Анатолий Левандовский - Дантон
Жорж яростно расшвыривает стоявших на его пути и овладевает трибуной. Все! Теперь они у него в руках!..
Дантон вытирает мокрый лоб. Секунду он смотрит в бушующий зал. Затем обращается к верхним рядам амфитеатра:
– Прежде всего я должен отдать вам справедливость, как истинным друзьям народа, вам, граждане, сидящие на этой Горе: вы видели лучше, чем я.
Я долго думал, что при всей стремительности моего характера мне нужно смягчать данный природой темперамент и держаться умеренности, которую, как мне казалось, предписывали обстоятельства. Вы обвиняли меня в слабости, и вы были правы: я признаю это перед лицом всей Франции!..
Эти слова производят огромное впечатление. Крики и шум стихают.
Вперив свой мрачный взор в нижние ряды, Дантон продолжает с нарастающей энергией:
– Кто же здесь обвинители? Да это те самые люди, которые всякими ухищрениями и вероломством упорно пытались избавить тирана от карающего меча правосудия…
Ага! Зашевелились!.. Но сквозь громкий ропот на нижних скамьях Жорж слышит отчетливые поощрения с Горы:
– Это верно! Все правда!..
И, простирая руку к Жиронде, Дантон вновь обращает лицо к монтаньярам:
– Граждане, и эти самые люди имеют дерзость теперь выступать в роли чьих бы то ни было обличителей!..
Почему я оставил систему умеренности и соглашений? – продолжает оратор. – Потому, что есть предел мудрости. Потому, что когда чувствуешь себя под угрозой постоянных ударов со стороны тех, которые должны были бы тебе аплодировать, приходится перейти в наступление…
Откровенность и прямота Дантона подкупают. Он видит, что симпатии большинства на его стороне. И тогда из обвиняемого он превращается в обвинителя. Он показывает, что бриссотинцы и Дюмурье вылезли из одной и той же помойной ямы. Он разоблачает раскольнические действия «государственных людей», их постоянный роялизм, их вечные интриги против революции.
Голос его грохочет, точно канонада. Слова, обвинения, угрозы льются свободным потоком, который нельзя ни остановить, ни преодолеть.
Монтаньяры, вновь вскочившие со своих мест, чередуют рукоплескания с выкриками. Более других горяч и нетерпелив Марат. Точно ездок, шпорящий бешеного коня, подогревает он ярость Дантона. Забыл ли оратор чье имя – Марат его называет; упустил ли какую подробность – Марат подсказывает ее.
Дантон говорит о переписке бриссотинцев с Дюмурье.
– Есть письма Жансонне! – уточняет Марат. Дантон рассказывает об интригах жирондистов.
– А их интимные ужины? – напоминает Друг народа.
– Они устраивали секретные ужины с Дюмурье, – подхватывает Дантон.
– Ласурс! Ласурс принимал в них участие! – восклицает Марат. – О, я обличу этих заговорщиков!
– Да, – продолжает Дантон, – все они были главарями одного заговора…
Наконец оратор подходит к заключению. Он патетически восклицает:
– Хотите услышать слово, которое будет ответом на все?
– Да, да, требуем этого! – отвечает Гора.
– Великолепно! Тогда слушайте! Я думаю, что нет больше перемирия между патриотами-монтаньярами, настаивавшими на смерти тирана, и негодяями, которые хотели его спасти, чем опозорили нас перед всей Францией…
Волны аплодисментов следуют без перерыва. Со всех сторон слышны возгласы:
– Мы спасем отечество!
Дантон спускается с трибуны прямо в объятья окруживших его монтаньяров. Его целуют, поздравляют с победой.
Отныне Гора едина.
И она – в этом нет сомнения – сокрушит ненавистную Жиронду.
Ближайшим результатом заседания 1 апреля была реорганизация высших правительственных учреждений в духе, подсказанном монтаньярами.
Четвертого апреля Конвент взял на себя управление войсками, отправив в армию восемь комиссаров, наделенных властью контролировать и направлять деятельность генералов.
Комиссия общественного спасения, недавно заменившая жирондистский Комитет обороны, 6 апреля была преобразована в Комитет общественного спасения. Новый орган получил очень широкие полномочия, вплоть до предписаний министрам, и должен был обсуждать дела секретно. Количество его членов было сокращено с двадцати пяти до девяти человек, причем жирондисты потерпели полное фиаско: в состав Комитета вошли несколько депутатов «болота», Дантон и близкие ему монтаньяры – Делакруа и Барер.
Этот Комитет современники назвали «Комитетом Дантона».
Так после долгих колебаний и раздумий Жорж Дантон окончательно связал свою судьбу с Горой и благодаря этому снова прорвался к вершинам власти.
Но власть эта стоила ему серьезных жертв.
Прежде всего он должен был окончательно похоронить всякую мысль о союзе с Жирондой; впереди была только истребительная война. Пришлось расстаться также и с последними монархическими иллюзиями. Главный объект этих иллюзий, «гражданин Эгалите», прежний сиятельный собутыльник Дантона, был арестован вскоре после измены Дюмурье.
Все это было весьма печально.
А что давала новая власть?
Этого Жорж еще не знал. Он двигался ощупью, с опаской, не возлагая слишком больших надежд на будущее.
Революция еще не кончилась
Чем дальше шло время, тем более показывала Жиронда свое неумение разобраться в смысле событий, свое нежелание отвечать на новые запросы революции.
Весна 1793 года оказалась для «государственных людей» временем испытания на прочность различных аспектов их внутренней и внешней политики. Этого испытания они не выдержали.
Проявив полную неспособность в вопросах экономики, восстановившую против них санкюлотов Парижа, скомпрометировав свою внешнюю политику поражениями на фронтах и изменой Дюмурье, жирондисты, сверх всего этого, опозорили себя Вандеей.
Вандея… В марте и апреле это слово звучало особенно грозно. Вандейский контрреволюционный мятеж, воспринявший традиции бретонского заговора, с которым Дантон возился в дни своего министерства, по существу, был вызван все той же беспомощностью жирондистских лидеров в области экономики. Население западных департаментов, в особенности крестьянство, давно страдало от голода, необеспеченных ассигнатов и отсутствия твердых цен на предметы первой необходимости. Контрреволюционное дворянство и неприсяжные священники использовали настроения отсталого патриархального крестьянства и направили их по соответствующему руслу.
На первых порах успокоить Вандею было бы делом не очень сложным. Но правительство Жиронды, занятое войной с монтаньярами, и пальцем не пошевельнуло, пока не дождалось того, что к началу апреля мятеж окреп и перебросился в соседние области. Теперь подавить Вандею оказалось уже не просто, тем более что многие из «государственных людей» втайне сочувствовали повстанцам.
Вандея и другие роялистские мятежи много содействовали падению престижа Жиронды. Рядовые члены партии – искренние республиканцы – покидали своих лидеров и переходили на сторону Горы. В свою очередь, монтаньяры, прозревшие после событий конца марта – начала апреля, стали гораздо внимательнее, чем прежде, прислушиваться к призывам парижских агитаторов – Жака Ру и Варле.
Моральное поражение Жиронды должно было неизбежно содействовать и уменьшению объема ее парламентской власти. Исполнительный совет, прежде состоявший из одних бриссотинцев, был почти полностью переизбран. Ролан оказался вынужденным покинуть министерство внутренних дел, где его место занял обходительный Гара, прежний министр юстиции. Военным министром стал левый якобинец Бушот. Сменивший Монжа морской министр Дальбарад был рекомендован Дантоном. Таким образом, только Лебрен и Клавьер оставались проводниками идей Жиронды в Совете, но теперь их два голоса составляли весьма скромное меньшинство.
Новый Комитет общественного спасения – «Комитет Дантона», которому предстояло выходить на главные роли, также избежал влияния Жиронды.
Однако «государственные люди» по-прежнему преобладали в Конвенте. И если «болото» с конца зимы гораздо чаще голосовало вместе с Горой, то все же, сохранив боязливое предубеждение против якобинской Коммуны, депутаты центра по вопросам, касавшимся личностей или парижской политики, обычно поддерживали жирондистов.
Гора была ослаблена отъездом 76 комиссаров, избранных из ее состава и командированных в департаменты для производства военного набора. Конечно, эти комиссары содействовали тому, что в провинции были рассеяны предубеждения против революционного Парижа, но на данный момент в Конвенте монтаньяры утратили многих из числа своих видных ораторов.
Все это должно было привести депутатов Горы к мысли о необходимости изгнания жирондистов из Конвента. А мысль эта не могла не сблизить монтаньяров с «бешеными», которые высказывали подобную идею еще в дни мартовских волнений.
