Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)
опасение неопытности и легкомыслия короля. бессознательный сотрудник
Хмельницкого в уничижении Польши,
.
20§
Ян Казимир, теперь, когда приближался последний момент войны, вдохновлялся
всё большею и большею „ревностью не по разуму*.
Е счастью для панов, Русин-католик Стефан Чернецкий начал уже входить в славу
знатока стратегии и тактики. В противность большинству вождей, он соглашался с
теми, которые советовали идти под Берестечко. Две недели уже твердил он королю и
сенаторам, что надобно воспользоваться отсутствием хана и ударить па Хмельницкого:
иначе—ожидание и бездействие ослабят бодрость духа в войске и усилят Козаков. На
гетманского любимца не обращали внимания; видели в нем только талантливого
теоретика и смельчака. Теперь же большая часть вождей смотрела на него, как на
вредного и опасного человека, который пользуется неопытностью короля,
предубежденного в его пользу. Его слушали нетерпеливо, его даже ненавидели, но всех
удерживало от резкости внимание, с каким генералы ГГршиемский, Мандель, Убальд
выслушивали его доводы.
Три дня боролся Чернецкий с противниками своего плана, и наконец движение под
Берестечко представилось большинству, как необходимость и как единственное
спасение войска и Речи Посполатоии. Аргументы Полякорусса Чернецкого отличались
тою простотой, с которой обыкновенно высказываются глубокия и многосложные
соображения таланта. Остаться под Сокалем значило—отдать Волынь и Полесье в
жертву неприятелю, значило—позволить ему подкрепить себя новыми массами
мужиков и соединиться правым крылом с лигвокозацким ополчением, от чего силы
противника возросли бы до полумиллиона. Под Сокалем не было удобного места для
полевой битвы. Окрестность была голодна и пустынна. Пришлось бы—или уходить,
или подвергнуться осаде, и в таком случае тысяч 15 поепрлитаков были бы—или
отрезаны, или истреблены, а король и Речь Посполитая, не имея никакой надежды на
спасение, зависели бы от благосклонности судьбы, или неприятеля. Напротив под
Берестечком было место, удобное для битвы. Оно представляло все шансы победы:
ибо, хотя бы неприятель был втрое и вчетверо многочисленнее, то не мог бы
развернуть всех своих сил. Паши для лошадей было достаточно. Река Стыр и болота
речки ИИресни защищали лагерь. В случае проигрыша, можно было спокойно
отступить, а еслибы неприятель, как были слухи, имел намерение отступать к Киеву и
протянуть войну, оттуда легко было в этом ему помешать.
Когда было наконец решено, что войско двинется к Берестечку, Чернецкий
выступил с другим, еще более смелым планом:
.
206
двинуться под Берестечко номонттом, то есть возы и челядь оставить под Сокалем.
; Чтобы понять, какое значение придавал Чернецкий своему плану, надобно знать,
что ото были за возы и вся обозная челядь вместе с её господами, но описанию самих
Поляков, Каждый даже не богатый шляхтич (убогие служили в надворных хоругвях)
брал из дому палатку, вооружение, военные снаряды и съеетыые припасы для себя, для
слуг и для лошадей в таком количестве, чтобы во время кампании не терпеть голода.
Сам он ехал на возу, „козакъ* *) его ехал на верховой лошади, а возница—на козлах.
Торных дорог, в те времена не было. Кони погрязали в топких местах, в песке или
же в размягченном дождями черноземе. Поэтому возы долженствовали быть малы и
легки на ходу. Колеса делались дома; ободья не отличались правильностью, а оси ие
всегда подмазывались. Во время похода поднималось такое скршиенье, как у Половцев,
о которых наш древний баян говорит: „Брилат телеги в иодунощи, рцы лебеди
росиущени*. На скрипучем возу утверждался высокий плетеный кош (по-татарски
кхош), и во всей постройке походной колесницы не было ни кусочка железа*
Самый убогий шляхтич, отправляясь на войну, брал с собой обыкновенно два воза,
три или четыре коня и .двоих слуг. Можно судить, сколько их брал богач, не
отказывавший себе в удобствах .походной жизни. Возили за собой паны полную кухню,
целую шив.ницу, удобные и нарядные шатры, дворовуЕО прислугу в составе
королевского двора, экипажи и дуговых парадных лошадей. Вельможи вступали в
лагерь целыми таборами, так что под ИИилявцама на 84.000 посполитаков было
200.000 слуг, а беглецы оставили на месте 160.000 возов. Под Береетечком не было уже
такой роскоши и щеголеватости, но зато в лагере находился король со двором, все
министры Речи Посполитой, 40.000 шляхты, более 20.000 лаковых и дворовых
жолнеров и 36.000 регулярного войска, которые также требовали значительного числа
возов. Очевидец насчиталъ
*) В настоящем случае штк у шляхтича был тем, чем у Козина был чура или джура
(джаур). Воюя местным обычаем, шляхтич о коза* чивален, а козак отатаривался в
смысле военного ремесла; но оба они учились атому ремеслу у азиатских номадов,
которые уничижили древний Киев и потрясли Краков. Здесь видно то сродство
шляхтича с козакои, которое объясняет, почему во главе козацких бунтов является
шляхта различных :вероисповеданий. Сродство козака с татарином не менее очевидно.
.
207
их полый л л иона под Сокалем, а потому было там не менее, полумиллиона слуг и
миллиона полутора лошадей: цифра невероятная, но она основывается на общем
убеждении, что в панском лагере возы надобно было считать не десятками, а сотнями
тысяч.
Эти возы были причиною, что шляхта, кочуя обозом удобно, не охотно перемепяла
место, и никоим образом не допускала над собой дисциплинарной строгости. Она и
здесь помнила, что шляхтич в городе равен воеводе, все равно как и козак помнил
везде, что он вольный козак, хоть и гнали его па бой сзади, все равно как и Татарин
знал, что хану повинуется Орда только в Крыму, и то пе всегда. Под Берестечко
сошлись па бой три вольницы: цивилизованная, полудикая и совсем дикая.
Столь огромный табор, и независимо от атавизма, именуемого шляхетскою
вольностью, делал невозможным всякое эпергическое движение, и так как, при такой
массе людей, лошадей и возов, нельзя было сохранить в походе порядка, то панскому
лагерю ежеминутно угрожала опасность, что нападение неприятеля, расположенного
невдалеке от Стыра, могло разорвать беспорядочную громадину на части. По этой-то
причине Чернецкий предлага л оставить возы и челядь в укрепленном лагере под
Сокалем, с некоторою частью пехоты и конницы для обороны и порядка, а с остальным
войском и необходимым багаѵкем двинуться под Берестечко комонникоы.
Большая часть вождей не хотела рисковать своею популярностью у всемогущей
шляхты и отказаться от походных удобств. Популярним и сибариты объявили
напрямик, что—или совсем не следовало двигаться с места, или двигаться в полном
составе. Но, так как этого мнения не поддержали они никаким аргументом, то король
объявил военной раде своей, что войско пойдет комонником, и с этим отпустил
гетманов и тех, которые умели противоречить, но не могли придумать ничего
убедительного. В другой, более ограниченной, раде было постановлено—в следующий
же день готовиться к походу; 15 мая, на рассвете, войско выступит одной дорогой, а
необходимые фургоны ц возы пойдут тремя дорогами. В два дня надеялись прийти под
Берестечко.
Лишь только этот приказ протрубили в лагере, шляхта бросилась в собственную
раду. Воеводства, земли и поветы собрались каждое в свой круг (коио), и выбрали
послов для генерального кбла. Генеральное коло отправило посольство к гетманам, и
так как не было недостатка в людях, умевших искать своих выгод под прикрытием
общественных интересов, то пущена была въ
208
.
ход мысль, что эти огромные толпы челяди, оставленные в лагере, могут поднять
бунт и, в отсутствие своих панов, разграбят их имущество, что поведет Речь
Посполитую к последней гибели.
Мысль эта послужила сигналом общего ропота. Предчувствуя грозящее отечеству
несчастье от рук и ног, которые голова и торс исключали из политического тела,
посполитаки отправили к королю послов; но король не допустил их к себе, и они
обратились к генералу Пршиемскому с мольбой от всей шляхты спасать отечество.
Пршиемский, в качестве полевого писаря, побежал к королю, бросился ему к ногам и
так настойчиво умолял его, что король испугался собственного решения. Отдан был
приказ готовиться к походу с возами.
Чтобы сохранить, однакож, какой-нибудь порядок в громадном передвижении,
