Гульельмо Ферреро - Величие и падение Рима. Том 1. Создание империи

Общественное внимание не могло много заниматься этой незначительной войной в то время, когда политическая борьба в Италии становилась все ожесточеннее. Весной в Рим совершенно неожиданно прибыл с целью выступить кандидатом в трибуны Квинт Метелл Непот, зять Помпея и один из его генералов.[559] Этот Метелл был сыном консула 98 г., племянником завоевателя Балеарских островов и двоюродным внуком Метелла Македонского;[560] следовательно, он принадлежал к одной из самых крупных фамилий Рима, но, как и многие другие знатные, вслед за Помпеем вступил в народную партию, чтобы быстро сделать себе карьеру и обогатиться. Сопровождавшая его многочисленная свита рабов и муллы с поклажей указывали, что он достиг второй цели. Прибытие Метелла произвело сильную сенсацию среди консерваторов.

Все думали, что он явился выставить свою кандидатуру в согласии с Помпеем для преследования какой-нибудь цели, и с беспокойством спрашивали себя, что это могла быть за цель. Озабоченность скоро сделалась такой серьезной, что решили выставить в трибуны консервативного кандидата, чего не делалось уже давно. Но какой консерватор осмелился бы подвергнуться риску почти безуспешной борьбы? Между консерваторами не было изобилия в храбрых и преданных лицах. За недостатком лучшего кандидата решили прибегнуть к человеку, над которым консерваторы смеялись и которому в то же время не доверяли, — к тому Катону, который, как мы видели, выступал с протестом против элегантности своих современников. Это был человек ограниченный, честный, добродетельный, непреклонный, без страха и упрека, никогда не отступавший ни перед кем и ни перед чем. Надо было победить только его высокомерное презрение к черни, чтобы заставить его, крайнего консерватора, в подобных обстоятельствах выставить кандидатуру на столь популярную должность, как трибунат. Но опасность была настоятельна. Цезарь в это самое время объявил о своей кандидатуре в преторы на 62 г. Это был второй повод к ужасу. Скоро присоединился к этому и третий.

Катилина снова готовился добиваться консульства и выставил в качестве избирательной программы кассацию долгов.[561] Он обещал, если будет избран консулом, предложить закон, который избавил бы всех должников от уплаты кредиторам их долгов. Программа, без сомнения, была революционной, но ни в коем случае не следует видеть в ней обдуманного приготовления к тому, что впоследствии сделалось заговором Катилины. Последний старался тогда только сделаться популярным своим предложением, казавшимся отвратительным капиталистам и кредиторам, но очень нравившимся большинству граждан. Это предложение в более грубой форме аналогично предложению социалистического депутата, который обещал бы теперь своим избирателям уменьшить процент по общественному долгу до 2 на 100. Кассация и отмена долгов были частым явлением в греческой истории, которую столько изучали в эту эпоху, и не совсем неизвестны были в римской, начиная с самых древних времен до последней кассации, произведенной в 86 г.; впрочем, к этому средству периодически пытаются прибегать все народы, запутывавшиеся в тяжелых долгах. В сущности, Катилина только подражал демагогической политике Красса и Цезаря, выбирая не менее революционный, но более простой и ясный проект, чем аграрный закон Рулла. На этот раз народ понял бы, когда ему просто предлагали не платить долгов!

Очень вероятно, хотя об этом источники нам ничего не говорят, что сперва Катилина старался вступить в соглашение с Цезарем и Крассом. Но соглашение, неизвестно по каким причинам, не состоялось. Возможно, что Красс и Цезарь, совершенно обманувшись в судьбе закона Рулла, отчаялись выполнить свои проекты таким безрассудным средством. Оба они были слишком благоразумными революционерами, не желавшими компрометировать себя чисто демагогическими элементами, а Красс — не будем забывать этого — был и одним из самых крупных римских кредиторов. Возможно, что, поставленный между вероятностью потерять свои деньги или Египет, он предпочел спасать деньги.[562]

Катилина должен был действовать один. Он бросился в борьбу с крайней энергией, решившись, если будет нужно, истратить все свое состояние. И действие, произведенное его революционной пропагандой в этом уже столь беспокойном обществе, было огромно. Его предложение так хорошо выражало тайное желание стольких лиц, что Катилина сразу сделался очень популярен между всеми недовольными высших и низших классов, среди расточительной молодежи, разорившейся знати, в простом народе всей Италии и даже в среднем классе зажиточных собственников, которых мания спекуляций вовлекла в тяжелые долги.[563] Закон Рулла произвел на умы только легкую дрожь страха; Катилина глубоко взволновал все классы и имел скоро в Риме и во многих италийских городах ревностных сторонников в лице старых солдат и колонистов Суллы, как Гай Манлий из Фезул, темных буржуа, зажиточных собственников второстепенных городов,[564] знатных нищих, как Публий Лентул Сура, Гай Цетег, Публий Сулла, Марк Порций Лека и Семпрония, элегантная светская дама, обремененная долгами жена Децима Брута, консула 77 г.,[565] целый кортеж распущенных людей, голодных, выбитых из своего класса, готовившихся экспроприировать богатых при помощи закона, утвержденного в комициях большинством, как будто бы это была самая легкая вещь, которую можно было сделать по своему желанию.

Но иллюзия продолжалась недолго. Опасность уничтожения долгов, казавшаяся такой ужасной, сплотила людей, уже полстолетия смотревших друг на друга с недоверием и презрением: богатых всадников и лучшую часть знати, сохранившую еще свое состояние и традиции. Богатые капиталисты, сперва смотревшие на агитацию с презрением, скоро были охвачены сильным беспокойством, когда увидали успехи народной партии; в несколько дней беспокойство превратилось в тревогу, ужас, панику, и политическое положение сразу изменилось. Под действием страха всадники оставили свой обычный политический скептицизм, объявили себя готовыми помогать всеми средствами, которыми располагали, партии, защищавшей собственность и законность. Лучшая часть знати, хотя ей мало грозил закон Катилины, охотно дала свою поддержку богатым финансистам из сочувствия к порядку и из ненависти к той демагогии, которая желала разрушить до основания существующий строй. Образовалась коалиция, имевшая целью не только не допустить выбора Катилины, но утвердить господство власти, силу законов, порядок и мир в республике, захваченной бандой мятежников, желавших лишь разграбить имение богачей. Катилина был лишь одним из этих мятежников, самым опасным в данный момент. Крайние консерваторы торжествовали. Даже всадники, по привычке такие индифферентные, а временами расположенные к народной партии из глупого чувства зависти к знати, признавали теперь, что позволяли слишком расти дерзости демагогов и моральному беспорядку вследствие общей беззаботности и что следует восстановить энергичное правительство. Таким образом, Катилине и его сторонникам пришлось бороться против более упорного сопротивления, чем то, на какое они рассчитывали: против себя они имели консерваторов и всадников.

К несчастью для последних, их страх и их приготовления к защите только увеличивали опасность положения. Посреди этой агитации никто не хотел давать в долг; деньги вздорожали страшным образом, несостоятельность кредиторов сделалась более частой.[566] Этот кризис способствовал пропаганде Катилины, заставляя должников более живо чувствовать необходимость завоевать себе освобождение революционными средствами. Скоро в Риме и в Италии настал настоящий хаос, посреди которого испуганный Красс скрылся, а Цезарь из благоразумия должен был держаться в стороне.

Цицерон охотно поступил бы также, но, будучи консулом, не мог этого сделать. Он снова находился в некотором затруднении.

Без сомнения, коалиция всех уважаемых людей давала ему мужество бороться с Каталиной и его агитацией. Но он хорошо знал, что Катилина имел много симпатий в широкой массе, уважения которой он не желал терять. Он решился противодействовать Катилине, но скорее косвенным путем, чем открытой борьбой, и начал с того, что купил нейтралитет своего товарища, уступив ему провинцию Македонию. После этого он предложил проект закона, по которому подкуп наказывался более строгими карами и который изменял также способ голосования невыгодным для Катилины образом. Он поручил знаменитому юрисконсульту, Сервию Сульпицию, разработать этот проект.[567] Таким образом с приближением июля месяца посреди общего беспокойства началась избирательная кампания.