Геогрий Чернявский - Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917
Потресов в целом высоко оценил статью, хотя написал к ней несколько критическое послесловие [577] . Касаясь его, он сообщал Мартову в начале декабря 1911 г., что статья дает «благодарный повод коснуться разных злободневных тем, в частности возражая по некоторым пунктам Тр[оцкому], отгородиться и от возможных, да и существующих в действительности уклонений наших единомышленников» [578] .
В 1909 г. в доме Троцкого появился начинающий 18-летний писатель Илья Эренбург, который ранее участвовал в одном из московских большевистских кружков, был арестован, но позже выпущен под залог и даже получил разрешение выехать за границу. Эренбург некоторое время жил у Троцкого. Сам Лев Давидович в мемуарах о юноше не написал ни слова, видимо не желая подводить его под расстрел. В памяти же Эренбурга эта встреча запечатлелась основательно. Он посвятил ей целую главу в своих воспоминаниях «Люди, годы, жизнь», написанных после Второй мировой войны, но отказался от попыток ее публикации, объясняя близким людям: «Эту книгу я хотел бы напечатать целиком. Кроме одной главы – о Троцком. Глава о Троцком пойдет в архив. Я сам не хочу ее сейчас печатать… Я встретился с ним в Вене в 1909 году, и очень он мне тогда не понравился». На вопрос «Чем?» Эренбург ответил: «Авторитарностью. Отношением к искусству… Может быть, даже из-за этой встречи я решил тогда отойти от партии, от партийной работы… Я не хочу сейчас печатать эту главу, потому что это мое отрицательное отношение к Троцкому может быть ложно истолковано» [579] .
Не исключено, что и Троцкому Эренбург не понравился своей юношеской заносчивостью, напоминавшей его собственное поведение десятилетием раньше. А может быть, он просто ничем ему не запомнился и потому не был упомянут в мемуарах.
3. Международные миссии
В первые годы второй эмиграции Троцкий часто появлялся на собраниях социал-демократических организаций Австро-Венгрии, Германии, Франции. В конце 1907 г. он совершил свой первый лекционный тур, выступая на собраниях русских эмигрантских и студенческих колоний с рефератами «Судьбы русской революции (К современному политическому моменту)» и «Капитализм и социализм (Социально-революционные перспективы)». Первый реферат доказывал, что перспектива русской революции как перманентной подтверждена опытом 1905 г., второй – связывал русскую революцию с мировой [580] . Иначе говоря, оба реферата, по существу, содержали пропаганду новой концепции Троцкого о перманентной революции.
Память об одном из выступлений Троцкого в Париже сохранил и через много лет воспроизвел П.А. Гарви: «Помню, Троцкий читал публичный реферат на политическую тему. Тут были и искренний пафос революционера, и усвоенная манера говорить под «Лассаля», внешнее сходство свое с которым Троцкий, несомненно, знал и подчеркивал. Свой блестящий по форме и нешаблонный по содержанию реферат Троцкий эффектно закончил известными стихами немецкого поэта: «Trotz alledem und alledem» [581] . Меня немного покоробило: очень уж явно звучал ассонанс с фамилией докладчика. Личное знакомство с Троцким уже тогда не вызывало во мне особых симпатий к нему. Не то чтобы он держался высокомерно. Нет, держался скорее просто. Но всегда как-то он умел внушить «пафос дистанции», который не устанавливали в отношениях с товарищами люди куда более крупного калибра, чем Троцкий, например Аксельрод, Засулич, Мартов. Холодный блеск глаз из-под пенсне, холодный, металлический тембр голоса, холодная правильность и отточенность речи, точно «говорит, как пишет», не простым разговорным языком, а формулами и изречениями, наконец, подчеркнутая забота о своей внешности, об одежде, о жесте – все это как-то отделяло от Троцкого, иногда даже отталкивало: человек позы, готовый, правда, ради позы и на плаху пойти – думалось иногда» [582] .
В Париже во время одного из выступлений Льву стало плохо. Мартов, находившийся в это время во французской столице, писал Аксельроду 10 декабря 1907 г.: «Троцк[ий] у нас читал с успехом. Но его путешествие так его утомило, что на первом реферате у нас он к концу упал в обморок на трибуне, вызвав, разумеется, панику. Последствий никаких не было, и через четыре дня он читал второй реферат» [583] .
В следующие годы лекционные туры стали проводиться несколько реже, так как Троцкий был до предела занят другими делами, но иногда (обычно раз в год) он не отказывал себе в удовольствии совершить полуделовую, полуразвлекательную поездку по европейским странам. Об этих поездках можно судить по сохранившейся корреспонденции между супругами. В начале декабря 1911 г. Лев писал Наталье из Лозанны, что на следующий день он едет в Цюрих, 18 декабря будет выступать в Дортмунде, затем – в Льеже, Брюсселе и, наконец, Париже. «Устал очень от рефератов и бесконечной смены лиц, и бесконечных разговоров». В письмах звучали интонации молодого влюбленного мужчины, отнюдь не стесняющегося своих желаний, а, наоборот, гордящегося ими. Он писал Наталье, что думает о ней «с замиранием сердца, с истомой в теле – в коленях и напряжением выше. Хочется отсюда протянуть к тебе, согнуть, и пригнуть, и войти…» [584] .
Сохранилась афиша парижской группы РСДРП, извещавшая о выступлении Н. Троцкого с рефератом «Неотложные вопросы» 6 января 1912 г. В план выступления входили следующие темы: торгово-промышленный подъем, оживление классовой борьбы, воссоздание партийных организаций, распад старых фракций, фракционное раскрепощение, беспринципность кружковых межеваний, «ликвидаторство» и его эволюция, «антиликвидаторство» и его разложение, элементы партийного строительства, общепартийная конференция, выборы в 4-ю Думу, борьба за единство партии [585] . Формулировки перечисленных вопросов свидетельствовали, что Троцкий, сохраняя внефракционную позицию, был все же несколько ближе к меньшевикам-«ликвидаторам», нежели к их противникам.
Письма и открытки давали в то же время некоторые, порой весьма любопытные представления о быте той эпохи, даже о том, что написать с дороги иногда было не очень легко. «Нужно наполнить ручку чернилами, а для этого нужно промыть ее. Опять откладываешь с часу на час. А в вечерних и ночных café Парижа требовать письмен[ные] принадлежности, когда все сидят, тесно прижавши локти к туловищу (от тесноты) – дело безнадежное» [586] .
Наталья, впрочем, подчас считала, что у ее любимого мужа в поездках и в парижских кафе, где прижимались локти к туловищу, возникали и другие, отнюдь не деловые контакты. Когда письма приходили реже, она впадала в депрессию и не скрывала этого. В апреле 1913 г. в ее письме Льву прорвались такие строки: «Знаешь, я иногда прихожу домой и… и ищу с тихой тоской твоего письма… Все мне не верится, что нет его…» [587]
Довольно редко Наталья давала выход неопределенному, но, видимо, обоснованному чувству ревности. Она ощущала, что у него есть другие женщины, и это ее страшило. Наблюдательный Макс Истмен позже высказывал мнение: «Я полагаю, что в жизни Троцкого в этот период было немало романов; они могут занять несколько глав у тщательного биографа. Он утратил ту застенчивость, прикрываемую грубостью, которая была свойственна его юношеским отношениям с девушками – или он сохранил часть ее, чтобы его очарование стало еще более фаталистическим. И он принадлежал, судя по репутации, которую сохранили те, кто его тогда знал, к школе Энгельса, а не Маркса» [588] , то есть был любителем женщин.
При всей привязанности Троцкого к Наталье, сама натура Троцкого требовала разнообразия, в том числе и в сексуальных контактах. В августе 1913 г. Наталья писала: «Спрашиваю себя, за что, зачем и говорю себе: все, все разбито», «Никогда, никогда это у него не пройдет, никогда» [589] . Но меланхолия у молодой любящей женщины таяла, возвращалась тяга к любимому и звучали совершенно другие интонации: «Милый, родной мой, пожалуйста, приезжай в воскресенье в полдень, хочу видеть тебя, Левоночек, видеть, видеть…» [590]
Иногда Лев получал и детские каракули: «Милый папа, как тебе живется? Как твое здоровье? Прошу тебя, чтобы ты скорее приехал. Целую тебя. Левик». И в качестве приложения – детский рисунок «Охота в Африке» [591] .
Троцкий продолжал принимать участие в европейском социалистическом движении. Он поддерживал связь с находившимся в Брюсселе информационно-координационным органом 2-го Интернационала – Международным социалистическим бюро (МСБ), с его председателем бельгийским социал-демократом Эмилем Вандервельде и секретарем МСБ Камиллем Гюйсмансом. По поручению МСБ Троцкий выполнял «представительские» поручения, которые иной раз выходили за рамки первоначально намеченных миссий, но в других случаях соответствовали прямым намерениям командировавшего его органа.
В течение ряда лет руководство Интернационала добивалось восстановления единства социалистического движения отдельных стран. Кроме России, в расколотом состоянии пребывала социал-демократическая партия Болгарии, где социал-демократы были разобщены на «тесных» социалистов и «широких» социалистов, носивших официальное наименование Болгарская рабочая социал-демократическая партия (объединенная) – БРСДП(о). В 1910 г. МСБ предложило Троцкому поехать в Софию и предпринять попытку примирить «тесных» социалистов с «широкими». Троцкий не рассматривал свою миссию как самостоятельную. Он считал, что в случае успеха в Болгарии он сможет значительно более энергично и эффективно развернуть пропаганду своей модели объединения в российском социал-демократическом движении. Однако его болгарская «командировка» была обречена на неудачу вследствие нежелания лидеров «тесных» социалистов Димитра Благоева, Георгия Киркова и Басила Коларова [592] идти на восстановление единства. Переговоры об объединении результатов не дали.
