Мэтью Деннисон - Двенадцать цезарей
Рим, в котором оказался Веспасиан, восторженно принятый после разграбления Флавиями Иерусалима, был частично очищен. Смертоносный кошмар, последовавший после завоевания Антония, развеялся. За ужасной гибелью Вителлия, отвратительным примером массовой злобы и бесчинства толпы, последовали безумные жестокости Флавиевых солдат и даже гражданских лиц: мародерство, массовая резня и неистовая жажда крови. До прибытия Антония в город предприимчивый брат Веспасиана, Сабин, погиб в пожаре храма Юпитера Капитолийского[242], когда порядок уступил место хаосу. Домициан (оставленный в Риме, пока шла Иудейская военная кампания), более удачливый, чем дядя, смог сбежать. Позже Домициан будет с радостью вспоминать это событие, как если бы, подобно знамениям Веспасиана, это бегство наделило его полубожественностью. Со временем он построит храм на месте своего спасения. В нем он поставил статую собственной фигуры, которую возносит Юпитер Охранитель. Портретные изображения в императорском Риме никогда не были нейтральными: тот факт, что Домициан представил себя в образе человека, бережно поддерживаемого богом, является тщеславным жестом, противоречащим сдержанности Флавиев, не говоря уже о способности Веспасиана посмеяться над собой. Пока на римских улицах царил страх, выживший Домициан, спасшийся благодаря вмешательству Юпитера Охранителя или каким-либо другим образом, наслаждался свободой на оргии пиров. Инфантильный, упрямый, испытывающий головокружение от неожиданно открывшейся перспективы, он принял солдатское провозглашение цезарем как представитель отца. Но он не был цезарем, «…законы не соблюдались, принцепс находился вдали от Рима», — пишет Тацит. Интеграция чудесного спасения Домициана из пожара и от рук вителлианцев в повествовании Флавиев временно останется незаконченной. Позднее это спасение станет краеугольным камнем личной мифологии этого несчастного императора.
Роль цезаря фактически играл Муциан, прибывший в Рим в начале 70 года и привыкший командовать. Он изгнал из города необузданные войска Антония и отстранил от дел их несдержанного командира, который даже тогда занимался грабежом императорских владений. (История его изменчивой лояльности не давала оснований для доверия.) Антоний выехал из Рима, чтобы искать защиты у Веспасиана в Александрии. После того как император весьма дипломатично успокоил его, он вышел в отставку и отправился в родную Толосу (ныне Тулуза). Затем мысли Муциана вернулись к Домициану. С благожелательными намерениями или нет, но он стал сдерживать притязания молодого человека. Вместе с Домицианом они приступили к восстановлению римского механизма власти, которое продолжит Веспасиан, назначая наместников и префектов. Муциан казнил сына Вителлия. Вероятно, это была необходимая мера предосторожности, но сам Веспасиан вряд ли прибег к ней, поскольку утратил бы образ добродушности, который выбрал в качестве альтернативы высокорожденности, и ту «великую славу», которую Светоний приписывает ему в этот период.
Большую часть года Муциан надзирал над деятельностью правительства, готовясь к осеннему прибытию Веспасиана и более трудной задаче реформ. По свидетельству Диона Кассия, именно Муциан начал осуществлять программу увеличения налогов, которая со временем преодолела гигантский дефицит, доставшийся в наследство от Нерона и гражданской войны, оцененный Веспасианом в повествовании Светония в сорок миллиардов сестерциев при годовом поступлении налоговых сборов в сумме восемьсот миллионов.[243] «Муциан с величайшим рвением собирал отовсюду, откуда только можно, бесчисленные средства в казну, тем самым навлекая упреки на себя, а не на Веспасиана»[244], — пишет Дион Кассий. В конце года он настоял на том, чтобы император продолжил эту политику. На короткое время самопровозглашенный правитель Рима наслаждался абсолютной властью. Он утверждал, что его полномочия подтверждаются императорским перстнем-печаткой, переданной Веспасианом. Временное величие Муциана разделял только Домициан, назначенный городским претором с консульскими полномочиями. В судьбе этого безнравственного распутника, имеющего склонность к интригам, но ни честолюбия, ни смелости, чтобы стремиться к высшим почестям, это стало вершиной карьеры. В последующие годы, несмотря на высокое и влиятельное положение при дворе Веспасиана, у него не будет такой безусловной власти.[245]
Веспасиан изгнал из Рима астрологов. Теперь отпала нужда в них и им подобных, так как работа знамений была выполнена. Установил ли он в своем доме в Садах Саллюстия античные вазы, иконография которых подтверждала его верховную власть? Наверное, мы этого никогда не узнаем. Вместо стука солдатских ботинок и звона нагрудников на улицах Рима зазвучали инструменты восстановления города. Год спустя участники иерусалимского триумфа Веспасиана и Тита стали свидетелями быстрого заживления шрамов гражданской войны. Тем временем Веспасиан обратился к судебным делам, которые не слушались в течение восемнадцати месяцев вооруженной борьбы и беспорядков: объявил амнистию для доносчиков Нерона, изучил состав некоторых легионов, с тем чтобы рассеять оставшихся вителлианцев, и подготовил модель работы с сенатом, в которой при соблюдении всех формальностей император не сенаторского сословия получил абсолютную власть над принятием решений в органе, который полгода оттягивал наделение его неограниченными полномочиями. Он, как и все новоявленные принцепсы до него, сосредоточился на сохранении собственного положения. Хотя власть Веспасиана была официально провозглашена в декабре 69 года в так называемом «Законе о полноте власти Веспасиана» (lex de imperio Vespasiani), передававшем новому императору по закону или по постановлению сената всю власть, которой формально или неформально обладали его предшественники Юлии-Клавдии, а также полномочия делать «что бы то ни было, что отвечает интересам государства и достоинства небесного и земного, общественного и частного»[246], для более полного успеха требовалась поддержка и народа, и сената. Для этого Веспасиан распространил сведения о политике, которую собирался проводить, на монетах с надписью ROMA RESURGENS, LIBERTAS RESTITUTA («Рим возрождается», «Свобода восстановлена»). Как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе этот дар принес Риму мир и обеспечил платежеспособность.
Александрийцы называли Веспасиана «селедочником». Это было прозвище александрийского царя, печально известного своей скупостью и жадностью, и вряд ли являлось комплиментом, поскольку царские атрибуты, особенно на Востоке, подразумевают щедрость. В «Жизни двенадцати цезарей» Светония Веспасиан отличается скаредностью еще до своего принципата. Возможно, данная черта послужила причиной того, что однажды в Гадрумете его забросали репой, это была бурная реакция на проблему с продовольственным снабжением, вызванную жадностью проконсула.[247] Тот же недостаток, вероятно, повлиял на плохой результат выборов Веспасиана в начале его карьеры (он добился должности эдила только со второй попытки и только последним по списку). Если так, то это объясняет, почему бережливость быстро стала девизом его политики, которая прославлялась императором как добродетель Флавиев. Это был правильный шаг, сделанный в нужное время, единственное средство обратить разрушительное действие гражданской войны и безрассудств Юлиев-Клавдиев. Как и Муциан, Веспасиан собирал налоги с радостью и удовольствием. Этот процесс даже пробудил в прагматичном императоре несвойственное ему творческое мышление. Он установил налог на использование общественных туалетов. Это возмутило Тита, понятие императорского достоинства которого сформировалось в детстве при дворе Клавдия. Веспасиан сунул под нос поморщившемуся сыну монеты, полученные с первого сбора налога. Тит неохотно согласился с оценкой отца, что эти деньги не пахли. «А ведь это деньги с мочи», — улыбнулся Веспасиан.
Но император знал, что бережливость нужно уравновешивать великодушием, этот урок он извлек из ошибок Гальбы. Необходима щедрость, талант к величественным жестам. Веспасиан развязал кошелек для искусств. Реставратор статуй, трагический актер по имени Апелларий, кифареды Терпн и Диодор и успешный, но безденежный поэт по имени Салей Басс — все получили в награду суммы до полумиллиона сестерциев.[248] В то же самое время император назначил доход риторикам в Риме и Афинах, каждому по сто тысяч сестерциев. Возможно, эта политика была принята по настоянию Тита. Тит, получивший великолепное образование, писал стихи на латинском и греческом и даже пробовал свои силы в греческих трагедиях. Собственные достижения Веспасиана вряд ли были такими же высокими. Его суждения рождались из интуитивного понимания, а не благодаря учености. Он признавал роль зрелищ, визуальной пропаганды, такой как надписи на монетах, и символику разбора обломков храма на Капитолийском холме. Хотя к моменту его смерти строительные работы амфитеатра Флавиев остались незавершенными, этот памятник архитектуры, известный со Средних веков как Колизей, был даром Веспасиана римскому народу. Расположенный на месте бассейна в центре комплекса Золотого дома Нерона, он финансировался за счет трофеев Иудейской войны и планировался еще Августом, как утверждал Веспасиан. В правление Тита Колизей мог одновременно вместить десятки тысяч зрителей. С крутых многоуровневых лож римская чернь с наркотическим опьянением наблюдала за кровопролитием.
