Александр Бушков - Россия, которой не было – 4. Блеск и кровь гвардейского столетия

А ведь в 1825 году все те противоречия, что привели к всеобщему кровавому хаосу 1917–1918 годов, были еще жгучее, острее, мучительнее!

Вспомните солдат Черниговского полка. Первое, что они сделали, осознав, что началась смута, – кинулись убивать жену полкового командира вместе с малыми детушками. Мало того – когда командиры повели их в неизвестность, солдатушки-бравы ребятушки порывались громить еврейские местечки, и Муравьев их с превеликим трудом удержал… Представляете, что могло начаться по всей России, когда пронеслась бы весть, что царя в Питере больше нет, а есть непонятно кто?!

Горбачевский в своих мемуарах рассказывает примечательную историю, показывающую отношение «простонародья» к «барам».

В числе нижних чинов Черниговского полка, приговоренных к наказанию шпицрутенами за бунт, были два рядовых, еще прежде разжалованные из офицеров за другие прегрешения…

«Мщение и негодование возродилось в сердцах солдат, они радовались случаю отомстить своими руками за притеснения и несправедливости, испытанные более или менее каждым из них от дворян. Не разбирая, на кого падет их мщение, они ожидали минуты с нетерпением; ни просьбы генерала Вреде, ни его угрозы, ни просьбы офицеров – ничто не могло остановить ярости бешеных солдат; удары сыпались градом; они не били сих несчастных, но рвали кусками мясо с каким-то наслаждением; Грохольского и Ракузу вынесли из линии почти мертвыми».

И вы всерьез полагаете, что обуреваемые такими эмоциями солдаты и мужики, степенно собираясь за чайком, обсуждали бы чинно и благородно «Манифест» Трубецкого и общим голосованием принимали бы поправки к конституции Пестеля?

Более реалистичен другой вариант. Война всех против всех – крепостных против бар, деревни против города, одних армейских группировок против других. Поляки немедленно взбунтовались бы и по старой польской привычке предъявили претензии не только на Киев, но и на прилегающие к Черному морю земли. А ведь в Башкирии были живы еще старики, помнившие восстание Салавата Юлаева! А многочисленные казахские и ногайские роды российской короне подчинялись чисто номинально и вполне могли добавить огоньку ко всеобщему пожару!

Я не собираюсь подробно разрабатывать виртуальность, которая могла бы возникнуть в результате успеха мятежа «дня Фирса». Всю работу проделали до меня: замечательный историк Натан Эйдельман (как документалист в книге «Апостол Сергей») и мой хороший друг, талантливый писатель Лев Вершинин в романе «Хроники неправильного завтра». Вот краткое изложение.

Революционная армия очень быстро раскалывается на несколько непримиримых лагерей, которые начинают войну по всем правилам. Параллельно в стране действуют верные уцелевшим членам императорской фамилии войска, польские повстанцы и массы крестьян, поднявшиеся на «бессмысленный и беспощадный» русский бунт. Как минимум несколько лет в стране тянется повсеместная гражданская война без тылов и фронтов. Как не раз случалось в истории многих государств при подобном обороте дел, соседи начинают интервенцию. В лучшем случае отыщется, в конце концов, сильная личность вроде генерала Боливара, генерала Франко, Пилсудского, Наполеона Бонапарта – и жесточайшими мерами восстановит порядок. Но к тому времени страна будет залита кровью, разграблена и выжжена. Точно так же и Западная Европа в случае невмешательства Николая в мадьярские дела рисковала превратиться в кипящий котел, на десятилетия стать ареной войн, войнушек и вялотекущих мятежей. Получилась бы вторая Латинская Америка. И глупо думать, что Россию это обошло бы…

Комендант Петропавловской крепости Сукин, не столь уж выдающийся мыслитель, простой служака, тем не менее оказался, на мой взгляд, мудрее многих образованных философов. Он как-то сказал Якушкину: «Вы затеяли пустое. Россия обширный край, который может управляться только самодержавным царем. Если бы даже и удалось 14-е, то за ним последовало бы столько беспорядков, что едва ли через 10 лет все пришло бы в порядок».

А Пушкин в разговоре с великим князем Михаилом Павловичем подверг сомнению высочайший манифест, утверждавший случайность событий 14-го декабря и их европейское происхождение. И сделал страшное предсказание, не зная, что оказался пророком…

«Кто были на площади 14-го декабря? Одни дворяне. Сколько же их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется, много».

Через несколько десятков лет его слова получат полное подтверждение.

Но это уже другая история – и другая книга…

Вместо эпилога

В истории России, как и других стран, хватает странных, порой мистических совпадений. Ну, например, ведь и в самом деле первый Романов был Михаил, и последний – Михаил, и началось царствование в Ипатьевском монастыре, а кончилось – в Ипатьевском доме…

Точно так же есть то ли щекочущая нервы мистика, то ли продиктованный неизвестной силой символизм в том, что декабристы, пренебрегши более удобными и просторными площадями, встали в каре вокруг памятника отцу-основателю гвардии. Истукан, чья смерть дала начало Гвардейскому Столетию, зелеными медными бельмами смотрел, как хлещет картечь по рядам последних мятежников этого самого Столетия, последним трубадурам гвардейской вольности, последним, кто попытался вновь воспользоваться старинной привилегией гвардии решать судьбу трона и того, кто на троне восседает…

Быть может, это злая насмешка некоей силы? Или их неосознанно потянуло к Медному Всаднику, чтобы подпитаться бешеной энергией Петра? Я не сторонник болтовни обо всех этих «энергетических подпитках» и «ауре монументов» – но как знать, как знать… Истина, как ей и водится, где-то посередине. В конце концов, не Пушкин первый выдумал, что зеленый всадник ночами срывается с постамента и гулко топочет по темным улицам – есть, знаете ли, интересные свидетельства… Как есть они и о Михайловском замке, где ночами порою проходит… Пален-то знал точно!

Работая над этой книгой, я долго рассматривал по ночам портреты – благообразный Пален, душка, да и только, если ничего о нем не знать. Юные красавицы Екатерина и Елизавета с полотен Луи Каравакка. Ольга Жеребцова – как она была хороша… И все прочие – Миних, Меншиков, императоры и фрейлины, генералы и поручики, убивцы и добрые малые…

Я держал в руках боевые шпаги – тяжелые аннинские, вертучие елизаветинские, оттягивавшие руку павловские. Бюст Фридриха Великого все это время стоял на столе. Я добросовестно пытался их всех понять – и вроде бы приблизился к этому. Я пытался рассказать о них подробно, избежав карикатурных крайностей. Получилось или нет – не знаю.

Но что-то, как всегда, остается недосказанным.

Знать бы нам, что…

И как это вообще передать – чеканный шаг Миниха к плахе, сладострастный прищур Ольги Жеребцовой в объятиях британца, скрипучее карканье неисчислимой вороньей стаи в темноте, тухлый запах пороховой гари вокруг николаевских пушек? Можем ли мы вообще понять это бурное, шалое, великое, грязное, яркое и унылое Гвардейское Столетие?

Я не знаю. Даже тяжесть шпаги в руке не передать нашими словами.

Все они – были…

И глупо думать, что мы ничем на них не похожи.

И вовсе уж глупо считать, что мы умнее и лучше. Они все-таки были ярче! Бог им судья…

Красноярск, 2004

Приложение

Из «Записок» А.В. Поджио

Завидная участь тех избранных на царство, понявших свое истинное значение. И как жизнь этих лиц, обставленных законом, и счастлива, и спокойна, и безмятежна! Завидная, право, их участь, хотя, конечно, прямых мыслителей на престоле было и есть мало! Спрашивается, почему же это число так мало? Лица ли лично виноваты, или люди, или среда, в которой они кружатся до первой случайности, до первой ломки? Во всяком случае, скажу и я с другими, что народ имеет то правительство, которое он переносит, а потому и заслуживает. Я, по справедливости, а может быть по чувству чистой зависти, заглядывал в чужое и невольно восклицал: «Там-то, там хорошо и подручно и то, и другое, а у нас-то!» Теперь воскликну, наконец: «Да! У нас-то, у себя, на дому, на Руси!..» Господи! прости нам более чем согрешение, прости нам нашу глупость! Да, знать не знаем и ведать не ведаем, что сотворили, и это в течение тысячи лет!.. Обок нас соседи, современники этого времени, двигались, шли и опережали нас, а мы, только и славы, что отделались от татар, чтобы ими же и остаться. Посмотрим на наших просветителей.

Петр, например, как тень выступает из царства этих мертвых! Конечно, он велик! В нем были все зародыши великого, но и только. Предпринятая ломка отзывалась той же наследственной татарщиной. Он не понимал русского человека, но видел в нем двуногую тварь, созданную для проведения его цели. Цель была великанская, невместимая в бывших границах России, и взял он ее, сироту, и, связав ей руки и ноги, окунул головой в иноземщину и чуть-чуть не упустил ее из длани и под Нарвою, и под Полтавою, и на Пруте. Счастье вынесло его на плечах и выбросило его целым во всей его дикой наготе на открытый им и им заложенный берег. Волны его смущали и обнимали страхом, который он не мог и не умел побороть. Берег, напротив, его одушевлял, окрылял его воображением и придавал ему нужные силы. Там, на берегу, хотя пустынном, зарождались его мечты, замыслы и пророческие вдохновения. Там он вздумал отложиться от прошлого, от всего русского и заложить основание новой России. Он бросил старую столицу, перенес свое кочевье на край государства только для того, чтоб жить всем, и ему в особенности, по-своему и заново!