Олег Соколов - Битва двух империй. 1805–1812
При этом Чернышёв фактически был не только светским любезником и лихим рубакой, но и проницательным не по годам разведчиком. Свои рапорты о пребывании во французском штабе писали и другие участники весёлой компании, и Наполеон, конечно, догадывался, что далеко не все русские офицеры, находящиеся в его штабе, пребывают здесь из желания помахать саблей в обществе парижской золотой молодежи. И тем не менее эти люди были допущены везде; тем самым император демонстрировал, что у него нет никаких секретов от России…
После Ваграма война продолжалась недолго. Французы двинулись по пятам отступающей австрийской армии, и в то время, когда уже начиналось новое арьергардное сражение, оно было прервано. 12 июля 1809 г. в Цнайме было подписано перемирие, и вскоре начались мирные переговоры, которые происходили в небольшом городке Альтенбург на границе Венгрии.
Для того чтобы сообщить Понятовскому о заключении перемирия, был послан офицер-ординарец Наполеона капитан Хлаповский. С паспортом, подписанным эрцгерцогом Карлом, он проехал по всей территории, занятой австрийскими войсками, и 15 июля он уже был в главной квартире эрцгерцога Фердинанда, а на следующий день — в штабе Понятовского.
Здесь, на польском театре войны, отношения между «союзниками» дошли до полного «театра абсурда». Вначале июля австрийцы отступали. Польская армия шла за ними по пятам. 14 июля утром войска Понятовского подходили к Кракову. В этот момент в польский лагерь прибыл австрийский парламентёр. От имени генерала Монде он просил у командира польского авангарда генерала Рожнецкого перемирия на 48 часов для того, чтобы эвакуировать город без ущерба для жителей. Понятовский разрешил командиру авангарда заключить подобное соглашение, но только на 12 часов.
Это произошло в 6 вечера, и, следовательно, срок перемирия истекал 15 июля в 6 утра. Однако уже на рассвете князю Понятовскому доложили, что в городе русские войска. Князь тотчас выступил во главе кавалеристского отряда и в 6 утра был у ворот Кракова. Там уже находился генерал Сивере с русским отрядом. Солдаты Сиверса преградили дорогу польским кавалеристам, тогда командир польского эскадрона Потоцкий воскликнул: «У меня приказ войти в город от имени Его Величества императора французов. Надеюсь, вы не заставите меня пустить в бой пики, чтобы проложить себе дорогу!» Сивере не стал лезть на рожон, его солдаты расступились, и польская конница вместе с князем Понятовским вступила в город, за ними шла пехота.
Каково же было удивление князя, когда он увидел, что город был наполнен русскими войсками! Оказывается, заключив перемирие с поляками, австрийцы сделали всё, чтобы поторопить русский авангард и передать ему город. Сивере со своими войсками совершил форсированный марш и пришёл в Краков раньше поляков. Понятовский видел, что в городе не только располагаются русские части, но и спокойно разгуливают вооружённые австрийцы. На площади князю преградил дорогу эскадрон русских гусар. Они стояли, повернувшись спиной к австрийцам и лицом к польскому отряду. Свидетель этого эпизода рассказывает в своём рапорте: «Князь попросил гусар дать ему проехать. Они остались неподвижными. Тогда, разозлившись, он вонзил шпоры в бока своего коня, направил его прямо на гусар. Того, кто встал у него по пути, он отшвырнул мощным ударом кулака. Проход тогда открылся при радостных восклицаниях народа»21.
Вслед за князем поскакали его офицеры и кавалеристы, город заняла польская пехота. Только применив силу, Понятовский смог войти в ратушу и принять город от лица императора Наполеона. Впрочем, ещё долго, до заключения мира, вместе с польским командованием в Кракове оставался и русский штаб.
Согласно перемирию, условия которого Хлаповский доставил князю на следующий день после занятия Кракова, войска должны были оставаться на тех позициях, в которых они находились в момент подписания документа. Это означало бы для Понятовского, что он должен был уйти из древней столицы Польши. Но князь понимал, что оставить подобный важнейший пункт в руках австрийцев, тем более после победы, было бы абсурдом, поэтому он трактовал условия перемирия таким образом, что войска должны оставаться на тех позициях, в которых они находились в момент получения известия о перемирии. И объявил, что не отдаст Краков без приказа Наполеона.
Ситуация в городе была, прямо скажем, непростая. Как уже указывалось, в древней польской столице оставались и русские, и польские части. Отношения между «союзниками» были таковы, что начальник штаба польской армии генерал Фишер вызвал на поединок командующего русским авангардом генерала Сиверса. Офицеры также неоднократно дрались на дуэлях, а солдаты то и дело сталкивались в кулачных драках на улицах.
Несмотря на эту напряженную обстановку, Понятовский мог констатировать, что его отношения с князем Голицыным вдруг стали меняться к лучшему. Эта перемена со стороны русского главнокомандующего объяснялась его политическими видами.
Политика князя Голицына строилась не просто на враждебных полякам чувствах, он даже отмечал: «Неоспоримо, что обыватели обеих Галиций не терпят австрийцев, и сия ненависть происходит точно от тяжкого правления и образа обхождения с ними…»22
Исходя из этого, князь предлагал следующее: восстановить Польское королевство под скипетром русского царя. Эту мысль уже давно лелеял близкий друг Александра князь Чарторыйский, вокруг неё вращалась русская политика в конце 1804 в начале 1805 гг. В это время Чарторыйский всеми силами стремился спровоцировать войну между Россией и Пруссией, чтобы отобрать у Пруссии польские земли, договориться с австрийцами и объявить о восстановлении Польского королевства, возложив королевскую корону на голову Александра!.
Как уже упоминалось, в 1805 г. война с Пруссией не состоялась, и эта идея была на некоторое время отложена в сторону, но она будет снова и снова всплывать на поверхность. Предложения Голицына были куда более скромными, чем Чарторыйского. Если последний хотел восстановить Польшу в старых границах, то Голицын исключал в своих проектах из будущего королевства всю Белоруссию, Киевскую и Подольскую губернии. Тем не менее Сергей Федорович считал, что идея восстановления Польши более чем разумна.
Он писал: «Чтобы все умы привести в равновесие, чтобы водворить повсюду спокойствие, необходимо нужен им король… Истинно все благомыслящие поляки жаждут о той минуте, в которую провозглашён будет их королём Александр, император всероссийский»23. Однако и в 1809 г. проектом восстановления Польского королевства под русским скипетром не суждено будет осуществиться. В ответе Голицыну на его предложение министр иностранных дел граф Румянцев под грифом «секретнейшее» высказывал скептические замечания по поводу его проекта: «Можно ли положиться на постоянство польской нации и под самым видом пылкого их желания соединиться ныне под скипетром е. в-ва, не кроется ли больше умысла, чтобы тем удобнее возвратить ту часть Польши, которая России досталася и потом вовсе отмежиться от нас? Но если бы сего и не случилось, то не предстоят ли живые примеры в глазах наших, сколь слаба и ненадёжна связь между соединенными под одной властию, но под разными именами и на особых правах государствами, невзирая на давность времени, которая, казалось бы, должна была сделать их нераздельными и неразлучными во всех случаях?»24
Но может быть, самым главным контраргументом Румянцева было то, что, пока Польша оставалась разделённой между тремя державами (не следует забывать, что Пруссия сохранила, даже после Тильзитского мира, некоторые польские земли), последние были связаны между собой как бы круговой порукой. Пока сохранялась такая ситуация, Пруссия и Австрия оставались потенциальными союзниками России, как её сообщники в не самом красивом поступке. А вот если бы Россия забрала себе все польские земли, то она могла серьёзно поссориться с двумя другими участниками раздела. Именно поэтому политическим проектом князя Голицына пока не было дано ходу. Однако Румянцев не исключал, что если знатные люди герцогства Варшавского и галицийские магнаты пожелают стать русскими подданными и обратятся по этому поводу с ходатайством, то «таковой подвиг их и предложение о том не останутся безуспешны»25.
Впрочем, никаких «подвигов» и предложений на этот счёт не последовало. Политика Голицына осталась без последствий для судьбы Галиции. Зато обсуждение вопроса об этой провинции и о Польше в целом сыграло важнейшую роль в мирных переговорах в Альтенбурге.
Переговоры шли туго.
С одной стороны, у австрийцев оставались ещё немалые силы — около 250 тыс. солдат, готовых продолжать войну; с другой стороны, Наполеон сам не знал, как выйти из сложной ситуации, в которой все оказались. Кроме того, ему была неясна позиция России. В идеале он видел результатом кампании передачу Галиции герцогству Варшавскому, однако такой исход, совершенно очевидно, был бы неприемлем для Александра. Это означало бы восстановление почти половины Речи Посполитой. В этом случае сам собой напрашивался вопрос окончательного восстановления этого государства, а следовательно, отторжение от России её западных провинций. Поэтому Наполеон искал других решений. Одним из возможных вариантов было бы создание Галиции как отдельного независимого государства под властью союзного Наполеону государя, но и этот вариант едва ли мог удовлетворить Россию — ведь вместо одной маленькой Польши получилось бы целых две маленьких Польши! Царь вполне соглашался отдать Галицию австрийскому принцу, но это никак не устраивало ни Наполеона, ни поляков, так как фактически означало бы сохранение всей Галиции в качестве австрийской провинции.
