Ниал Фергюсон - Империя: чем современный мир обязан Британии
Лидер оппозиции Гладстон яростно критиковал ближневосточную политику Дизраэли. Он не одобрил покупку акций Суэцкого канала и обвинял Дизраэли в том, что тот-де закрывает глаза на злодеяния турок в Болгарии. Теперь же, когда Гладстон сам оказался у власти, он совершил один из радикальных разворотов викторианской внешней политики. Правда, инстинкты побуждали его придерживаться схемы “двойственного” англо-французского контроля над Египтом. Но этот кризис совпал с внутренними потрясениями во Франции, столь обычными для истории Третьей республики. Пока французы ссорились между собой, риск египетского дефолта увеличивался. В Александрии шли антиевропейские бунты. Гладстон, подталкиваемый воинственными коллегами-министрами и получивший гарантии Ротшильдов, что французы не возражают, 31 июля 1882 года принял решение “раздавить Араби”. Британские суда разбомбили александрийские форты. Тринадцатого сентября экспедиционный корпус сэра Гарнета Уолсли напал при Тель-эль-Кебире на численно превосходящие силы Араби и в течение получаса рассеял их. На следующий день англичане заняли Каир. Араби-пашу взяли в плен и сослали на Цейлон. По словам лорда Ротшильда, теперь стало ясно, что Англия должна господствовать над Египтом. Ее господство никогда не принимало форму прямой колонизации. Едва британцы заняли Египет, они заверили другие державы, что их присутствие является целесообразной временной мерой (это заявление в 1882-1922 годах прозвучало не менее шестидесяти шести раз). Формально Египет оставался независимым, фактически же он находился под “негласным” протекторатом: хедив стал марионеточным правителем, реальная власть находилась в руках британского агента и генерального консула.
Оккупация Египта открыла новую главу имперской истории. Она послужила сигналом к началу “драки за Африку”. Европейцам (французы недолго проявляли уступчивость) стало ясно, что пора действовать, и действовать быстро, пока англичане не забрали материк. Последние, со своей стороны, изъявляли желание поделиться остатками (при условии, что они сохранят за собой стратегически важные Кейптаун и Каир). Начиналась самая крупная в истории игра в “Монополию”. Игровым полем была Африка.
* * *Этот колониальный раздел не был чем-то невиданным. Однако прежде будущее Африки волновало только Британию, Францию и Португалию (первую европейскую державу, основавшую там колонии), а теперь за столом появились трое новых игроков: королевство Бельгия (основано в 1831 году), королевство Италия (основано в 1861 году) и Германская империя (основана в 1871 году). Бельгийский король Леопольд II в 1876 году учредил собственную Африканскую международную ассоциацию, спонсируя изучение Конго для его завоевания и экономической эксплуатации. Итальянцы мечтали о возрождении Римской империи в Средиземноморье. Своей первой целью они наметили Триполитанию и Киренаику (современная Ливия). Позднее итальянцы вторглись в Абиссинию, позорно потерянную ими при Адуа (1896), и принуждены были удовлетвориться частью Сомали. Немцы поначалу вели более тонкую игру.
Канцлер Отто фон Бисмарк был одним из немногих гениев среди государственных деятелей XIX века. Когда он сказал, что его карта Африки — это карта Европы[128], он подразумевал, что рассматривает Африку как возможность посеять разногласия между Британией и Францией — и увести избирателей у собственных либеральных и социалистических оппонентов. В апреле 1884 года Бисмарк объявил о протекторате над территорией у залива Ангра-Пекена (современная Намибия). Затем он расширил немецкие притязания на всю территорию между северной границей британской Капской колонии и южной границей португальской Анголы, добавив для ровного счета Камерун и Того на западноафриканском побережье и Танганьику на востоке континента. Добившись того, что Германия стала серьезным африканским игроком, Бисмарк созвал в Берлине крупную конференцию по Африке (15 ноября 1884 года — 26 февраля 1885 года)[129]. Конференция имела целью предоставление всем державам свободы торговли и судоходства по Конго и Нигеру. Эти проблемы затрагивались в большинстве статей “Генерального акта”, принятого на конференции. Она также отдала дань болтовне об идеалах эпохи Ливингстона, обязав подписавшие акт державы
неусыпно заботиться о сохранении туземного народонаселения и об улучшении его нравственного и материального положения и содействовать в особенности уничтожению невольничества и торга неграми; они будут покровительствовать и способствовать, без различия национальностей и вероисповеданий, всяким религиозным, научным и благотворительным учреждениям, основываемым и устраиваемым с этой целью или клонящимся к просвещению туземцев, дабы они могли понимать и оценивать выгоды цивилизации.
Христианские миссионеры, ученые, исследователи, их проводники, имущество и коллекции будут также представлять предмет особого покровительства.
Свобода совести и веротерпимость будут положительно обеспечены как природным жителям, так и туземным подданным и иностранцам.[130]
Однако главная цель конференции, как ясно дала понять преамбула принятой декларации, заключалась в том, чтобы “предотвратить разногласия и споры, могущие произойти впоследствии при завладении новыми прибрежными землями Африки”. Основной проблеме была посвящена статья 34, гласившая:
Держава, которая впоследствии завладеет какой-либо территорией на берегах Африканского материка, лежащей вне ее нынешних владений, или которая, не имев доселе таких владений, приобретет таковую, а равно держава, которая примет на себя протекторат, должна препроводить подлежащий о том акт, вместе с объявлением, к подписавшим настоящий акт державам, для того, чтобы дать сим последним возможность заявить, в случае надобности, свои требования[131].
Статья 35 уточняла: “Державы, подписавшие настоящий акт, (Принимают обязательство обеспечить в занимаемых ими на берегах Африканского материка территориях такую власть, которая достаточна для охраны приобретенных ими прав”. (Авторы явно не имели в виду права туземных правителей и их народов.)
Это был настоящий сговор, хартия на разделение Африки на “сферы влияния”. Остатки начали делить сразу. Уже на конференции были признаны германские притязания на Камерун, а также право Леопольда II распоряжаться Конго. И все же смысл конференции был глубже. В придачу к разделу Африки на манер пирога Бисмарк с блеском добился главной цели: заставил Британию и Францию играть друг против друга. В следующее десятилетие они не раз конфликтовали из-за Египта, Нигерии, Уганды, Судана. Для британского политического руководства активность путешественников вроде Луи Мизона и Тома Маршана представляла в 90-х годах досаднейшую помеху, поскольку приводила к странным инцидентам вроде Фашодского (1898) — неправдоподобного столкновения на “ничьей” земле в Судане. По сути, германский канцлер переиграл британцев дважды: их первой реакцией на его берлинский триумф была дать ему все, что он хочет (или, как казалось, хочет) в Африке, и даже более того.
Вскоре после Берлинской конференции Джон Керк, британский консул в Занзибаре, получил телеграмму. Министерство иностранных дел извещало его, что германский император объявил протекторат над территорией, ограниченной озерами Виктория, Танганьика и Ньяса (на нее заявило права Общество германской колонизации, возглавляемое Карлом Петерсом). Телеграмма предписывала консулу “во всем сотрудничать с Германией”. Он должен был “действовать с большой осторожностью” и не “допускать передачи занзибарскими властями германским агентам или представителям сообщений, недружелюбных по тону”.
Джон Керк служил ботаником в неудачной экспедиции Дэвида Ливингстона по Замбези. После смерти Ливингстона он обязался продолжать его работу, чтобы покончить с восточноафриканской работорговлей. Приказ сотрудничать с немцами изумил Керка. Много лет он пытался завоевать доверие правителя Занзибара, султана Баргаша. Была заключена сделка: в обмен на запрет работорговли Керк пообещал султану помочь расширить его восточноафриканские владения и получить прибыль от законной торговли. В 1873 году султан запретил работорговлю в Занзибаре, и к 1885 году владения султана на материке простирались на тысячу миль вдоль африканского побережья, а вглубь Африки — до самых Великих озер. Теперь британское правительство, стремясь удовлетворить притязания Бисмарка, предало султана.
У Керка не было иного выхода, кроме как подчиниться указаниям из Лондона. “Я посоветовал султану, — ответил он покорно, — прекратить сопротивление германскому протекторату и принять требования”. Но он не смог скрыть тревогу: “Я попал в весьма деликатное и тяжелое положение и едва ли смогу побуждать султана поступить так, не утратив влияния на него”. Керк писал другу в Англию:
