Жан-Поль Ру - Тамерлан
Самое интересное в скоротечной карьере буддизма в Иране затрагивает отношения, сложившиеся между клирами мусульманским и буддистским, отношения далеко не исключительные, но более тесные, нежели те, что сложились между мусульманскими служителями культа, с одной стороны, и христианами и иудеями — с другой. Впрочем, все тут очень сложно. Когда такой мистик, как Бахааддин Накшбанд, говорит о любви к животным и уроках, которые они могут преподать людям, позволительно предположить некое индийское влияние, но оно не обнаружено; вот почему столь же позволительно сделать предположение о влиянии францисканском. Говоря проще, дервишу, вероятно, хотелось указать на то, что в глазах Бога все твари ничего не значат и что та, которая, казалось бы, превосходит другую, стоит не больше — что весьма по-мусульмански.
Подлинные взаимопонимание и сочувствие устанавливаются между людьми, равно занятыми поисками самосовершенствования на пути к Богу и познания Его. В мусульманских текстах говорится о некоем аскете-буддисте, помогшем одному суфию преодолеть трудности, которые тот встретил на своем духовном пути. Вот удивительное признание, могшее иметь тяжкие последствия, если бы конфликт продлился! При всей ее скоротечности эта конфронтация существенно способствовала тому, что ислам сделался более требовательным к своим адептам, а также принудила его к поискам, основанным на самой строгой ортодоксии. Великий шейх Алааддин Даулат Симнани со временем пришел к заключению, что его мистический опыт в той мере, в какой он совпадал с опытом буддистов и иудеев (что подчеркивает важность деятельности последних не только в областях торговой и финансовой), относился к наивысшему жанру, без чего ислам не имел бы превосходства, согласно его постулатам, принадлежащего ему априорно: состояние, которое способен достичь немусульманин, может представлять собой лишь состояние, которое надо преодолеть. [201]
Маздакизм и манихейство
О маздакизме и манихействе не известно ничего, кроме того, что их адепты обретались в ближневосточных тимуридских и монгольских империях. Эти религии, игравшие столь важную роль в древнем Иране, оказали исламу сопротивление слабое, однако некоторые позиции за собой сохранили. Первая, хотя и была доведена до состояния пережитка, жива по сей день: известно, что ее более чем теплящиеся очаги можно найти в Кире, но прежде всего в Язде. Примечательно то, что Тимур пощадил именно этот крупный центр фарси.
Что касается манихейства, то оно сильно пострадало в X веке от преследований калифом-Аббасидом аль-Муктадиром, и большинство манихейских общин оказалось вынужденным бежать в Хорасан; некоторые другие продолжали процветать в Трансоксиане. Согласно общепринятому мнению, могущественная уйгурская манихейская Церковь китайского Туркестана, действовавшая вплоть до монгольских нашествий, прекратила свое существование, как только они начались; однако в подобном утверждении сколько-нибудь разумного основания нет: монголов вероисповедание их подданных заботило мало, к тому же они в Уйгурии не воевали, так как она быстро к ним примкнула и стала поставщицей большей части их административных кадров. Наличие этого контингента в Тамерлановой державе делает правдоподобной мысль о существовании там манихейской прослойки.
В регионах, по которым прошел Тимур, существовали и другие религии; насколько известно, он уважительно отнесся и к ним. Не имеется ничего, указывающего на то, что какие-либо общины пострадали по религиозным причинам: разрушение храмов солнцепоклонников (сабейцев?) в Тур-Абидине (юго-восток нынешней Турции) — событие чисто военное. [202]
Восточные Церкви
Как и в наши дни, в Средние века на Ближнем Востоке христианских Церквей было несколько; вместо того чтобы объединиться и встать единым фронтом перед лицом ислама, они воевали друг с другом самым нещадным образом. Но их положение существенно отличалось от нынешнего вследствие того, что численность их адептов была значительно большей.
Некоторые из таких Церквей называли себя православными; их ритуалы мы довольно неточно называем греческими, тогда как следовало бы говорить: византийские. Речь идет о Церкви греков Малой Азии, подданных Османов, и княжеств, вышедших из лона сельджукской империи, с которыми Тимур встретился до и после битвы за Анкару; о Церкви грузин и кавказских зихов (черкесов), тогда еще не утративших своей мощи и с которыми ему предстояло воевать довольно долго; наконец, о Церкви мелькитов, коих европейцы называли сирийцами и которые пользовались автономией, когда у кормила власти стояли патриархи Иерусалимский и Антиохийский.
Многие Церкви, особенно с началом Крестовых походов, отрицали главенство Византии и склонялись к сохранению союза с Римом даже тогда, когда политическая нестабильность пагубно сказывалась на прочности связи со Святым престолом. Главной оставалась Церковь маронитов, действовавших под водительством патриарха, жившего в Ливане, в стране, где их община была самой многочисленной и где ее навестил Тимур.
Третья группа христианских Церквей включала в себя несториан, или халдеев, еретиков, чей предводитель носил имя католикоса Селевко-Ктесифонского и обретался в Багдаде. Они были отлучены от христианской общины после Эфесского (431) и Калкидонского (451) Соборов за то, что ими был принят тезис патриарха Нестория, который в Иисусе Христе различал природу человеческую, принадлежавшую ему естественно, и природу Божественную, которая всего лишь в нем воплотилась, в то время как Церковь ортодоксальная утверждает, что в Иисусе Христе обе натуры соединены в одну личность.
Наконец, существовало несколько Церквей, называвшихся монофизитскими, потому что, стремясь избежать несторианской западни, они учили, что в Иисусе Христе имелась всего одна природа, созданная соединением Божественного и человеческого. Двумя наиболее значительными из их числа являлись иаковитская Церковь и национальная армянская Церковь, где служба велась на языках сирийском и армянском и чьи адепты были разбросаны по государствам Леванта, Месопотамии и, малочисленными группами, по территории, что доходила до центра Азии. Патриарх первой спасался в марбарканском монастыре, близ Кургана, а католикос второй — в Такрите, затем в Моссуле. Очень похоже на то, что Тимур иаковитов не беспокоил. Что до Армении с ее национальной Церковью, то джагатаидские орды накинулись на эту страну в то время, когда она простиралась от Кавказа до Средиземного моря, и нанесли ей огромный ущерб. [203]
Все перечисленные Церкви изрядно натерпелись от мусульманского владычества и, как было сказано, приход монголов встретили с большим удовлетворением, если не с восторгом. Они радостно приветствовали взятие Багдада (1258) и расправу над халифом. «Сей город был заложен пятьсот пятнадцать лет назад… Подобный ненасытной пиявице, он поглотил весь мир. И тогда он возвратил то, что взял. Он был наказан за пролитую им кровь, за причиненное зло. Тирания мусульман продолжалась шестьсот сорок семь лет», — написал армянский хронист Кирагос Гандзакский. Когда первые страхи улеглись, христиане вступили в переговоры с захватчиками; удивленные присутствием в рядах монголов единоверцев, они поддержали их своим оружием. Армянский царь Хетум даже совершил путешествие в Каракорум, стольный град Великих ханов в Монголии. Вознаграждение за это армян ждать себя не заставило.
Период владычества монголов в Иране (1258–1295) был для христианства временем довольно необычным. Не испытывая более принуждений со стороны ислама и получая поддержку от ханш, которые были христианками, оно стало бурно процветать. «Благодаря посредничеству Докуз-катун, жены Хулагу, — пишет Рашидаддин, — христиане были осыпаны благодеяниями и всевозможными знаками уважения. На всей территории державы каждый день возводились новые храмы, а у врат ставки ханши была сооружена постоянная часовня с колокольным звоном». Вчерашние угнетенные, христиане слишком часто вели себя, как угнетатели. В Алеппо они предали огню главную мечеть; в Дамаске устраивали попойки в мечети Омейядов…
То, что Тимуриды не продолжили старую монгольскую политику сотрудничества с армянами, вызвало удивление, и заговорили о смене альянсов. Если Тимур создал некую державу в Малой Азии и ежели бы он был Баязидом, быть может, он так бы и поступил, но он занимался закладкой фундамента империи в Иране, и ему приходилось заниматься нестроениями его. Судя по тому, как он обращался с мусульманами, можно лишь радоваться тому, что во сто раз хуже он не обошелся с христианами. К ним Тамерлан более снисходительным, разумеется, не был, но и более строгим тоже. Существует немало рассказов о том интересе, какое он к ним проявлял: так, он побывал у маронитов; в Мардине он оплатил из собственной казны восстановление свода над его обоими святилищами, а именно над гробницами Ионы и святого Сергия; после битвы за Анкару он освободил трех пленных красавиц благородных кровей и отослал их в Кастилию; овладев Брусой, Великий эмир в нарушение собственных принципов отпустил на свободу всех плененных христиан. Иоанн Султанийский писал, что Тимур «охотно видится с христианами, в частности, с франками, которым позволяет расселяться в его империи и исповедовать свои религии» и что он предает смерти всех, кто противится его воле, будь то мусульманин или христианин. Ничего другого не сказал и Клавихо. [204]
