Сергей Мельгунов - Красный террор в России. 1918-1923
Мы и в наши дни еще встречаемся с попытками в литературе ослабить впечатление от «режима ужаса» ссылкой на то, что на другом фронте творится — или, вернее, творилось — не лучшее.
«Но разве воровство может быть оправдано тем, что другие воруют?» — спрашивал Каутский.
Для того «исторического объективизма», который наш Герцен назвал «ложной правдой», нет и не может быть места в наше время. Он не может прежде всего создать пафоса, столь нужного современности.
Западно-европейский пролетариат — замечает Каутский в своем ответе Троцкому — с восторгом приветствовавший большевиков, «как Мессию», теперь «с возмущением отворачивается от этой ужасной головы Медузы». И надо не бояться сказать всю правду, как не боится ее говорить Каутский. Он писал 29 сентября 1922 г. в предисловии к русскому изданию «Пролетарская революция и ее программа»: с московскими палачами никакая партия, борющаяся за освобождение пролетариата, не может иметь ничего общего.
И только действительная непримиримость может положить конец красному террору.
«Зверь лизнул горячей человеческой крови…» Но мы люди! «Долой смертную казнь! На суд народа палачей-людоедов!»
P. S. «Наша партия никому не уступит чести борьбы против большевистского террора» — писал недавно в «Социалистическом Вестнике» Ф. Дан по поводу участия «демократов и социалистов» в процессе Конради. «В дни самого свирепого разгула его, она поднимала свой обличающий и протестующий голос и становилась на защиту жертв его, не спрашивая ни о классовом происхождении, ни о политической окраске этих жертв. Только покойный Ю. Мартов нашел в себе мужество открыто выступить в советской России с негодующим протестом против расправы с домом Романовых». Не уменьшая заслуг Мартова в этом отношении, все же необходимо внести здесь оговорку: не один Мартов находил мужество протестовать, — другие за этот протест платились жизнью; но один только Мартов мог легально выступать в печати, ибо лишь орган партии меньшевиков был допущен к изданию большевиками.
Сколь же двойственна была в то время борьба против террора в самой партии с.-д. меньшевиков, поскольку речь шла не о социалистах, видно хотя бы из статьи харьковского органа партии «Наш Голос». 28-го марта 1919 г. редакция посвящает передовую статью «красному террору». Устаревшими уже ссылками на прежние исторические работы Каутского и на слова Маркса перед кёльнским судом: «мы беспощадны и не требуем пощады для нас», «Наш Голос» доказывал, что история оправдала якобинский террор, «направленный против свергнутых классов общества». «Классическая эпоха террора великой французской революции — добавляла газета — и до сих пор вызывает моральное негодование буржуазных историков… Наша оценка тех или других террористических мероприятий никогда не исходила из маниловской сентиментальщины. Мы их оправдывали и осуждали только с точки зрения революционной целесообразности и вреда».
Эта позиция более характерна для известного рода социалистов, чем минутные увлечения страсти и негодования против насилия над человеческой жизнью. Общественно аморальна однако самая уже постановка вопроса о целесообразности террора. От этой двойственности и должны избавиться прежде всего те, которые хотят быть действительно демократией будущего. Для того, чтобы представлять демократию, мало еще ссылаться «на многомиллионные трудящиеся массы».
О С.П. Мельгунове и его книге
Традиционный метод разработки какой-либо темы в исторической науке — это скрупулезный поиск источников, их выявление, описание, критика. На образованной таким образом базе пишутся научные статьи, создаются монографии, строятся концепции. Потом те или иные версии событий обкатываются в научно-популярной литературе, переходят в вузовские и школьные учебники — и так осваиваются массовым созданием.
XX век, с его катастрофическими провалами в исторической памяти, дал нам другую модель перехода от незнания к знанию. Новейший пример тому — «Архипелаг ГУЛаг», книга, которая одним толчком перевела стрелку общественного мнения от равнодушного нуля к высшей степени сопричастности. Это вовсе не означает, что Солженицын выполнил за историков всю их работу и исчерпал тему. Наоборот, он открыл ее для общества вообще и для профессиональной работы историков в частности. Вот теперь надо поднимать архивные пласты, составлять описания и справочники, сличать тексты и т. п. Но помнить, что в начале была книга. Книга, открывшая тему, но отнюдь не исчерпавшая ее. (Отдельный и достаточно важный вопрос — историковедческое исследование самой книги: методика использования первичных текстов, проверка их адекватности фактам и т. д.).
Надо признать, «основопалагающие» книги редко отвечают строгим правилам академической науки. Да, честно сказать, и не издаются они далекими от мира летописцами, которые исполяют свой труд, «добру и злу внимая равнодушно», а пишутся раскаленным пером, в экстремальных внешних или, по крайней мере, духовных условиях. И пишут их не кабинетные теоретики, а политики, борцы, проповедники.
Книга С.П.Мельгунова «Красный террор в России: 1918–1923», изданная впервые в 1923 году в Берлине, схожа с трудом А.И.Солженицына по многим параметрам. И по теме — Мельгунов описывает начальный период того процесса расчеловечивания, апофеоз которого — покрывшие страну язвы Архипелага. И по моральной направленности: обе книги — синодик невинно убиенных; Мельгунов начинает его, Солженицын продолжает. Похожи и судьбы обеих книг: обе они вышли на Западе и долгое время были недоступны большинству читателей в СССР. Наконец, оба автора были высланы из страны и в лишении их гражданства большую роль сыграли именно эти книги (Мельгунова изгнали до написания «Красного террора») но лишили гражданства — а заодно и конфисковали оставленные коллекции и библиотеку — по выходе книги).
Признаки этих двух несуществовавших для нашего читателя книг с двух сторон огородили пространство нашей несуществующей истории. Издание сначала «Архипелага», а теперь и «Красного террора» придает драме завершенность и врачует нашу память, возвращая ей утраченную цельность.
«Красный террор» создавался в накаленной исторической обстановке, в бурлящей среде русской эмиграции. Только что в Лозанне прозвучали выстрелы «белого» террориста Конради, убившего советского дипломата В. Воровского. Убийца объяснил свой поступок желанием «отомстить большевикам за зверства ВЧК». Суд над Конради превратился в процесс над ВЧК: один за другим свидетели, русские эмигранты, давали показания о том, что они сами или их друзья пережили в Советской России. Другая важная группа — эмигрантская литература самых разных политических направлений; третья — материалы советской печати. И, наконец, нельзя не упомянуть о четвертом источнике — личном архиве самого Мельгунова, который собирал материалы о жертвах красного террора по крайней мере с лета 1918 года. В добросовестности Мельгунова-историка нет никаких оснований сомневаться, так что этот последний источник заслуживает полного доверия. Советская пресса тоже едва ли давала фактический материал (в отличие от декларативного) дли преувеличения ужасов «чрезвычайки». Конечно, первые две группы источников должны бы быть рассмотрены более критически, чем это делает Мельгунов. Но ведь автор и не скрывает своей пристрастности, его политическая ориентация в этой работе очевидна: Мельгунов — страстный и последовательный антибольшевик. Нельзя сказать, что он противник теории большевизма: к теории он, пожалуй, равнодушен. По мнению Мельгунова, суть большевизма в его практике и практика эта, особенно практика умышленного террора («систематизированная ярость», как сказал В.Г.Короленко), вызывает у него непримиримое отвращение, косвенно переносимое на все и на всех, кто поддерживал или оправдывал большевиков.
Итак, перед нами труд откровенно пристрастный, во многом компилятивный, часто использующий источники без должного критического осмысления (ср., например, явно завышенные количественные параметры репрессий, полученные простым суммированием чужих оценок). В чем же ценность этой работы, кроме того, что она инициировала тему? Не следует ли, переиздав, забыть о ней и заняться серьезным академическим исследованием проблемы «красного», а заодно и «белого» террора (эта последняя тема, кстати, тоже была намечена Мельгуновым к разработке, но так и не исследована)?
Исследование, бесспорно, нужно, особенно учитывая количество агитационной макулатуры, которую советский читатель десятилетиями получал вместо научной оценки эксцессов «белого» террора, и столь же долговременное глухое молчание об эксцессах «красного». По поводу же ценности Мельгунова позволим себе сделать небольшое отступление.
