Лев Вершинин - «Русские идут!» Почему боятся России?
Но и «черная кость» имела основания не считать себя внакладе. Когда на рубеже XVII—XVIII веков возникли какие-то земельные сложности между бурятами и гарнизонными казаками острогов, в ответ на челобитную, привезенную бурятскими ходоками в Москву, Петр I практически сразу повелел «свесть служилых и всяких людей по другую сторону Селенги, чтоб оным всех чинов иноземцам от таких их обид вконец не разоритца». Не знаю, кому как, но, как по мне, учитывая реалии эпохи, дорогого стоило это самое «всех чинов» в царском Указе от 22 мая 1703 года. После этого уже не удивляет характеристика, данная бурятам в целом, не как народу, но как поданным Империи, Саввой Рагузинским, подписавшим в 1728-м Кяхтинский трактат с Цинами: «Служат верою России, не уступая природным россиянам: своим оружием и кочеванием границу распространяли, мунгальской землицы великою частью завладели, на границы с великим чаянием и верностью были доброоружены и доброконны, держали оную почти по всему расстоянию в многолюдстве; прикрытием границ и разъезда служили без жалованья с добрым сердцем и учтивостью, на которых я имел большую надежду, видя их храбрость и усердие».
И вот еще что интересно. По ходу работы обратил я внимание на некоторые выдержки из документов. Такие, что не выписать их было просто нельзя. Судите сами. 1691-й: за троих бурят, взятых под стражу по подозрению в подготовке побега, «казаки удинские Фролко Петров да Кузьма Калуга без спроса пожитками и головами ручаютца, что то де люди добрые, государству верные». 1692-й: иркутские буряты бьют челом об оставлении в должности ясачного сборщика и толмача казака Кузьмы Зверева, от которого «ни обид ни иных налог к ним иноземцам во все дни не бывало». 1695-й: братские буряты просят вернуть на службу бывшего приказчика Фирса Потапова, который прежде «расправу чинил вправду по совести». И так далее. Числом не менее десятка, и это только то, что попалось мне. Красноречиво. Нет, я все понимаю, и я допускаю: вполне возможно, какая-то местная мелочь уровня шуленга, найдя общий язык со служилой мелкотой, старается удержать на службе своего человечка. Но дело-то в том, что в бумагах, отражающих не политику, но обычные, повседневные реалии иных краев, что Ямала, что Якутии, что Чукотки, таких прошений не попадается вообще. Тем более, вороша старые грамоты, обнаруживаешь и кое-что еще. Скажем, в октябре 1692 года докладывает Степан Казанец, приказчик Кабанского острога. Дескать, «творили мне словесно брацкие ясачные люди, что ныне де они пошли ясаку искать, а остались де жены их и дети с табунами на кочевьях, и чтоб де великие государи их пожаловали, велели бы казакам служилым на дома не уходить, а беречь их жен и детей от приходу воинских воровских мунгальских людей». Сообщая, что «велел задержать служилых людей, чтобы беречь те кочевья, покамест мужики их не выйдут из леса, и то указание служилые с великой охотой выполнили, хотя и та служба сверх времени».
Выходит, покидая кочевье, «брацкие люди» не только спокойны за семьи, оставшиеся наедине с казаками, но просят, как о «пожаловании», чтобы те остались. Доверяют, значит. А казаки, что еще интереснее, на указание приказчика остаться «сверх службы» реагируют без раздражения, а «с великой охотой», хотя дома, понятно, и семьи заждались, и дел полно, да и в баню охота. На таком фоне уже не удивляет коллективное письмо служилых из Селенгинска насчет семьи некоего «человека брацкого Бадмейки пастуха», который на пожаре «двух Степановых десятниковых деток с огня снес и бабу его с вотчимом да сам до смерти угорел», в связи с чем просят казаки «тово Бадмейки брацкого жону из детями скоко есть поставить на казачий корм». Нет-с, не удивляет. Напротив.
Хотя, конечно, бывало всякое.
Есть в документах и о самодурстве, и о лихоимстве, и всякого рода иных «родимых пятнах».
И тем не менее. Когда в 1696—1698 годах по забайкальским острогам прокатилась волна мятежей, – не старого, «конкистадорского» типа, а вполне нормальных, на чисто классовой основе городских восстаний, – толпы бунтующих «собраяся на круг многолюдством з брацкими мужиками совместно». А в Братске, где власть на какое-то время взяли низы, в съезжую избу (местный муниципалитет) и вовсе «кругом обраны для управы дел Артамошка Лузин гончаров сын, и Додожко ясачный брацкий человек, и Жамбыл брацкий пастух тож, и Кузьма Оглобля, Василий пономарь, и иные прочие служилые, и посацкие, тако же иноземцы брацкие за правду их и к всякого чина люду удовольствие».
Пожалуй, на этом и все. Тема исчерпана, добавить нечего. Да и нужно ли, право, не знаю.
Глава ХХIX. АМУРСКИЕ ВОЛНЫ (1)
А теперь, – после Бурятии это совершенно логично, – давайте рванем на самый-самый восточный Восток, в места, ныне понемногу оспариваемые Китаем. Самое время прояснить вопрос, отняла что-то у Китая Россия или нет, а если да или нет, то почему. Тем паче есть стойкое ощущение, что российские китаисты, пусть и не поголовно, но в немалом числе сами в этой проблеме путаются, а то подыгрывают непонятно кому.
На высоких берегах Амура
Путь русских первопроходцев на Дальний Восток лежал через Сибирь. Тихо-тихо, мало-помалу, задерживаясь на годы, через Томск (основан в 1604), Енисейск (в 1619-м), Красный Яр (в 1628-м), Якутск (в 1632-м) «вольные люди» в 1639 году добрели до Тихого океана, – и развернулись на юг, к Амуру и многих интересовавшему, загадочному и уже недалекому Китаю. Каковой, отметим, как раз тогда пребывал в одной из глубочайших задниц своей истории. Системный кризис ударил по всем сферам жизни, подрубив под корень могущество династии Мин, некогда изгнавшей монголов. Крестьянские восстания переросли в полный беспредел, «народные герои» пустошили страну, воюя с правительством и между собой, а местные генералы не нашли ничего лучшего, как впустить в дом (как они думали, «на время») северных варваров – маньчжуров. Которые, на беду впустившим, как раз в тот момент переживали пассионарный взрыв: вождь Нурхаци, уподобившись Чингисхану, память которого он чтил и в очень отдаленном родстве с которым состоял, объединил восемь чжурчженьских племен и создал царство Чоусянь, а его сын Абахай замахнулся и на Китай, как уже говорилось, не без помощи не слишком дальновидных вельмож Поднебесной. Правда, все получилось далеко не сразу. В отличие от Чингисхана, потомки Нурхаци придавали серьезное значение национальному вопросу, настоящими людьми, по их мнению, являлись только маньчжуры, а китайцы считались еле-еле быдлом, поэтому ненависть людей хань к варварам была лютой, а сопротивление яростным, на что маньчжуры отвечали террором и поголовным истреблением населения целых уездов. Варваров было тысяч триста, китайцев – почти в тысячу раз больше, но надлом есть надлом: маньчжуры побеждали. В 1644 году пал Пекин, где было объявлено о воцарении династии Цин, в 1662-м завершилось покорение южного Китая и уничтожение последних «национальных» претендентов, а еще позде, в 1683-м, завоеватели, уже ставшие единственной и, следовательно, законной властью, покорили последний оплот Резистанса – пиратско-патриотический Тайвань.
Такая ситуация, легко понять, облегчала первопроходцам процесс освоения новых земель. Тем паче что земли ни к тогдашнему Китаю, ни даже к Маньчжурии-Чоусянь никакого отношения не имели. Северной границей Поднебесной считалась Великая стена, а северной границей маньчжурских земель – ее адаптированный аналог, так называемый «Ивовый Палисад», система укреплений, растянутых на 700 км южнее Амура. Все пространство между этими укреплениями и Якутском было и фактически, и формально «ничьим», местные племена жили сами по себе, откупаясь от маньчжурских набегов достаточно скромной данью. Все было стабильно, пока не явились казаки. Парни Ерофея Хабарова, Василия Пояркова, Онуфрия Кузнеца начали активно осваивать берега Амура, и левый, и правый, ставя по ходу дела укрепленные городки, крупнейшими из которых стали Нерчинск (на Шилке) и Албазин (на левом берегу Амура), и, натурально, облагая местных дауров и дючеров данью. При всей симпатии к героическим первопроходцам отметим, что развитие событий шло чисто конкретным. Никакие ссылки местных на то, что, дескать, «крыша» у них уже есть, за отмазку не канали, а попытки качать права карались быстро и сурово. В итоге самые слабонервные из туземцев начали присягать «белому царю», кто из страха, кто, рассудив, что ежели залетные братки столь в себе уверены, стало быть, «белый царь» посильнее богдохана будет, а прочие кинулись искать защиты у традиционных смотрящих. Маньчжуров земли у Амура не интересовали, от их родовых земель эти края были далеко, от Китая еще дальше, но дело было в принципе, ибо когда явившаяся не пойми откуда залетная бригада начинает обдирать и сманивать под себя чужих лохов, это совсем не по понятиям. Так что, хотя китайские фронты постоянно требовали пополнений, кое-какие меры были приняты сразу же. В конце марта 1652 года маньчжурский отряд, руководимый аж генералом, начальником гарнизона Нингуты, крупнейшего местного города, усиленный ополчением обрадованных дючеров, атаковал Ачанский городок, где пересиживала зиму бригада Хабарова. Однако хотя соотношение сил, казалось, не оставляло беспредельщикам никаких шансов (около 2000 местных против 206 казаков при вполне сравнимом вооружении), итог стрелки оказался для аборигенов удручающим: победа досталась русским, потерявшим 10 человек, маньчжуры отступили, оставив на поле боя свыше 700 трупов.
