Дмитрий Тарасов - Большая игра СМЕРШа

«Дорогая Зорька! Я счастлив от сознания, что, наконец, могу написать тебе. И в то же время страшусь: найдет ли тебя мое письмо, а если найдет, то будет ли принято оно тобой с прежней сердечной теплотой и любовью. Ведь в жизни произошло так много перемен, что с каждым из нас может случиться самое непредвиденное. Я здоров, а подробности расскажет податель этого письма — мой друг. Живу надеждой на скорую встречу, помня постоянно о той прекрасной заре, когда я впервые назвал тебя Зорькой. Обнимаю, как тогда, и целую. С нетерпением жду ответ, каким бы он ни был.

Вечером этого же дня, с письмом Костина я направился на Солянку, где в одном из переулков в неказистом старом здании на втором этаже жила Ольга, снимая комнату в двухкомнатной квартире одинокой старушки. Она оказалась дома, и сама открыла дверь на мой звонок. Спросив: «Вам кого?» и услышав в моем ответе свое имя, растерялась, засуетилась, пригласила в комнату и предложила стул. Видя, что Ольга сгорает от любопытства, я не стал ее томить, достал из палевой сумки письмо и молча передал ей. Свет от горевшей под потолком в плафоне одной лампочки был тусклым. Ольга подошла к столу и зажгла настольную лампу. При вскрытии конверта мне показалось, что руки ее слегка дрожали. Когда же она вынула вложение и прочла/письмо, произошло невероятное. Не стесняясь меня, Ольга поцеловала письмо, радостно воскликнула «Наконец-то!» и порывисто, еле сдерживая себя, начала засыпать вопросами: как он, где он, что с ним, когда приедет и прочее. Лицо ее горело, глаза блестели, и вся она как бы светилась изнутри. Мне стало ясно, что это была большая, настоящая любовь.

Я объяснил Ольге, что Сергей недавно вышел из тыла противника. Сейчас находится в резервном лагере на отдыхе и проходит медицинское переосвидетельствование. Освободиться должен через две — три недели. О себе сообщил, что работаю в этом лагере, и когда представилась командировка поехать в Москву, Сергей упросил меня разыскать ее и передать письмо.

Поблагодарив меня, Ольга спросила:

— Когда Вы обратно?

— Завтра рано утром. Если будете писать, то прошу не откладывать.

— Да, да, засуетилась она, я сейчас, сейчас. Только поставлю чайник. Отлучившись на две — три минуты на кухню, прибежала обратно, и. приткнувшись к столу, стала писать.

Представив мысленно ее рядом с Костиным, я с удовлетворением отметил для себя, что они будут отличной парой. Ольга была среднего роста, стройная, изящная, с привлекательными женственными формами юного тела, рельефно выраженными благодаря плотно облегающему их платьицу из простого ситца. Живое, приятное лицо, с ямочками на щеках, курносый носик, умные карие глаза, аккуратно уложенные каштановые волосы, полные чувственные губы — все это в совокупности делало ее по истине очаровательной.

Закончив писать, она смастерила самодельный конверт, запечатала письмо и вручила его мне, сказав:

— Вот, пожалуйста, передайте ему от меня большой, большой привет и скажите, что я жду, И тут же добавила — давайте пить чай, чайник, наверное, готов.

Я поблагодарил, извинился, что не располагаю временем, и стал одеваться.

Перед уходом, окинув взглядом еще раз ее крошечную, не более семи квадратных метров комнатку с весьма скромной обстановкой, но приятную и старательно прибранную, сказал:

— Да, Сережа просил передавать, чтобы о моем визите к Вам Вы пока никому ничего не говорили. Это может ему повредить.

Она удивленно, с какой-то детской наивностью, посмотрела на меня, очевидно, не понимая, чем это вызвано, но ответила:

— Хорошо, я буду молчать и ждать.

— Прощаясь, я пожал ее небольшую, крепкую, горячую руку и сказав, «до свидания», вышел на улицу.

Возвратившись на работу, я сразу же вызвал Костина, хотя было уже довольно поздно. Он показался мне несколько вялым, озабоченным.

— Вам что, нездоровится? Почему такое минорное настроение? — спросил я.

— Да нет, просто устал. Работал над диссертацией.

— Ну и как, поддается?

— Трудно, пока только теория, идеи, предположения, варианты. Без проверки на производстве вряд ли что-либо выйдет.

— Ничего, самое главное — не падайте духом, не теряйте надежды. Со временем будет и практика. Впрочем, оставим эту тему. Вызвал я Вас совсем по другому поводу. Для того, чтобы Вы станцевали. Что так удивленно смотрите, не верите? Вот, пожалуйста, полюбуйтесь — письмо от Ольги!

Помахав им, я, улыбаясь, заметил:

— Пока не спляшете, не получите. Обычай такой. Тем более, что ждет она Вас, да и девушка стоящая. Одобряю!

Костин смотрел на меня растерянно, не понимая, шучу я или говорю правду, и не решался что-либо сказать.

— Ну ладно, Сергей Николаевич, так и быть. Получайте. Плясать будем на свадьбе. Прочтете у себя. Но не забудьте, что завтра сеанс связи.

Отпустив Костина, я вскоре разобрал диван и лег спать, довольный ролью посредника в соединении двух любящих сердец.

Прошло два дня. Наступила дата, которую Костин не забудет никогда. Это было по существу его второе рождение. Запомнилась она и мне. Накануне пришлось крутиться как белке в колесе: то дно, то другое, то третье. И все по вопросу предстоявшего освобождение Костина из-под стражи. Нужно было подготовить жилье, экипировать, обеспечить средствами и питанием, оформить документы, решить многие другие вопросы, связанные с бытовым устройством и т. д.

Решение об освобождении Костина из-под стражи объявил ему сам комиссар. Присутствовали Тимов, Барников и я.

Петр Васильевич на этот раз был в мундире и казался еще более импозантным, чем в штатском костюме.

Предложив Костину сесть, он спросил: — Как чувствуете себя, Сергей Николаевич, как настроение?

— Спасибо, все хорошо.

— А как дела?

— Тоже хорошо, все нормально.

— Мне доложили, что вы работаете над диссертацией. Как на этом фронте?

— Трудновато, многое забылось, приходится начинать с азов.

— Это естественно, понятно, что если есть желание, то все преодолимо.

— Желание-то есть. Меня и там, у гитлеровцев, не покидала эта мечта.

— Тогда, думаю, все будет в порядке, тем более, что в вашем положении предстоят большие изменения, которые, я надеюсь, будут способствовать. Собственно я за этим вас и вызвал.

Комиссар встал, поднялись и остальные. Выждав минуту, Федов взял со стола зеленую папку, не спеша открыл ее и, обращаясь к Костину, сказал:

— Я рад сообщить вам, Сергей Николаевич, принятое руководством Наркомата решение о прекращении против вас уголовного преследования и освобождении из-под стражи. Это, как вы понимаете, является свидетельством большого доверия к вам и уверенности в том, что вы оправдаете его своим честным и преданным отношением к порученному делу. Позвольте сердечно поздравить вас и пожелать всего наилучшего.

Комиссар подошел к Костину и пожал ему руку. От неожиданности и внезапно охватившего чувства радости кровь ударила Костину в лицо, он растерялся, не зная, что сказать, а затем, торопливо поклонившись, выдавил:

— Благодарю вас, гражданин комиссар.

— Да нет, уже не гражданин, а товарищ. Теперь вы имеете полное право на употребление этого слова.

— Извините, товарищ Комиссар, — поправился Костин, еще больше смущаясь, и добавил, — я сделаю все возможное, чтобы оправдать ваше доверие.

— Есть ли у вас вопросы, Сергей Николаевич?

— Спасибо, товарищ комиссар, у меня все нормально, никаких вопросов нет.

— Тогда желаю здоровья и успехов.

— Еще раз благодарю за все.

Когда Костина поздравили присутствовавшие при этом товарищи, мы с ним покинули кабинет. Остальных задержал комиссар для рассмотрения других вопросов.

Перед уходом я спросил Барникова.

— Значит, Владимир Яковлевич, можно действовать, как договорились. Ждать вас не надо?

— Нет, не надо. Действуйте.

— Ну, товарищ «вольный казак», — обратился я к Костину, как только мы вошли в мой кабинет, — давайте прощаться с этими стенами и чтобы больше не попадаться; что тут из вашего имущества еще осталось?

— Да, пожалуй, ничего.

— А книги, конспекты?

— Все там, в камере.

— Тогда пошли.

Сдав Костина дежурному, я зашел к начальнику тюрьмы, договорился о конкретном часе его освобождения.

В обусловленное время Костин в сопровождении заместителя начальника тюрьмы вышел во двор с принадлежавшими ему личными вещами. Я усадил его в машину, взял у сопровождавшего пропуск на выход, и мы тронулись. Подхватив на Малой Лубянке Смирнова, взяли курс на Томилино.

Хозяева дачи, где якобы проживал Костин, встретили нас радушно. На веранде накрыли стол, уставив его витаминной продукцией собственного производства: отварная картошка, тертая морковь, крыжовник, черная смородина, разная зелень (салат, лук, укроп) и свежие огурчики. Я открыл банку свиной тушенки, банку говядины и торжественно поставил на середину стола бутылку портвейна три семерки, с трудом полученную в магазине «Стрела» на ул. Дзержинского. Все сели за стол. Обед по условиям военного времени оказался роскошным. Первый тост — за важность происшедшего события, непонятный хозяевам дачи, но ясный для Костина, — произнес я. Второй — предоставили Костину, высказавшему признательность за товарищескую поддержку и помощь. Заключительный тост произнес Смирнов, поблагодаривший хозяев за радушный прием и пожелавший здоровья и успехов в делах каждому из присутствовавших.