стоять на том, что в таком важном вопросе должен высказаться народ, и заметил, что здесь он более либерален, чем я».
Во время этих переговоров они стали хорошими друзьями, и как друзья вместе пытались найти решение проблемы.
