Николай Шпанов - Поджигатели. Но пасаран
- Ах, генерал, как я хочу вам верить!.. Как я верю!.. - Поэт подбежал к Матраи и схватил его руку двумя своими тонкими загорелыми руками. - Когда я слушаю вас, мне всегда кажется, что все мы пишем какую-то новую страницу прекрасной поэмы, большую и очень важную. И это так замечательно, что именно вы, и он, и он, и он, - Руис поочередно указывал на офицеров, - сыны народов, казавшихся далекими от нас, стоите здесь, в одном ряду с испанцами. Это так прекрасно, генерал! Мне хотелось бы написать об этом стихи, такие замечательные, каких я никогда не смогу написать...
- Напишешь, Руис, - сказал Матраи и, освободив свою руку из горячих ладоней юноши, положил ее ему на плечо. - Ты напишешь их потому, что твоя душа полна самых прекрасных стихов, самых прекрасных идей и чувств, какие могло породить сознание человека: чувств братства народов, идей единства и веры в победу нашего дела - самого правого дела, за какое когда-либо дрались солдаты. Разве мы с вами не продолжаем то, что русские начали в семнадцатом году?
- Это как большой праздник, - мечтательно проговорил поэт. - Наш общий праздник... И именно теперь, когда наш народ впервые по-настоящему взялся за создание своей истории, фашисты хотят перерезать нам глотку?
- Сначала они должны будут перерезать глотки нам.
- Вы говорите об интернационалистах, генерал?
Маленькой крепкой, как железо, рукой Матраи сжал плечо адъютанта:
- Руис, милый мой поэт! Я говорю и о нас, интернационалистах, и о вас, испанских патриотах. Мы - это значит все честные люди, взявшиеся за оружие, чтобы помочь испанскому народу отстоять свое право на такое государство, какое он хочет иметь... Я хорошо понимаю, Руис: наши силы, всех нас, собравшихся сюда с разных концов света, может быть, и не так уж велики по сравнению с силами самого испанского народа. Но он должен знать, и весь мир должен знать: мы здесь для того, чтобы отстоять вашу испанскую свободу, которая является частью нашей - венгерской, польской, французской, болгарской, китайской свободы...
И, словно продолжая мысль Матраи, Зинн вполголоса запел:
Франко и Гитлер, плох ваш расчет!
Мы защищаем испанский народ...
И офицеры дружным хором подхватили:
Все планы Франко
Мы впрах разрушим...
Вестовой подошел к Руису и шопотом что-то доложил.
- Пусть входит, - сказал Руис и негромко доложил генералу: - Новый товарищ...
Матраи кивнул и направился к столу, за которым все с тою же сосредоточенностью продолжал писать Энкель. Генерал был на половине пути к столу, когда дверь отворилась и в комнату вошел Кеш.
Матраи подбежал к нему, схватил за плечи, сильным движением повернул к свету.
- Не может быть?.. Михаэль!
Повидимому, свет лампы ослепил Кеша после темноты улицы. Он снял очки и осторожно прикрыл пальцами глаза.
- Поздравляю, генерал, - сказал Кеш.
- С чем?
- Завтра вы выступаете!
Матраи радостно поднял стакан.
- Друзья!..
Он ничего больше не сказал, только оглядел своих офицеров и осушил стакан.
Варга и Руис чокнулись.
Энкель посмотрел из-под очков на генерала и, подумав, стал аккуратно складывать разбросанные по столу бумаги. Через полчаса дом погрузился в темноту.
После полуночи, как было условлено, Зинн зашел за Матраи, чтобы вместе обойти расположение бригады. Подойдя к незавешенному окошку, Зинн заглянул в него, прежде чем стукнуть в стекло. У стола все так же сидел Людвиг Энкель. Его рука с пером все бегала по тетрадке. Это, конечно, была не книжка приказов, а личная тетрадь писателя Энкеля. В нее он ежедневно, пользуясь каждой свободной минутой, записывал свои наблюдения для романа, над которым не переставал работать ни при каких обстоятельствах, к добродушной зависти генерала.
Матраи сидел в дальнем углу, на походной койке, закинув руки за голову. Глаза его были закрыты, брови насуплены. Когда Зинн осторожно стукнул в окошко, Матраи поднял голову и посмотрел на зажатый в руке листок, потом вокруг себя. Можно было сказать с уверенностью, что мысли его вернулись издалека. Он быстро встал и, надев фуражку, вышел к Зинну. Стоя на крыльце, он достал бумажник и бережно вложил в него листок, который все еще держал в руке.
- Мои только что вернулись из Беликов, - смущенно пояснил он, словно было что-то стыдное в том, что он хотя бы на короткое мгновенье отдался личному.
Зинн знал, что в Беликах, деревне на Полтавщине, Матраи, уезжая в Испанию, оставил на лето жену и дочь.
Они молча шагали по каменистой дороге. Сдержанный вздох Матраи как бы дал Зинну понять, что с личным покончено...
Когда они вернулись в штаб, Энкель поднялся из-за своего стола и торжественно вручил генералу бланк депеши.
"Копия Мадрид.
Центральному Комитету Коммунистической Партии Испании.
Товарищу Хосе Диас.
Трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они отдают себе отчет, что освобождение Испании от гнета фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а - общее дело всего передового и прогрессивного человечества.
Братский привет!
И.Сталин".
Матраи прочел текст и, обернувшись к Зинну, протянул ему депешу.
- Смотри, привет партии! - сказал он.
15
Монти отпустил таксомотор у министерства внутренних дел и нырнул под арку Кинг-Чарльз-стрит, чтобы кратчайшим путем выйти к тому месту, где надеялся перехватить Флеминга. Он знал, что Флеминг всегда проходит вдоль решетки Сент-Джеймского парка. Место казалось Монти удобным, чтобы поговорить с проклятым упрямцем, чье влияние на Бена проявилось вдруг с такою силой. Кто бы мог думать, что все советы Маргрет будут так легко забыты Беном и ни одно обещание, из данных им Монтегю, не будет исполнено под влиянием нашептываний какого-то чиновника, неизвестно откуда взявшегося!
Впрочем, тут Монти кривил душой. Он отлично знал, что мистер Флеминг как бы заимообразно дан министерством колоний министерству иностранных дел на время работы Комитета по невмешательству. Попытки Маргрет уговорить мужа отказаться от Флеминга наталкивались на сопротивление Бена. Монти не хуже самого Бена знал причину его упрямства: Флеминг был на редкость расторопный человек. Ему было за сорок, и вообще это был вполне солидный мужчина, имеющий за спиною два тома научных трудов о бабочках Новой Гвинеи. Когда стало известно, что мешающий проискам спекулянтов секретарь комитета энтомолог, Монти решил, что, купив ему сачок и коробку для собирания бабочек, он овладеет душою и телом простака.
Но простак оказался вовсе не так прост. Отличный знаток канцелярских порядков, Флеминг сразу же завоевал подступы к сердцу председателя тем, что содержал делопроизводство комитета в идеальном порядке. Любая справка могла быть получена в течение нескольких минут; стенографические отчеты заседаний, аккуратно отпечатанные и изящно переплетенные, быстро рассылались послам членам Комитета по невмешательству в дела Испании. Бен блаженно улыбался, выслушивая комплименты четкой работе комитета. Но и это удовольствие было сущим пустяком по сравнению с тою пользой, какую Флеминг приносил Бену в процессе самих заседаний комитета.
Привыкнув улавливать подаваемые шопотом советы секретаря, Бен обнаружил неожиданную для всех способность принимать решения, не съездив домой.
Именно это-то и противоречило планам Монтегю. Помимо того, что Монтегю удалось задешево купить в Испании участок с богатыми запасами олова, он еще взял на себя проведение очень выгодной операции с переотправкой франкистам большой партии оружия из Гамбурга. Способ доставки в Испанию оружия, рассказанный ему Маргрет, оказался великолепным. Два парохода уже были "конфискованы" Франко.
Наведя справки о Флеминге, Монти с достоверностью установил, что никаких доходов, кроме министерского жалованья, у того не было. Жалованья могло хватать на самую скромную жизнь. Научная работа энтомолога не давала Флемингу ничего, - напротив, его сбережения ушли на издание двух книг. Третья, по мнению Флеминга самая ценная, до сих пор не была опубликована. Одновременно Монтегю узнал и то, что именно издание работы о Troides (ornithoptera) meridionalis Rothsch является своего рода навязчивой идеей чиновника-энтомолога. На этом-то пункте Монти и решил построить свою атаку: он поможет Флемингу издать книгу, потом подсунет ему пакет второсортных испанских бумаг - и Флеминг будет у него в руках, а с Флемингом - и Комитет по невмешательству.
Ничего не подозревавший объект этих происков, мистер Флеминг, размеренным шагом шел вдоль ограды Сент-Джеймского парка. Мелкий дождь шуршал по его раскрытому зонту. Скатывавшиеся на спину капли собирались в струйки и стекали сзади по плащу на брюки. Но мистер Флеминг не думал ни о дожде, ни о намокших брюках. Его мысли были далеко. Они витали в насыщенных парной духотой зарослях Новой Гвинеи, где он провел лучшие годы жизни и собрал коллекцию бабочек, доставившую ему звание корреспондента Королевского общества. Взгляд его машинально скользил по деревьям с той стороны ограды, но вместо их серых, уже наполовину оголенных ветвей перед его умственным взором проплывала густая зелень далекого острова.
