Римская империя. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов
– Как же ты представляешь себе богов? – воскликнули разом все присутствующие.
– В природе есть две вещи, из которых все происходит, – причина и материя (вещество). Материя лежит бездеятельной, если никто, никакая причина, не приведет ее в движение. Если существует, например, кусок меди, он превратится в статую только при том условии, если будет художник, который возьмется за это. Все отдельные причины имеют одну общую, начальную причину. Вот это и есть Бог. И потому он может быть только един. Он близок к нам; он внутри тебя; это священный дух в тебе; он блюдет худые и добрые дела; без него нельзя быть добрым. Если хочешь снискать его расположение, будь добр. Если хочешь чтить его, чти не жертвоприношениями, но чистым сердцем, добрым и честным помыслом.
Так учил знаменитый философ. Но и в народной массе, поклонявшейся стольким разнородным божествам, явно обнаруживалось уже стремление объединить их всех в каком-нибудь одном всеобъемлющем божестве, в виде ли Кибелы, Сирийской богини, Исиды, или наконец в «непобедимом боге солнца» – Мифре, который позднее подчинил себе все страны Римской империи.
Варвары и Рим
Т. Сокритова
I
В «Старом лагере»[36] шли спешные работы по починке укреплений; ожидались военные события: с севера получались тревожные слухи. Когда-то Август мечтал, что именно этот лагерь будет самой надежною защитою против германцев; но с тех пор прошло немало времени, и лагерные укрепления нужно было обновить.
Дул сильный северный ветер, с шумом обнажая развесистые дубы и буки; усталые римские легионеры раньше вечера оставили свой труд; темные тучи, бороздившие низкое небо, не предвещали ничего доброго, и нужно было вовремя попасть в свои жилища. «Да! Это не южный благодатный климат!» – думалось им, когда они в надвигавшихся, непривычных для них сумерках пробирались в свою стоянку. Их путь лежал через предместье лагеря, которое уже совсем напоминало город; после ряда бедных хижин мирных германских торговцев, сбывавших здесь свои звериные шкуры, рыбу, чистый душистый мед, прозрачный янтарь с берегов Свейского моря и другие продукты своей страны, вздымались громады римских построек; прекрасные белые колонны, лестницы и портики казались выхваченными прямо из Рима; эти постройки принадлежали военачальникам и римским купцам. Римское могущество уже величаво заявляло здесь о себе; недаром приходившие сюда мирные германцы чувствовали суеверное почтение к римскому городу и шли с дарами поклониться перед жертвенником римских богов.
Вооружение римского воина
Римские легионеры, бряцая оружием, разговаривали как раз о германцах. Они вспоминали старые рассказы о том, как Марий победоносно громил варваров, и ясно сознавали, что эти времена прошли: стотысячная армия, стянутая Римом на пограничную линию, и частый ряд крепостей служили целям обороны, а завоевательные походы уже больше не предпринимались; варвары стали серьезным докучным противником, о котором Риму постоянно приходилось помнить; лагери должны были стоять на страже и чутко прислушиваться к тому, что делалось внутри вражеской страны, где бродили свободные германцы; тесно уже было варварам, с юга и запада не было им простору для расселения, и культурный Рим ждал постоянно их разрушительных набегов.
Дойдя до своих жилищ внутри города, легионеры собрались кучками и продолжали свои беседы; это были тихие таинственные разговоры, будто какая-то тревога охватила солдат.
Сегодня прибыло из Рима добавочное войско и много вестей принесло с собою о событиях на родине; теперь легионеры жадно набросились на обсуждение того, что так живо их интересовало.
Перед ними возникали картины римской гражданской смуты и неурядицы. Суровый, не любимый солдатами за свою скупость, Гальба и его приемный сын Пизон пали жертвами народного заговора! «Свершилось!» – с чувством удовлетворения отмечали легионеры. Но кто же новый избранник? В Риме таковым признали Оттона; прибывшие легионеры, глумясь, рассказали, как сенаторы и римская толпа, только что льстившие убитому Гальбе, добиваясь его милости, опрометью бежали теперь в лагерь преторьянцев заявить о своей готовности служить их новому ставленнику. По окровавленному римскому форуму, где валяются еще неприбранные тела убитых, на колеснице едет новый повелитель и дает громкие обещания предстоящих наград и праздников; между тем его тихие приказания гласят о казни тех, кто кажется ему опасным; и народ чувствует, как трепещет от страха этот носитель власти, которая так же быстро и так же грозно может окончиться, как возникла.
Презрительная и торжествующая усмешка пробегает по тонким губам слушателей. Воля солдат – это все! Да, они теперь сознают это и воспользуются своею властью! Пусть там, в Риме, провозгласили Оттона, – нижнерейнская армия хочет дать Риму своего избранника, таковым намечен Виттелий, и они пойдут за ним, и пусть оружие решает, чей выбор восторжествует! Довольно они наголодались и нахолодались в чужой стране! Что ждет их впереди? Все та же тяжелая работа в суровом климате, среди дикарей, с которых и взять-то особенно нечего было: это ведь не богатый Восток! Жалованье они получают скудное, земли у них нет! Кто же их вознаградит за все лишения? Только они сами добудут себе добычу и славу, а собственный ставленник-император поневоле окажется их покровителем. А вот еще с Востока идут слухи о возможности выступления в качестве римского императора со стороны также и тамошнего наместника, Веспасиана. Вот как шатка и неопределенна стала эта власть! Может ли уважение к ней сдержать их, легионеров, чьей помощи будет добиваться подарками и деньгами каждый из претендентов!
В своем увлечении планами счастливого будущего легионеры забыли о более близких задачах и опасностях. В том же лагере, в другой только его части, шло совещание не менее таинственное: здесь собрались батавские наездники, которые составляли конницу и входили как часть римских легионеров в общее войско. Они находились на службе у Рима уже давно и считались испытанными и верными союзниками.
Уже издревле батавы отложились от родственного племени хаттов, заняли в нижнем течении Рейна остров и берега и отдались Риму в подданство; римляне уважали этих рослых силачей, не угнетали их налогами и берегли их как оборонительное оружие против германцев; без дружбы батавов Друз (пасынок Августа) не мог бы окончить постройки по сооружению своего знаменитого канала. Батавы служили и в самом Риме; там они выдвигались не только на военном поприще, но проникали и в дворцовую службу и оказывались, как и другие германские вольноотпущенники, способными к государственной службе. Однако с некоторых пор
