Юрий Мухин - Неизвестный Берия. За что его оклеветали?
– У него инсульт.
– А это? – Хрущев показал на мокрые брюки Сталина.
– Это естественно – с потерей сознания расслабились мышцы мочевого пузыря.
– Та-ак, – шепотом протянул Хрущев. – Я думаю, что товарищ Смирнов сильно ошибается. Товарищ Сталин накануне сильно выпил и сейчас просто спит. Если мы поднимем панику, то как будем выглядеть мы и как будет выглядеть он? Так что давайте тихо уходить.
– Но товарищи! – шепотом, но горячо не согласился Смирнов. – Это инсульт! А при нем спасает только быстрота терапевтического вмешательства!
– Ты, мужеложец, в случае чего, скажешь, что ошибся! – зашипел на него Игнатьев.
– А будешь нас слушаться, так этого «в случае чего» не будет. Понял? – почти ласково добавил Хрущев смертельно побледневшему Смирнову.
Они так же тихо вышли в коридор к ожидавшей охране. Хрущев, потирая рукой подбородок, как бы с сомнением взглянул на Хрусталева.
– Мы тут с товарищем Сталиным несколько часов назад изрядно выпили, – и, в ответ на согласный кивок Хрусталева, помнившего, что Маленков заносил дополнительные бутылки, продолжил, – а оно, если бы водка была, так она сразу по мозгам бьет, а это молодое вино – оно долго забирает. А годы уже не те… – вздохнул Хрущев. – Короче, надо товарищу Сталину проспаться. Не надо его тревожить – неудобно как-то – с кем не бывает? Пусть завтра сам встанет, переоденется, а мы как бы вроде ничего и не видели.
Телохранители и Бутусова облегченно вздохнули, согласно и понимающе закивали головами, проводив приехавших к выходу.
Хрущев все же немного поспал и встал в 8 утра не по необходимости, а из-за колотившей его тревоги. Он не находил себе ни места, ни занятия, все время ожидая неминуемого звонка. Игнатьев позвонил в третьем часу дня.
– Охрана опять звонит – Сталин не запросил завтрак и не выходит. Они спрашивают, что делать?
Хрущев уже был готов к такому развитию событий.
– Так, позвони им минут через пять и скажи, что ты лично по прямому телефону переговорил со Сталиным, и он сказал, что «Боржоми» у него есть, а ничего остального он пока не хочет. Пусть охрана не беспокоится. Ну и выскажи охране свое мнение, что Сталину, дескать, неудобно за ночное происшествие.
– Понял, – подтвердил Игнатьев, – вам перезвонить?
– Если что-то будет не так.
Никита по-прежнему не знал, чем отвлечься от этого тягостного ожидания. Пытался играть в домино с сыном Сергеем, но даже эта игра у него не получалась. Наконец семья пошла спать, а он в кабинете делал вид, что изучает документы. И в первом часу ночи на понедельник 2-го марта позвонил Игнатьев.
– Охрана в панике, кричат, что сейчас будут звонить всем, может, кому уже и позвонили. Они все же зашли к Сталину в спальню, а он лежит, как они и мы его в ночь на воскресенье оставили.
– Позвони и запрети паниковать, скажи, что мы выезжаем. У меня машина здесь, я сам доеду, подожду тебя на повороте.
– Брать врача?
– Уже не надо.
Хрущев и Игнатьев вошли в дом Ближней дачи, не раздеваясь.
– Так, – сказал Хрущев жестко глядя на новую смену телохранителей и Бутусову, – партия и весь советский народ доверили вам жизнь товарища Сталина, а вы, когда он потерял сознание, даже не позвонили?!
Телохранители Старостин и Туков опешили, как от удара по голове, Старостин бессильно опустился на стоявший у стены стул.
– Как не позвонили??? Мы же…
Хрущев, не слушая его, повернулся к Игнатьеву.
– Тебе звонили?
– Нет, – угрожающе ответил Игнатьев, – никто не звонил!
На лицах охраны вспыхнул беспредельный страх. «И этим мы доверяем свои жизни!», – вдруг некстати подумал Никита, но тут же вернулся к начатому разговору – охрану Сталина надо было додавливать, пока она не пришла в себя.
– Значит так, слушайте меня внимательно. Все, что делается, делается по решению Политбюро и во имя нашей большевистской партии и советского народа. Подробности вам знать не полагается. Упаси вас господь хоть кому-нибудь хоть полслова сказать о том, что вы видели или знаете! До седьмого колена уничтожим! – Хрущев говорил властно и уверенно, ведь эти охранники понимают, что Сталина уже нет, а они с Игнатьевым живы и вполне могут осуществить любую свою угрозу. – Мы сейчас уедем, а вы в семь утра позвоните товарищу Игнатьеву и сообщите, что видели товарища Сталина живым и здоровым до 4 утра, а в 7 часов он внезапно встал с постели и упал на пол. Запоминайте! – почти рычал Никита. – Сегодня в 4 утра он был здоров, а в 7 вы его нашли лежащим на полу! Поняли?!
– Поняли, – со страхом и растерянностью подтвердили Старостин, Туков и Бутусова.
– И если хоть мысль придет хоть кому сказать иное, то лучше сразу себе языки поотрывайте!
– Вы работники МГБ и знаете, что такое тайна, и какова ответственность за ее разглашение, а я министр МГБ и держать язык за зубами – это мой вам официальный приказ! – дополнил Хрущева Игнатьев.
Они вышли на крыльцо.
– Разболтают, может и не сразу, но разболтают! – отчаивался Игнатьев.
– Не паникуй, мы их сразу вышлем из Москвы, ну, а дальше… а дальше будет видно.
Заработавшегося в ночь на понедельник Берию разбудили в восемь утра, а к девяти его шофер на максимальной скорости подъезжал к Ближней даче и попытался обогнать идущую впереди машину, но Берия не дал это сделать, когда понял, что та везет врачей. Здороваясь кивками с уже прибывшими членами Правительства и Президиума, он подошел к дивану, на котором лежал Сталин. Возле дивана толпились медицинские светила, а главный терапевт СССР, профессор Лукомский как-то нерешительно трогал Сталина за руку.
– Вы же врач, обследуйте, как полагается! – рыкнул на него Берия и, окинув взглядом всех врачей, добавил. – Головой за него отвечаете!
Лукомский стал энергично пальпировать Сталина, стоявший рядом профессор срочно вложил в уши стетоскоп. Берия обернулся и увидел подходившего к нему Хрущева.
– Никита, как это случилось?
– Давай выйдем, не будем мешать врачам.
Они вышли сначала в коридор и оттуда пошли на кухню, но там Василий Сталин весь в слезах яростно выколачивал пробку из бутылки с водкой со словами:
– Сволочи! Сволочи! Угробили отца, сволочи!
А в углу, уткнувшись лицом в стену, выла Валентина Истомина, ее пыталась успокоить тоже плачущая Бутусова, во взгляде которой при виде Хрущева промелькнул явственный страх затравленного животного. Хрущев быстро закрыл дверь на кухню, и они зашли в комнату правительственной связи.
– В 4 утра вроде был полностью здоров, а в 7 поднялся, видимо, воды выпить – возле него бутылка «Боржоми» лежала, и упал. Игнатьев позвонил мне, я примчался и уже отсюда мы с Маленковым стали всех вызывать.
– Как некстати, как некстати, – застонал Берия, – а впрочем, когда бы это его смерть была кстати? – горестно резюмировал он.
– Да он же не умер, – напомнил Никита, – не хорони раньше времени – нехорошо!
– Правильно, – очнулся Берия, – идем-ка к нему!
Они вернулись к постели Сталина. Профессор Лукомский, от имени консилиума, объявил диагноз:
– Инсульт. То есть, кровоизлияние в мозг, с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Очень тяжелый инсульт…
Берия корректно и вежливо, но тоном не допускающим возражений, заявил присутствующим врачам как бы от имени Правительства и Президиума:
– Вы отвечаете за жизнь товарища Сталина, вы это понимаете? Вы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти товарища Сталина. Все, что для этого нужно, у вас будет немедленно. Нас не спрашивайте, что вам делать, – все, что считаете нужным, делайте!
Все оставшиеся дни Лаврентий практически не уходил от ложа умирающего Сталина. Он подходил к постели и подолгу всматривался в лицо больного, – Сталин иногда открывал глаза, но это было без сознания, или в затуманенном сознании. Берия глядел, впиваясь в эти затуманенные глаза, пытаясь своим взглядом добавить вождю хоть немного сил.
Хрущев, с заплаканными красными глазами, подходил к каждому вновь прибывшему. Пожимал руку со словами: «Как же мы теперь будем-то? Какое горе!!» – но в ответных соболезнованиях партийных чиновников видел не только горе, и не только страх перед тем, как они будут без Сталина, но и огромное облегчение от того, что теперь-то уж все вновь будет по-старому.
Никита экстренно созвал летучее совещание Президиума прямо на даче.
– Товарищи, нужно что-то объявить народу. Думаю, не правильно было бы объявлять, что это горе случилось с товарищем Сталиным во время сна. Я думаю, история нас не осудит, если мы немножко обманем народ и объявим, что удар настиг его в кремлевском кабинете – на рабочем посту.
Возразить было нечего – все с этим согласились, а Хрущев, «беспокоясь о государственных и партийных интересах», все расспрашивал и узнавал мнение членов Президиума и Правительства о том, как им быть, если Сталин умрет. И, к своему удивлению, он увидел, что на должности Сталина в партии и государстве не только никто не претендует, но этих должностей просто боятся из-за той ответственности, с которой эти должности были сопряжены. Более, того, он понял, что почти все хотели бы видеть на месте Сталина какого-то слабого человека, чтобы можно было и не нести ответственности Сталина, и командовать первым руководителем страны. Заместители Сталина в Правительстве и министры (кроме Берии, с которым Хрущев эту тему не обговаривал, понимая, что именно Берии нужно быть главой СССР) показывали скрытое желание, чтобы главой СССР был Маленков – канцелярский работник, который за свою жизнь даже областью не руководил. Все были уверенны, что Маленков по этой причине будет принимать такие решения, которые его замы и министры ему подскажут.
