Маремьяна Голубкова - Мать Печора (Трилогия)
Наш начальник на все был согласен, только бы поскорее нас в тундру выпроводить: уже кружились первые комары.
Так мы и расстались.
3
Впереди ждали нас незнакомые реки. Только названия одни я слышала: Сядей-Ю, Тар-Ю, Коротайка, Сарамбай, Талата. Сколько чего они нам готовят? Как примут?
Знала я, что надо будет нам каждую размоину обшарить, каждый бугор, каждую укатинку исползать, в ином месте десять раз по одному следу пройти. А тундра ой широка: сколько в ней этих бугров да укатинок, да размоин!
Одиннадцать нарт собралось в нашем аргише. Идут они не по ровной дороге, за всеми нужен глаз да глаз. Я вела двое груженых нарт, пастухи по три на каждого. Леонтьев, как олень, вдоль нашего обоза носился: увидит, что нарты с лодкой на кочке качнулись и лодка упасть готова, поддержит ее; заметит, что олень упал, - пастухов окликнет; запутается олень в упряжи - на ходу распутает.
На кочках первые нарты сломались. В другом месте первая лямка порвалась. В третьем - первый воз опрокинулся, сухари и сахар первой водицы с болота глотнули.
Первая стоянка наша была возле чума Зубатого и Михайлы Валея. Поставили они его на краю крутого кряжа, на сухом месте, как на островке. Рядом с чумом и мы палатку раскинули.
От Воркуты мы отъехали семь верст, и она от нас уже скрылась.
- Семиверстными шагами шагаем, - говорю я начальнице.
А той не до меня: в накомарнике ей душно, а без него первые комарики щиплют.
Саша как именинник ходит: рад, что с места стронулся, в поход пошел. Смотрит на начальницу и смеется.
- Пугали меня комарами, а я еще и накомарника не надевал. Прибавки не будет, так еще можно терпеть.
На другой день Леонтьев отличился. Все утро бродил, приходит и рассказывает:
- Вдоль речки пошел я кверху, вижу - за поворотом не близко от меня стая лебедей плазает. Два матерых лебедя - казак да матка - около другого берега держатся, а возле них два лебеденка снуют. Набрал я полные сапоги, а речку перебрел. Забрался на берег, пересек высокий мыс да еще добрую сотню сажен прополз. Подползаю к тому месту, где лебеди должны быть, и вижу...
Помолчал Леонтьев и рукой махнул.
- Две шапки пены к берегу прибились, - их на перепаде накрутило, - а около этих моих лебедей в завертях малые грудки такой же пены кружатся. Плюнул я, сел и давай воду из сапог выливать...
Пришлось мне учить Николая Павловича.
- Ни на реке, ни на ручьях лебедя не ищи. В здешних местах лебедь на болотах да на озерах живет. На иных озерах трясучие островочки есть, ни человек, ни зверь туда не ступит, - вот в таких местах любят лебеди племя выводить. Спросил бы ты меня - не трудился бы напрасно.
Теперь к нашему отряду прибавились еще двое нарт с семейным чумом Валея, а жена Михайлы Татьяна с трехгодовалым сынишкой Митей - на легковых нартах. А всего собралось девять человек да четырнадцать нарт.
Пока жили мы в Воркуте, нам казалось, что все пути закрыты. А чуть стронулись с места - путей хоть отбавляй. Могли мы ехать по тракторной дороге обратно на Сейду, по Сейде кверху - до конца, а оттуда - на реки, которые выбегают в Коротайку: Сядей-Ю, Тар-Ю, Подымей-Вис. Можно было ехать по другой тракторной дороге прямо на Коротайку, к тому месту, где в нее впадает Нямда. Можно было между двумя этими дорогами еще сотню других дорог проложить. А уверенно мы не могли ни одной дороги выбрать: у начальницы не было карты от Воркуты до Сарамбая, где нам велено было начинать работу. А с одним компасом, без карты, только большие знатоки тундры ходят. Вот мы и ждали, что наши пастухи нас выручат.
Легче всего было довериться Петре. Тихой речью да простой душой он давно приворожил нас к себе. Заботный да работный, он без дела есть не сядет, из любой беды в тундре выручит. Да все горе в том, что в здешнем углу Большеземельской тундры он мест не знает. Михайло и места знает, и парень он толковый, да только молодость его мешала на него положиться.
Зубатый в здешних местах родился и состарился. Все места здешние он знал, мог и других вести. Однако не доверяли мы ему. Еще в Кара-Харбее Петя Абраменко рассказывал про него:
- Есть в колхозе Смидовича один старый тундровый кулак Соболев. Две тысячи оленей у него было. Вот теперь ему, после легкой жизни да после безделья, рядовым пастухом в колхозе работать и немило. Из-за этого и Александров хотел держать Зубатого под своим наблюдением, да тот на своем поставил и поехал с нами.
Мы не доверяли ему, а сами знали, что Петря хоть и бригадир, а вести нас может только Зубатый. Но он обиделся, что его бригадиром не поставили, и помалкивал. Для начала все же показал дорогу:
- Сюда, - говорит.
И вот плывет наш аргиш, как в море караван, и не знает, куда. Плывет караван вдоль каких-то ручьев, добирается до их верховий и переваливает в разлоги новых ручьев. Достигнем мы какой-нибудь сопки, остановимся пастухи наши заберутся на макушку и смотрят против солнца из-под руки, будто три генерала своим войскам пути выбирают.
Усмехается Зубатый. Взглянет на Петрю и спрашивает:
- Ну, бригадир, куда теперь идти?
А Петря духом не падает.
Попал к нему каким-то чудом маленький бинокль, с каким по городам в театрах смотрят. Вот вынет его Петря из кармана и с полчаса разглядывает тундру, будто это место он и знает. Зубатый не вытерпит, тоже к биноклю тянется.
- Дай-ка эту штуку посмотреть.
Пока он к нему примеряется да смотрит, Петря перекинется словом-другим с Михайлой и уже знает, куда путь держать. Когда все насмотрятся да покурят, Петря покажет на какую-нибудь приметинку по-под небом, куда надо путь держать, и по-командирски говорит:
- Сюда!
И снова плывет наш караван по буграм, как по волнам, мимо неведомых речек да озер.
Тундра к той поре повеселела. Озера из белых голубыми стали, реки большой лед пронесли и теперь текли вольно, без удержу. Только кое-где под высокими горбами да под крутыми берегами белели пластины плотного лежалого снега. Он налился водой, окреп в пору вешних приморозков и теперь будет лежать далеко за половину лета. Когда я еще недоростком была, помню, уж морошка поспеет, идешь с туеском за морошкой, спустишься к ручью попить, а вместо воды снегу напьешься и морошкой закусишь. А нынче лето ли жарким стало, снега ли топки, а только по круглому году снег не держится, солнце быстро его съедает.
Кусты как зеленым дымом закутало. На мелкоярнике полный лист развернулся, на тундровом березняке - в полулист, на ольшанике почки только развертываться начали.
Мох из-под снега вышел белый. А теперь между старые белым мохом проскочил молодой вешний мох, и тудру как зеленым сукном подернуло. В полную силу цвела морошка; по зеленому сукну раскинулся морошечный цвет серебряными звездочками, - в темную осеннюю ночь никогда не увидишь на небе столько звезд, сколько высыпало их сейчас по тундре. Забурел лист медвежьей ягоды, и между листьев желтеют ее цветки. На черничных кустиках цветочки зелеными колокольчиками свесились, продолговатые листья голубики в полной красе красовались.
Ехали мы, не различая дня и ночи. Вторая наша остановка была в верховье какого-то ручья. Свежий ветер шелапутный переметывался с одной стороны на другую и обдувал комаров. Лежа рядом с палаткой, мы отдыхали после позднего обеда. Ия Николаевна попросила меня.
- Романовна! Люди говорят, что ты сказки мастерица рассказывать. Скажи, а мы послушаем.
- Слушай во все уши, в голову клади да в память бери, да людям скажи. А сказку мою зовут: "Стрелец-молодец".
"Где-то край неба жил пребогатый царь. Был он холостой, богатства имел без меры, без счету, и много держав ему подчинялись.
Был у него хороший работник. Больше всего любил он охотиться. Каждый день уйдет утром, а на обед приносит государю уток и гусей - и царю и гостям хватало. Так его и прозвали "стрелец-молодец".
Долго-долго тянется сказка про стрельца-молодца, про беды его и муки, про царскую лютость. К концу нашей стоянки подошел и конец сказки...
"...Попрощался стрелец-молодец со свояченицами и с тещей и отправился с лягушкой в путь-дорогу. Шли они да шли, через трое суток дошли они до места, где стояли три дуба на одном корню. А под дубами чугунная лестница. Вот лягушка и говорит стрельцу-молодцу:
- Чему буду учить - слушайся меня. Спускайся по этой лестнице под землю до дубовой двери. Зайдешь через лубовую дверь в комнату - там слева стоят три шкапа. Отворяй двери первого шкапа, спрячься туда и запрись. И слушай оттуда все, что будет делаться. А потом сам догадаешься, что нужно делать.
Так и сделал стрелец-молодец. Посидел сколько-то в шкапу, слышит: идут двое и песни поют. И видит: вошли в комнату двое, ростом немного больше четверти, сами с ноготок, а бороды у них с локоток, по земле волочатся. Вошли они и громко крикнули:
- Ум-разум, приготовь нам обед!
А обед уже на столе стоит, да и с водочкой. Вот наелись они и опять кричат:
- Ум-разум, убирай посуду!
