Роджер Кроули - Константинополь. Последняя осада. 1453

Делать более было нечего. Обе стороны понимали — наступающий день принесет с собой развязку. И те, и другие приготовились к нему, совершив надлежащие религиозные обряды. По словам Барбаро, приписавшего, как и следовало ожидать, решение исхода битвы христианскому Богу, «когда обе стороны вознесли молитвы своим богам, прося даровать им победу, мы — своему, они — своему, Отец наш на небесах вместе с Матерью своей решил, кому будет сопутствовать успех в сей битве, которая должна была быть столь жестокой и которой суждено было завершиться на следующий день». Согласно Саад-ад-дину, османские войска «от сумерек и до рассвета, жаждая битвы… объединенные величайшим из заслуживающих похвал трудом… провели ночь в молитвах».

Эпилогом к этому дню может послужить следующая история. В одной из записей Георгия Сфрандзи говорится о том, как Константин промчался по темным улицам Города на арабском скакуне и вернулся поздно ночью во Влахернский дворец. Он призвал к себе слуг и домочадцев и просил у них прощения. Освобожденный от грехов, по словам Сфрандзи, «император вскочил на лошадь, и мы покинули дворец и начали объезжать стены, побуждая стражников бдительно нести караул и не погружаться в сон». Проверив, все ли в порядке, и убедившись, что ворота надежно заперты, с первыми петухами они поднялись на башню близ Калигарийских ворот (откуда открывался широкий вид на равнину и на Золотой Рог), чтобы следить во тьме за приготовлениями врага. Им слышно было, как осадные башни на колесах скрипят, невидимо приближаясь к укреплениям, как тащат осадные лестницы по изрытой земле, как трудится множество солдат, заполняющих рвы близ разрушенных стен. Южнее, на мерцающей глади Босфора и Мраморного моря, вдали можно было различить очертания больших галер — призрачные контуры судов, движущихся на позиции за мощным куполом Святой Софии, — тогда как внутри Золотого Рога суда меньшего размера, фусты, перегоняли понтонный мост через пролив, чтобы в результате маневра он приблизился к стенам. Всмотримся в эту картину, врезающуюся в память, вглядимся в бессмертный образ Константина, которому пришлось столько вынести: благородный император и его верный друг стоят на башне на краю Города, прислушиваясь к зловещим приготовлениям к последней атаке. Во всем мире темно и тихо перед роковым мгновением. Пятьдесят три дня крохотные силы ставили в тупик османскую армию со всей ее мощью; они выдержали обстрел, тяжелейший в истории Средневековья, из самой большой пушки, которую когда бы то ни было отливали (совершено было пять тысяч выстрелов, затрачено пятьдесят пять тысяч фунтов пороха). Они противостояли врагам во время полномасштабных штурмов и дюжин стычек, перебили неизвестно сколько тысяч османских солдат, уничтожали подземные ходы и осадные башни, выигрывали морские сражения, устраивали вылазки, проводили мирные переговоры и неустанно трудились, подрывая боевой дух противника, — и были ближе к успеху, чем, возможно, знали сами.

Эта сцена точно передает детали, как географические, так и фактические, — стражи на самых высоких бастионах Города слышали, как маневрируют османские войска во тьме перед стенами, и перед ними открывался широкий вид на сушу и на море. Однако мы не знаем, были ли там Константин и Сфрандзи на самом деле. Описание, возможно, выдумано, состряпано сто лет спустя священником с репутацией фантазера. Точные сведения, которыми мы обладаем, заключаются в следующем: в какой-то момент 28 мая Константин и его помощник расстались, и у Сфрандзи было дурное предчувствие в отношении наступившего дня и значения грядущих событий. Люди эти оставались друзьями всю жизнь. Сфрандзи служил своему господину с верностью, очевидно, отсутствовавшей у тех, кто окружал императора в изобиловавшие раздорами последние годы существования Византийской империи. Двадцать три года назад он спас жизнь Константину во время осады Патраса. Был ранен, захвачен из-за этого в плен и с кандалами на ногах томился месяц в ужасном подземелье, прежде чем его освободили. В течение тридцати лет он участвовал в бесконечных дипломатических миссиях в пользу своего господина, включая безрезультатную трехлетнюю поездку по странам, омываемым Черным морем, — посольство в поисках жены для императора. В награду Константин сделал Сфрандзи правителем Патраса, был шафером у него на свадьбе и крестным отцом его детей. Во время осады Сфрандзи рисковал большим, чем многие другие защитники Города: его семья находилась здесь, с ним. Где бы те двое ни расстались 28 мая, для Сфрандзи разлука сопровождалась дурным предзнаменованием. За два года до того, находясь вдали от Константинополя, он получил своего рода предупреждение: «В такую же ночь, 28 мая [1451 года], мне привиделся сон: мне казалось, что я вернулся в Город; когда я сделал движение, чтобы броситься ниц и припасть к ногам императора, он остановил меня, поднял и поцеловал в глаза. Затем я пробудился и сказал тем, кто спал рядом со мной: «Мне только что приснился сон. Запомните этот день».

Глава 14

Запертые ворота

29 мая 1453 года. 1 час 30 минут после полуночи

В победе на войне нельзя быть уверенным, даже если существует преимущество в снаряжении и количестве воинов, которое приводит к успеху. Победа и превосходство на войне зависят от удачи и от случая.

Османский военный оркестр был создан вселять ужас и поднимать боевой дух.

К тому моменту, как наступил вечер 28 мая (то был понедельник), гигантские пушки стреляли по стенам, прикрывавшим Город с суши, 47 дней. Со временем Мехмед пришел к выводу — артиллерию нужно сосредоточить в трех местах: на севере — между Влахернским дворцом и воротами Харисия, в центральном секторе — возле реки Лик, и на юге, ближе к Мраморному морю, в районе Третьих военных ворот. Во всех этих пунктах стены имели значительные повреждения, так что когда султан обратился перед битвой к своим командирам, то мог заявить с подобающим случаю преувеличением, что «ров весь заполнен, а стена, ограждающая Город с суши, в трех местах разрушена настолько, что не только легкая и тяжелая пехота, такая, как вы, но и лошади, и даже тяжеловооруженная кавалерия без труда сможет проникнуть внутрь». В действительности обеим сторонам с некоторого момента было ясно, что спланированная атака может быть сосредоточена только в одном месте — на среднем участке, Месотихионе, узкой долине между воротами Святого Романа и Харисия. Он являлся ахиллесовой пятой оборонительной системы Города, и именно здесь Мехмед максимально сосредоточил свою огневую мощь.

Накануне общего штурма во внешней стене имелось девять больших дыр примерно в тридцать ярдов длиной. В основном они находились в долине, которую по частям перекрывала баррикада Джустиниани. То была непрочная, разваливающаяся конструкция, использовавшаяся для латания укреплений везде, где в стене образовывались бреши. Крепко связанные бревна вкупе с фрагментами разрушенной стены составляли ее основу. Вдобавок использовались любые материалы, имевшиеся под рукой: хворост, ветки, пучки камыша и камни. Конструкция заполнялась землей, благодаря чему амортизация при ударах пушечных ядер становилась более эффективной, нежели в случае любых построек из камня. В свое время, очевидно, она почти достигала первоначальной высоты стены и была достаточно широка, что позволяло вести стрельбу прямо с нее. Обороняющиеся прятались от огня противника за бочками и ивовыми коробами, наполненными землей, заменявшими зубцы на стене. Начальная цель атак османов всегда заключалась в том, чтобы удалить их. С 21 апреля поддержание баррикады в целости составляло главную заботу горожан. И солдаты, и гражданское население трудились не покладая рук над ее починкой и расширением. Мужчины, женщины и дети, монахи и монашки — все вносили свой вклад, таская камни, дерево, целыми возами привозя землю, ветки и побеги виноградных лоз на передний край, участвуя в изнурительном и, очевидно, непрерывном цикле разрушения и починки. Они трудились под огнем пушек и во время нападений, день и ночь, в дождь и солнце, латая бреши там, где они появлялись. Баррикада превратилась в символ общей энергии населения, и затраченные на нее под руководством Джустиниани усилия оправдывались: благодаря ей защитники отражали все нападения на Город. Кроме того, вид ее деморализовал противника.

Именно за баррикадой находилось место, где большая часть имевшихся в Городе боеспособных войск заняла позиции вечером солнечного дня 28 мая. Согласно сведениям Дуки, «здесь присутствовало три тысячи латинян и римлян» — остатки первоклассных итальянских войск, явившихся с Джустиниани, моряки с венецианских галер, а также ядро византийской армии. Эти воины были закованы в броню, на головах — шлемы. Облаченные в кольчуги и доспехи, они имели при себе разнообразное оружие: арбалеты, пищали, маленькие пушки, большие луки, мечи и булавы — все необходимое, чтобы отбрасывать нападающих вниз в дальнем бою и сражаться с ними врукопашную на баррикадах. Вдобавок горожане принесли на передовую множество камней, а также горючих материалов — бочек с «греческим огнем» и кувшинов со смолой. Войска вошли в отгороженное пространство через ворота во внутренней стене и разместились вдоль баррикады, составлявшей около тысячи ярдов в длину, заняв таким образом Месотихион. Промежуток имел всего двенадцать ярдов в глубину. Сзади находилась более высокая внутренняя стена, у подножия которой был выкопан ров — землю из него использовали для укрепления баррикады. Места только-только хватало на то, чтобы всадники могли скакать взад-вперед вдоль линии обороны за спиной у людей, прижавшихся к баррикаде. На всем протяжении данного участка имелось только четыре прохода через внутреннюю стену: две калитки близ ворот Святого Романа и Харисия — справа и слева на склонах холмов, зловещие Пятые военные ворота — единственные, открывавшие вход в пространство между стенами на полпути к северному склону, и еще одна калитка, местонахождение которой неизвестно — ее сделал Джустиниани, дабы удобнее было попадать в Город. Всем было очевидно: именно на баррикаде решится исход битвы, будь то победа или поражение. С этого места отступление было невозможно. Поэтому было решено запереть за защитниками калитки, ведущие в Город, после того как те войдут в пространство между стенами. Ключи доверили их командирам. Им выпадала судьба выстоять или погибнуть, стоя спиной ко внутренней стене, и их начальники должны были разделить с ними эту участь. С наступлением ночи они уселись ждать. Во тьме полил сильный дождь, однако снаружи османские войска продолжали двигать вперед снаряжение для ведения осады. Спустя некоторое время между стенами появился Джустиниани, затем — Константин и знать, составлявшая его ближайшее окружение: испанец дон Франсиско де Толедо, кузен императора Феофил Палеолог и верный товарищ по битвам Иоанн Далмата. Поднявшись кто на баррикаду, кто на стену, они ожидали первых признаков атаки. Хотя, вероятно, немногие разделяли оптимизм подеста Галаты, заявившего, что «победа обеспечена», воины не лишены были веры в то, что им удастся выдержать финальный штурм.