Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

Консерваторы были весьма раздражены; средний класс колебался; в народной партии шли раздоры. Кроме Катилины явились три кандидата на консульство: Сервий Сульпиций, приготовлявший избирательный закон, Луций Лициний Мурена, прежний генерал Лукулла, и Децим Юний Силан, муж Сервилии. Красс поддерживал Мурену, между тем как Цезарь выступил на защиту Силана, а Катон за Сульпиция. Скоро пошли беспокойные слухи. Говорили, что Катилина призвал из Этрурии на выборы ветеранов Суллы, что последние готовы на все и что Цицерон будет убит.[568] В действительности же Катилина призвал банды крестьян из Ареццо и Фьезол, чтобы увеличить число тех, кто должен был голосовать за него, но, как бывает при возбуждении умов, всякий, чтобы поразить своего собеседника, преувеличивал свои сведения, говорил, как очевидец, о том, что ему только рассказывали, прибавлял к этому свое, даже изобретал, так что событие, переходя из уст в уста, из мелкого предположения очень скоро делалось подробной длинной историей. Рим был полон очевидцев, видевших, слышавших, знающих и имеющих потребность рассказывать то, что они узнали; многие бежали со своими рассказами к должностным лицам.[569]

В политическом мире по-разному относились к этим слухам. Консерваторы не только подтверждали их, но, отчасти из злобы и партийной ненависти, отчасти также потому, что действительно верили им, объявили соучастниками всех тех, кто высказывал сомнение. В народной партии, напротив, говорили, что все это пустые росказни и сплошная выдумка.[570] Выборы приближались, выборная агитация возрастала; золото раздавалось целыми горстями Цезарем, Метеллом, Каталиной и Муреной, привезшим его много с Востока. Отряды крестьян и собственников, призванные Каталиной, каждый день входили в Рим. Консерваторы и капиталисты из всех сил боролись против Катилины, и распространявшиеся слухи становились все ужаснее. Говорили, что Катилина на свой счет приказал набирать солдат в Этрурии. Это будет восстанием, подобным восстанию Лепида, и Катилина прикажет вырезать сенат.[571]

Догадки становились все более и более неопределенными и тревожными. Беспокойные слухи, упорная оппозиция консерваторов, очень острый финансовый кризис устрашили средний класс собственников; а Катилина с невероятной энергией возбуждал шумный и отчаянный мелкий люд Рима, куда он призвал также италийских пролетариев. Консерваторы со все большим беспокойством повторяли, что республике угрожает обширный заговор, составленный не только Каталиной, но Цезарем и всей демократической партией. Самые раздраженные начинали требовать энергичных мер. Цицерон делал все что мог, чтобы доказать консерваторам свою готовность к поддержанию порядка. Он приставил к Катилине в качестве шпиона некоего Квинта Курия, молодого болтуна, рассказывавшего все, что Катилина говорил или делал, своей возлюбленной Фульвии, женщине из довольно хорошей фамилии, но очень испорченной, а последняя передавала все Цицерону. Тот выслушивал советы, давал указания, принимал во всякое время и тех, для которых шпионство было ремеслом, и тех, которые шпионили из удовольствия. Он старался распространять слухи, неблагоприятные для Катилины; и не было ни одного сенатского заседания, в котором он, с помощью Катона, не нападал бы на Катилину, обвиняя его в подкупе и угрожая ему процессом.[572] Но он отказывался идти далее, потому что не был ослеплен до такой степени, чтобы не видеть, что дело идет только о подозрениях и предположениях, а не о фактах, которые одни позволяли бы принять строгие меры.[573]

Неожиданный инцидент скоро усложнил и без того запутанное положение. Сервий, юрисконсульт, вырабатывавший избирательный закон, был в числе искателей консульства, но, повинуясь закону, не тратил ни копейки. К несчастью, посреди стольких кандидатов, рассыпавших золото, никто не считал серьезным такого скупого кандидата, как будто бы закон был простой забавой. Раздраженный Сервий посреди самой горячей избирательной агитации объявил, что снимает свою кандидатуру и будет преследовать Мурену за подкуп. Он действительно принялся собирать улики с помощью Катона, негодовавшего, что покинули лучшего консервативного кандидата.[574]

Этот скандал накануне выборов увеличил дерзость Катилины, который, все более и более надеясь на победу, произнес тогда перед избирателями большую речь, указывая им, что несчастные не могут рассчитывать на богатых для улучшения своей участи.[575] Цицерон, всегда готовый действовать против кандидатуры Катилины, но без риска подвергнуться ненависти народа, а, напротив, казаться принимающим к сердцу его интересы, скоро был принужден выставить против Катилины обвинения, более тяжелые, чем в подкупе, над которыми все смеялись. Возможно, что крестьяне, которых призвал Катилина и многие из которых были руководимы прежними солдатами Суллы, вели безрассудные речи. Возможно, что Манлий, старый сулланец, смеялся над этим распущенным и робким поколением, надеявшимся кассировать долги при помощи закона. Он, представитель революционного поколения, хорошо знал, что должники могут быть освобождены только мечом. Эти разговоры обычно преувеличивались консерваторами, и Цицерон воспользовался ими, чтобы скрыть свою оппозицию Каталине под предлогом защиты порядка. Он хотел сражаться не с популярным кандидатом, а с человеком, от которого отступились даже Красс и Цезарь, врагом общественного спокойствия, готовившимся предать Рим огню и мечу. Но достаточно ли верило этим росказням общество и особенно достаточно ли было оно взволновано, чтобы позволить уничтожить Каталину? Консерваторы сомневались в этом. Выборы все приближались; надо было сделать что-нибудь, чтобы произвести впечатление на публику в последний момент.

Уступая, как весьма вероятно, настояниям вождей консерваторов, Цицерон приготовил удар, которым думал сильно повредить Каталине. Накануне дня, назначенного для выборов, он неожиданно созвал сенат и торжественно просил отсрочить выборы на несколько дней для того, чтобы на следующий день можно было обсудить опасное положение, в котором находится сенат. На другой день он с напыщенностью рассказал все слухи, циркулировавшие о планах Катилины. Он предложил последнему оправдаться в надежде вырвать у него какие-либо компрометирующие признания, но Катилина просто отвечал, что его намерением было быть главой единственного сильного тела, которое еще было в республике, народа.[576] Удар был отражен, и нужно было на этот раз приступить к выборам, которые происходили в последних числах июля или первых числах августа.[577] Положение было таким неопределенным даже в самое утро выборов, что обе стороны делали величайшие усилия.

Цицерон председательствовал в комициях, окруженный охраной из своих друзей; он был в панцире и время от времени открывал свою тогу, чтобы показать его. Он хотел произвести впечатление на публику и людей нерешительных или робких, которые голосовали бы за Каталину. Войска занимали соседние храмы. Всадническое сословие было мобилизовано почти все. Знатные и всадники, никогда не появлявшиеся на Марсовом поле, являлись голосовать с беспокойным и решительным видом, ведя за собой своих клиентов и друзей. Борьба была очень оживленная, но и на этот раз деньги одержали победу над числом. Несмотря на голоса мелкого люда Катилина не был избран. Цезарь, напротив, был избран претором, а Метелл трибуном, но вместе с Катоном.

Для Катилины оставалась еще одна надежда: если бы Мурена был обвинен в процессе, который начал против него Сульпиций, то выборы должны были быть кассированы. Но Мурену с красноречием защищал Цицерон в сохранившейся до нас речи, и он был оправдан. После своих трех неудач Катилине оставалось навсегда отказаться от консульства. Цицерон мог поздравить себя, что с честью и ловкостью вышел из ужасного затруднения, в которое поставила его кандидатура Катилины, не раздражив слишком ни консерваторов, ни народную партию.

Но дерзкий и гордый Катилина не был человеком, который признал бы себя побежденным. Взбешенный своим неуспехом и страшась преследований консерваторов, он принял безрассудное решение: дал денег Манлию, возвращавшемуся в Этрурию, и поручил ему набрать небольшую армию между отверженными людьми. Он убедил самых отчаянных из своих сторонников попробовать смелый удар, убить Цицерона и силой захватить консульство, когда будет готова армия Манлия.[578] Август и сентябрь были употреблены на приготовление этой попытки. Но было невозможно держать в тайне в течение такого долгого времени все приготовления. Спокойствие, последовавшее за выборами, скоро было смущено тревожными слухами; Цицерон снова был осажден доносами, советами, убеждениями стоять на страже. Что должно было ему делать? Он снова показал себя очень деятельным, однако без желания ускорить решение, а тем более принимать меры, которые могли показаться ненавистными для народа. Но консерваторы со дня на день делались более и более раздраженными, они требовали введения военного положения и теснили Цицерона, по мере того как росли слухи о заговоре. Цицерон, до сих пор колебавшийся, был побежден, наконец, всей этой агитацией высших классов и опасностями, которым он сам подвергался; и так как все побуждали его быстро действовать, он, наконец, решился созвать сенат на 21 октября и подтвердить там, как действительные факты и результаты расследований, произведенных им, консулом, самые тяжелые распространявшиеся тогда слухи. Таким образом он рассчитывал побудить сенат объявить военное положение и удовлетворить консерваторов. В заседании 21 октября он утверждал, что «знает все», что он обладает определенными доказательствами самых тяжелых обвинений против Катилины, чего не могло быть тогда.[579] Между прочим он сказал, что 27 октября Гай Манлий должен взяться в Этрурии за оружие во главе армии и что Катилина на 28 число замышляет убийство сенаторов.