Джордж Фрэнсис Доу - История работорговли. Странствия невольничьих кораблей в Антлантике
На следующий день случилась самая настоящая беда. Нас с доктором Максвеллом блокировали в его доме взбунтовавшиеся негры. Всякое сообщение с особняком было прервано, ожидались бунты на соседних плантациях. Негры начали поджигать тростниковые поля, уничтожая урожай и разбивая машины на сахарных заводах. Вызвали войска, и состоялось сражение. Черные рассеялись по холмам, откуда совершали вылазки и сожгли несколько поместий, включая особняк мистера Флосса. Нас держали взаперти в доме доктора в течение двух дней, когда к нам присоединился сам мистер Флосс, спасаясь от преследования группы негров. Он скрывался в полях с тех пор, как был уничтожен его особняк, и чудом успел добраться до нашего дома. Едва мы его впустили, как были окружены сотнями орущих черных. К ночи они зажгли факелы и разные средства для освещения. Мы попытались вести с ними переговоры, но они требовали выдать им живым мистера Флосса, о чем нельзя было и подумать. Поэтому мы приготовились защищаться, надеясь, что войска придут к нам на помощь. Чтобы противостоять разъяренным рабам, число которых постоянно возрастало, наша сторона располагала полудесятком верных негров в доме с двумя бразильскими надсмотрщиками, доктором Максвеллом, управляющим, мистером Флоссом, Рамосом и мной.
Осознав нашу решимость защищать дом, черные попытались поджечь его. Мы застрелили некоторых из них, но наконец им удалось сложить кипы сухого тростника, и нам пришлось отступить от дверей и окон в центральный двор. Дом строился по типу колодца, с двором в центре. Там мы и стояли в ожидании, когда ворвутся черные. Мне показалось, что все кончено, когда я увидел улюлюкающих черных бесов, прыгающих через огонь прямо на нас. Их вел огромный негр, который набросился на Флосса. Другой негр схватил беднягу Максвелла, мы с Рамосом разделили бы их участь, если бы я вдруг не узнал дикаря-предводителя. Это был мой старый знакомый ашанти Квобах, бой которого со львами я наблюдал в Яллабе. Я узнал его и сразу позвал на его языке, как раз когда он швырнул Флосса на землю и поставил на поверженного господина ногу. Негры слушали мои слова и медлили, чем я воспользовался, чтобы запросить перемирие.
Квобах махнул огромной дубиной, давая знак дикарям отступить, и затем повернулся ко мне. Я говорил быстро, понимая, что вопрос стоит о жизни или смерти, и, к счастью, ашанти вспомнил меня и приказал разъяренным преследователям не трогать нас. Меня и Рамоса связали веревками и вытащили из горящего здания, Флоссу же с Максвеллом накинули на шею веревочные петли и жестоко избили дубинами и хлыстами. Мятежники поспешили выгнать нас на место перед горящим домом, затем начались ужасные пытки и бойня. Бразильские надсмотрщики и их негры были разрублены на куски. Флосса и Максвелла раздели, привязали к столбам и стали лить на их голые тела сахарный сок. Затем черные сложили вокруг них тростник и пытали их медленным огнем. Зрелище было ужасным. Несчастные жертвы напрасно молили о пощаде, пока в агонии не лишились сознания. Затем Квобах нанес доктору удар дубиной, который проломил ему череп, и это послужило сигналом для черных завершить свою работу. Они разбросали горящий тростник и разорвали обугленные жертвы на тысячу кусочков, танцуя и топчась на углях. Затем Квобах перерезал веревки, связывавшие меня и Рамоса, и велел нам убраться. Его голос звучал хрипло, глаза вращались, как два огненных шара. «Идите и расскажите белому вождю, как Квобах отомстил этим мерзким зверям, – сказал он мне. – Квобах готов умереть, но не будет больше рабом». Не теряя времени, мы побежали прочь от сцены бойни, потом бродили до утра в лесах, когда наконец встретили отряд солдат из окружных казарм.
Мятеж продолжался три дня, и, как выяснилось впоследствии, ашанти Квобах был руководителем заговора. Его недавно привезли из Африки и продали мистеру Флоссу, по приказу которого негра несколько раз били плетью, чтобы смирить его нрав. Это было обычное обращение Флосса со строптивыми рабами. Бедняга! Оно стоило ему жизни. Доктор Максвелл тоже не пользовался популярностью у черных. Я вспомнил некоторые из его прошлых сентенций. «С ниггерами следует обращаться как с ниггерами», – было одной из максим несчастного доктора, которую я запомнил.
1817–1818 годы были отмечены многими другими бунтами негров. На Барбадосе, Тринидаде, Сент-Томасе белые жили в постоянном страхе перед возможной резней. Говорили, что мятежи поднимали некоторые из диких африканцев, которых контрабандным путем перевезли в британские колонии с испанских и португальских островов. Принятые законы о регистрации всех рабов соблюдались лишь на немногих островах.
Бразильцам так и не удалось захватить ашанти Квобаха. С несколькими сторонниками он бежал в дикие прерии и был либо убит, либо схвачен индейцами. Следует заметить, что в то время у повстанцев уже были флаги и они явно укрепились организационно. Не приходится сомневаться, что существовал какой-то план общего восстания рабов. Впоследствии мне говорили, что негритянский флаг обнаружили на Барбадосе. Это было трехцветное полотнище, на одном поле которого был изображен повешенный белый, на другом – черный вождь, стоящий над белой женщиной, на третьем – негр с короной на голове и сидящая сбоку красивая белая женщина. В то время полагали, что негритянские агенты с Гаити возбуждали мятежные настроения среди рабов как на континенте, так и на островах. Повстанцы Барбадоса жгли целые приходы, подобные опустошения совершались и на островах. В результате тысячи рабов были убиты, повешены или голодали в своих убежищах, многие сахарные плантации остались без рабочей силы. Все это повышало цену негров и улучшало рыночную конъюнктуру. Диего Рамос предсказывал более чем среднюю прибыль для нас в следующие двенадцать месяцев. К счастью, живой товар «Кабенды» был реализован до смерти мистера Флосса. Его векселя котировались в торговых домах Парижа и почитались за золото во французских факториях на реке Сенегал. До этого Франция запретила работорговлю – на бумаге, однако ее граждане были не столь щепетильны или робки, как подданные его британского величества.
Мы снова бросили якорь в Рио-Понго в середине сезона дождей. Все было как прежде, хотя поселение удостоилось двух посещений британской эскадры, весьма активной у побережья в то время. Однако мой дядя выдержал испытание. Наши загоны для рабов были пусты, склады полны. Дон Рикардо показал португальские разрешения, которые предоставляли ему свободу вести работорговлю по его усмотрению. Более того, он вел дипломатическую деятельность другого рода. Он отправил одного из своих черных агентов на реку Конго, где попала в трудное положение британская исследовательская экспедиция, и умудрился выговорить там несколько льгот у местных вождей, что имело особое значение для британских исследователей. Этого было достаточно для наших легковерных соотечественников, и торговый дом «Виллено и К°», вместо того чтобы подвергнуться конфискации, приобрел еще большее влияние на африканском побережье.
У нас были сведения о британской суровости на реках Калабар, Конго и Гамбия, а также близ мыса Пальмас. Старую факторию Бангару на реке Конго ликвидировали, а ее американского управляющего по имени Куртис уволили в ускоренном порядке. Другой американец, по имени Кук, был переправлен в Сьерра-Леоне, а затем отослан в оковах в Портсмут. Близ поселения местного вождя Мунго Сатти уничтожили другую факторию и конфисковали около двадцати тонн слоновой кости. Британцы предприняли другие карательные меры, но как Нью-Тир, так и Рио-Бассо остались безнаказанными.
Мне было приятно почувствовать себя дома после жизни на корабле, но я заметил перемену в девушке-квартеронке Марине, как только бросил на нее взгляд. С ее щек сошел нежный румянец, а черные глаза, которые сверкали как звезды, были мрачными и полузакрытыми под длинными ресницами. Встречая нас, она слабо улыбалась, но вскоре тупела и становилась забывчивой. Донна Амелия в долине пальм тепло приветствовала меня, а дядя оставался в хорошем расположении духа с ней, самим собой и всеми другими.
За столом у дяди мы встретили двух незнакомцев – Педро Бланко, моряка из Малаги, и Бласа Ковадо, мексиканца. Первый скопил впоследствии полтора миллиона серебряных долларов на торговле в Африке и занял положение гораздо более значительное, чем положение дяди. И это было достигнуто в то время, когда почти каждое правительство стремилось к вооруженному подавлению работорговли. Что касается Ковадо, то он угождал всем и казался малодушным человеком. Он был доверенным лицом моего дяди и, очевидно, пользовался его доверием.
Состояние Марины все более и более озадачивало меня. Я мало что мог вытянуть из старшей женщины, кроме того, что белая леди в долине пальм владела черной магией, которая заколдовала Марину. Я узнал также, что девушка проводила все время моего отсутствия в коттедже донны Амелии в качестве ее прислуги. Раньше я слышал о странном африканском расстройстве, широко известном как сонная болезнь, и внешний вид Марины в некоторой степени соответствовал некоторым ее симптомам. Но ее старая мама, знавшая об этой болезни, не верила, что она поразила ее дочь, и вскоре я убедился, что она права. Старая женщина утверждала, что Марина всегда возвращалась домой после посещения дома донны «заколдованной». Это насторожило меня, я порылся среди мелких принадлежностей туалета квартеронки и нашел доказательство того, чего опасался. Там имелся маленький пузырек, наполовину наполненный жидкостью, несколько таблеток, несколько маринованных манго. Все это было пропитано стрихнином.
