Феликс Чуев - Молотов. Полудержавный властелин
08.03.1974
— А Фотиева жива, сколько ей лет?
— Жива. Наверное, сто семьдесят пять, — улыбается Молотов. — Фотиева — старый член партии. Она еще в Швейцарии была знакома с Лениным.
Я у Фотиевой прочитал интересное место. Ленин страшно не любил, — это я тоже помню, а она специально оговаривает, что Ленин не любил, — когда во время заседания разговаривают. Человек напряжен, нервничает, хотя сам он успевал переводами заниматься с английским словарем, пока прения идут. Да, да. А Троцкий, например, читал какую-нибудь книгу во время заседания Политбюро. Но когда во время заседания шушукались, Ленин очень не любил. Не признавал совершенно курения. Сам не курил. Шепот, разговоры всякие его страшно раздражали. Это можно вполне понять. Фотиева пишет в своих воспоминаниях: на одном из заседаний Совнаркома я, как всегда, ведала протоколами заседания, подписывала постановления, ко мне подошел один из участников совещания и стал что-то спрашивать, а Ленин мне записку: «Я вас выгоню, если вы будете продолжать разговоры во время заседания». Выгоню! — ни больше ни меньше, такой резкий тон. Конечно, раздражение.
Фотиева была техническим секретарем в последние годы Ленина. Она записывала протокол и сидела недалеко от Ленина, чтоб в случае необходимости дать посмотреть Ленину. К ней подходили наркомы, заглядывали в протокол, шушукались. Ленин обычно посылал такие записочки на маленьких кусочках бумаги — то члену Политбюро, то наркому, то пришедшему; ставил вопрос и тут же требовал: отвечайте запиской! Но в общем-то он, конечно, очень умел держаться. Не пользовался положением. Грубости никакие не оправдываются. Нельзя это превращать в особый вопрос, но и оправдывать нельзя. Попал наверх — должен держать себя как положено. Терпи, иначе ты не руководитель, если не можешь терпеть. Это элементарная обязанность. А для подчиненного, если его будут колотить, не жизнь, а каторга. Ему и так трудно, да еще сверху…
06.06.1973, 28.11.1974, 16.06.1977
«Комсомолец!»
…Пятое июля 1980 года, суббота. В десять утра мне позвонил космонавт Виталий Севастьянов:
— Как и договорились?
— Все по расписанию.
В начале двенадцатого он был у меня, а в четверть первого мы были в Жуковке.
— Как думаешь, звезды надеть? — спросил Виталий.
— Надень, старику приятно будет, он гордится нашими делами в космосе.
Виталий достал из кармана завернутые в носовой платок две Звезды Героя и приколол их на пиджак.
…Говорили о нашей и американской космических программах, о «летающих тарелках», о многом — многом другом — несколько десятков страниц в дневнике.
Как обычно, первую половину беседы Молотов больше слушает, задает вопросы, а потом сам начинает рассказывать. Многое от него я слышал раньше, но кое-какие детали и суждения добавились к уже знакомым эпизодам.
— Я читал недавно воспоминания о Ленине, — говорит Молотов, — Крупская пишет, что Ленин до революции говорил ей: «Доживем ли?» Тоже сомневался.
А в январе 1917 года выступал перед швейцарской молодежью: «Мы, старики…» А старику-то было сорок шесть лет! Мы, старики, дескать, наверно, не доживем до революции, но вы-то, молодежь…
Швейцарская молодежь и теперь сидит при капитализме, а он в том же году стал главой социалистического государства.
Тут тоже русский характер был показан неплохо. Если берутся за дело, могут многое сделать. Но надо руководство налаживать. Не хватает руководства, это тормозит кое в чем дело.
Ленин ив 1917 году не знал, чем это кончится. Нельзя человеку со своими масштабами исторические события точно оценить. Невозможно. У него в ряде выступлений так: либо мы должны по этому пути пойти, либо погибнем… Либо переход к нэпу, либо погибнем — так у него был поставлен вопрос. Он хотел накопить силы.
— А какие с Троцким были взаимоотношения на этом первом этапе? — спрашивает Севастьянов.
— Я сначала в первых годах не участвовал, ас 1921 года, после перехода к нэпу, мы сидели почти рядом с Троцким в Политбюро. Верней так: я возле Ленина, а Троцкий — напротив, наискосок. Троцкий был первым и постоянным противником Ленина, а в этот период он приспособлялся и шел в общей упряжке, поэтому Ленин его ценил все-таки. Но вот за Ленина-то, после Ленина, из четырех членов Политбюро остался один Сталин! Троцкий, Зиновьев, Каменев отошли. И Бухарин, третий кандидат в Политбюро, тоже отошел… А кругом идет борьба, острейшая борьба, то с одного пункта поджимают, то с противоположного. Фракционность была очень развита.
— Она не опиралась на ту часть Бунда, которая после объединения с Бундом вошла в состав партии?
— Бунд не играл особой роли. Значение имели связи, которые были у бундистов с некоторыми большевиками еврейской национальности. Фактически не осталось ни одного крупного интеллигента, который бы действительно устойчиво стоял на ленинских позициях. Евреи, я думаю, наиболее подвижный народ. Вот Ленин объединил Политбюро: сам русский, Сталин — грузин и три еврея — Троцкий, Зиновьев и Каменев. Причем Троцкий постоянный противник Ленина до революции и после — по всем основным вопросам. А все-таки Ленин его включил в Политбюро. А это фигура таковская…
С Троцким невозможно уже стало работать в 1921 году. А у него громадный авторитет, он нарком, прошел всю Гражданскую войну. Ну, армия за ним бы не пошла, но все-таки тогда пересаживаться было трудно. Кругом разруха. Очень сложное положение. Промышленность была ниже довоенной. Крестьянам дали возможность оживиться, а у них собственнические чувства.
Троцкий выступил на Политбюро — это было в моем присутствии, — что кукушка уже прокуковала нам. В том смысле, что удержать власть уже невозможно. Его снять — как это объяснить армии и народу? Скажут, где вы были раньше, если вы теперь видите в Троцком плохого человека, а мы верили вам, что он такой полезный, нужный. Это была, так сказать, одна из острых вех в нашей тогдашней деятельности. Переломный момент. Надо как-то переходить на новые рельсы, а как переходить? Опыт экономический мал, враг политический внутри партии. Причем уже была не одна фракция, а троцкизм, рабочая оппозиция, демократический централизм, всякие национальные группировки. Сталин в разгроме их сыграл исключительную роль.
Ленин был еще работоспособным. В Горки выезжал только на воскресные дни. Работа шла вовсю, он делал колоссальную работу в 1921 году. В 1922-м заболел.
В партии складывалась опасная обстановка. Вывихи были двух типов: с одной стороны — Троцкий, с другой стороны — правые, Бухарин дошел до того, что через три-четыре года после начала нэпа провозгласил в одном докладе, обращенном к крестьянству: «Обогащайтесь!»
Ну хорошо, какая-то кучка может обогатиться, а вот на чем может обогатиться наш народ? Середняк, а тем более бедняк?
Значит, это уже идеология из него прет другая — не о народе забота. Он думал: мы кулакам дали землю, теперь дать середнякам — они тоже оживут. А на чем они могут оживиться? Орудий нет, грамоты нет, и организации никакой, главное, нет. «Обогащайтесь!»
Троцкий вел более хитро, более осторожно, у него смысл такой — кукушка уже прокуковала! Дескать, я всегда выступал против большевиков, а перед революцией присоединился к вам, перешел в партию большевиков, но у вас ничего не вышло, международный пролетариат не поддержал вас, значит, вы провалитесь, значит, у вас перспективы нет!
А Бухарин — «обогащайтесь!» Видит не в народе выход из положения. Просто болтун. Потому что народ в таком положении, что ничего не может сделать без кооперативов, без колхозов, без индустрии, главным образом, потому, что колхозы на чем бы держались, если б не было ни машин, ни тракторов? Где средства, которые бы дали возможность взять в руки рычаг, чтоб народ поднять? Техники-то не было, надо строить заводы. Пока они начнут давать небольшое количество машин, вера у многих будет потеряна, ничего из этого не выйдет! У Бухарина это в одном виде, у Троцкого — в другом. Переговоры с империалистами, это, я считаю, доказано безусловно. Так выглядело в действительности. Может быть, то, что я читал, подделанные документы, верить им нельзя, но других-то, опровергающих эти документы, нет!
А сам Троцкий выступает с речами: «Ничего не выходит!» Я удивлялся, как Ленин выдерживал это? Ленин же видел насквозь Троцкого.
Тогда Ленин решил: «Давайте поедем к Зиновьеву сговариваться, как быть?» Мы трое — Ленин, Каменев и я, два члена Политбюро и я вот, кандидат, — поехали к Зиновьеву. Он был на Морозовской даче под Москвой, немного нездоров. Ему тогда дали небольшой отпуск. Он был председателем Петроградского Совета и председателем Коминтерна, и ему часто приходилось бывать в Москве.
Поехали. Рядом с шофером — чекист, а мы, трое, сзади.
— О чем говорили в машине, не помните?
