Сергей Голицын - Записки уцелевшего (Часть 1)
Любил я его всегда, более того - боготворил. Он был моим кумиром с самого раннего детства. Сказывалось восемь лет разницы.
В первый год после женитьбы никак не удавалось ему встать на ноги. Рисовал конфетные коробочки для нэпмана, и неудачно. Пытался еще куда-то пристроиться, да не получалось. Попал он в Кустарный музей в Леонтьевском переулке, куда наша мать еще до революции поставляла вышитые бучальскими крестьянками платья.
Посмотрели там на его рисунки и заинтересовались им.
Он получил заказ - расписывать образцы деревянных коробок, которые изготовляла какая-то подмосковная артель. Владимир принялся за работу со рвением, хотя деньги сулили небольшие. В течение зимы 1923/24 года он усердно разрисовывал стенки и крышки этих коробок. В 1925 году несколько штук было отправлено в Париж на Международную выставку декоративных искусств, где Владимир получил золотую медаль наряду с известными художниками - Кравченко, Кустодиевым и Фаворским. Он очень гордился литографированным листом диплома, украшенным фигурами муз, подписанным французским министром культуры. Диплом этот долгие годы висел на стене его комнаты и уцелел у моего племянника Иллариона, хотя во время многочисленных обысков агенты ГПУ не раз вертели его в руках, колеблясь - изъять или оставить?
Вряд ли я смог бы что-нибудь добавить к этой странице творческой жизни Владимира, если бы не покойный писатель Юрий Арбат, книги которого тесно связаны с историей народных кустарных промыслов. Почти полвека спустя в подвале Кустарного музея он обнаружил эти коробки, пришел от них в восторг и поместил в "Огоньке" статью с иллюстрациями.
На персональной выставке произведений брата 1961 года в Москве в Доме литераторов зрители впервые увидели эти чудесные коробки.
Отложил я этот лист бумаги в сторону, взял в руки ту книгу, начал ее перелистывать, насчитал целых двадцать коробочных иллюстраций, в красках и одноцветных. Картинки берут свое начало от народного творчества, от лубка, но художник вдохнул в них тогдашнюю современность, эпоху нэпа, изобразил наивных парочек, ультрабравых красноармейцв в яркой форме. Они лихо маршировали на фоне решетки Интендантских складов, что на Крымской площади. В тридцатых годах фигурные ромбы с вензелем Н-1 - Николай I - были отломаны, и решетка потеряла свою стильность. Владимир ходил ее рисовать, благо идти было недалеко.
Вспоминая, как подвизался в архангельских краях, он разрисовывал коробочки, подражая мезенским донцам, пинежским наличникам. Столько разнообразия втискивал он в тесное пространство, что, рассматривая ту книгу, глаза разбегаются. А сами коробки после выставки были вновь упрятаны в запасники Кустарного музея, но надо надеяться, что когда-нибудь они попадут на музейные полки, и посетители ими будут любоваться.
Но, увы, уж очень мало платил Владимиру Кустарный музей. А у него была жена, росла малышка дочка.
Пришлось бросить разрисовывать коробки. Кто-то посоветовал ему обратиться к редактору отдела детской литературы Госиздата Мексину. Тот предложил Владимиру показать свои рисунки и на пробу заказал ему иллюстрировать книгу для детей. Он вручил рукопись - перевод с английского В. Митчел "Песенка нового паровоза" - о железнодорожной технике и эксплуатации рабочих.
Рисунки понравились Мексину, он заказал Владимиру иллюстрации к другой книге, к третьей... И дело пошло.
Авторы произведений очень ценили Владимира за документальную точность его рисунков. Одним из этих авторов в течение нескольких лет был А. Новиков-Прибой. Если в его рассказе шла речь о миноносце "Стерегущем", то он мог быть уверен, что Владимир изобразит не миноносец вообще, а именно этот, а другие художники могли нарисовать вовсе фантастический пароход.
Постепенно у Владимира накапливалось много фотографий и книг с иллюстрациями, откуда он брал образцы для своих рисунков. В его комнате появились стеллажи из простых сосновых досок, и он отлично знал, на какой полке и в каком порядке лежат фотографии и картинки, связанные с пароходами, парусниками, животными, птицами, паровозами и т. д.
Сперва карандашом он набрасывал варианты, обдумывал композицию и так и эдак, потом брал маленькие листочки ватмана и с помощью перышка и туши создавал рисунки. Чтобы никто не мешал, он работал обычно ночью.
А если я не хотел спать, то подсаживался рядом с ним, как бывало в детстве, с ногами на кресле, следил затаив дыхание за движением перышка в его руке и наслаждался.
К полудню он вставал с постели и с готовыми рисунками выходил в зал, сзади него шла улыбающаяся и гордая за своего мужа Елена с младенцем на руках, позднее держа его за ручку. Владимир раскладывал рисунки на обеденном столе перед дедушкой, мы все собирались вокруг, приходили сестры, няня Буша становилась сзади и глядела не столько на рисунки, сколько на своего любимого "царя-батюшку". Все дружно восхищались, только моя мать позволяла себе делать замечания.
А на следующий день все волновались: Владимир нес работу редактору. Примут или забракуют? Бывало, предлагали кое-что переделать. Он стал иллюстрировать журналы "Пионер", "Знание - сила", "Дружные ребята", "Затейник" и другие.
О художественной значимости его творчества достаточно подробно говорится в книге, ему посвященной. Мне его рисунки всегда нравились, и все. Редакторы ценили Владимира не только за талант, но и как добросовестного, заканчивавшего всегда к сроку иллюстратора. Как бывший моряк, он любил море, и лучшими его рисунками были морские. Он любил детей и потому работал в детских журналах. Помню его обложку для журнала "Пионер": на фоне карты нашей страны стоит красноармеец-пограничник в длинном оранжевом тулупе; помню его многочисленные мелкие рисунки к рассказам и к играм для журналов малого формата - "Дружные ребята" и "Затейник", издававшихся при "Крестьянской газете". Помню его иллюстрации к книгам писателей моряков Новикова-Прибоя, Зюйд-Вест Бывалова, Петрова-Груманта. Но с тех пор, как в конце 1925 года его пригласил заведующий редакцией "Всемирного следопыта" Владимир Алеексеевич Попов, именно этот журнал стал для Владимира основным.
О "Всемирном следопыте" и о его создателе Попове я написал очерк, помещенный в № 3 журнала "Детская литература" за 1965 год, кое-что рассказал в сборнике воспоминаний о своем брате; сейчас повторяться не буду, но добавлю то, что по цензурным соображениям не смог тогда написать.
До революции Попов был не только редактором весьма популярного журнала "Вокруг света", но также основателем и руководителем московской скаутской организации. Однако он вовремя отошел от скаутского движения и потому при разгроме и последующих арестах уцелел. Ему покровительствовал Крыленко, который был одновременно и генеральным прокурором и заядлым туристом, основателем ОПТЭ - Общества пролетарского туризма и экскурсий, а также путешественником по Памиру. Именно Крыленко помог Попову основать при издательстве "Земля и фабрика" тот замечательный журнал, которым зачитывались и стар и млад в двадцатые и в начале тридцатых годов.
Тогдашняя периодика была переполнена халтурой разрекламированных пролетарских писателей, расписывавших ужасы крепостного права, капиталистической эксплуатации, белогвардейских зверств и, наоборот, героизм сверхблагородных большевиков.
А во "Всемирном следопыте" читатель узнавал обо всем том, что делается на свете. Бывалые путешественники В. Арсеньев, П. Козлов, С. Обручев, Рустамбек-Тагеев запросто приходили в редакцию и передавали очерки о своих странствиях. Лучшее приключенческое, что печаталось тогда за границей, Попов давал переводить; он привлек таких наших талантливых писателей, как Александр Беляев, Александр Грин, В. Ян.
Но у Попова было много завистников. На него давили сверху - мало революционного, мало браните капитализм; ограничивали тираж журнала. Но пока Крыленко числился одним из вождей, "Всемирный следопыт", несмотря на разные наскоки, процветал.
И Владимир скоро там стал ведущим художником. Все рассказы и очерки, связанные с морем, иллюстрировал он. Его прирожденный юмор помог ему найти другого конька - иллюстрирование рассказов юмористических. Наконец Попов доверил ему рисовать обложки. Первой была обложка к № 4 журнала за 1926 год. Она воспроизведена также в книге воспоминаний о моем брате на стр. 111. Но год там указан неверно, и жаль, что это многоцветье подано без красок. Весь лист занимает огромная голова улыбающегося, молодого, румяного моряка-норвежца с трубкой в белых зубах - на фоне темного моря, скал, маяка. На обложке журнала № 6 сидит головастый розовый марсианин с пальцами длинными, как черви, на фоне фантастического разноцветного неба и леса. С тех пор половину обложек "Всемирного следопыта" создавал Владимир.
Он мог бы работать с утра до вечера, если бы был корыстолюбив и усерден, но ему хотелось и в гости ходить. Неизменно веселый, остроумный, он всюду являлся, как говорится, душой общества, постоянно его с Еленой куда-то приглашали, все его любили за общительность, остроумие и, добавлю,- за высокую культуру. Теперь, когда у него завелись деньги, возвращаясь из редакции, он постоянно захаживал на "развал" к букинистам, расположившимся близ Лубянской площади у Китайгородской стены, и покупал там редкие книги, главным образом французские. А французский язык он знал безупречно. Букинисты его признали - по его заказу они подобрали ему двенадцать томов мемуаров Казановы на французском языке, которые он прочел от корки до корки. За границей существуют специальные общества казановистов, а у нас, якобы за порнографию, их так и не издали, хотя не один раз пытались переводить...
