Валентин Костылев - Жрецы (Человек и боги - 2)
После этого он выразил свое сожаление по поводу смерти Филиппа Павловича, назвав его "достойнейшим сыном отечества". Петр спросил его о подробностях убийства. Губернатор по секрету сказал: "Баба погубила. Мордовка. Разбойница!"
Подали ужин. Один из попов стал рассказывать о том, как молится мордва христианскому богу.
- Для домашнего моленья господу богу оная мордва приобретает образа со многими ликами святых и не смущается она тем, что лики тех святых за многочисленностью - мелки и неразборчивы. Одно ее обольщает - обилие ликов, дабы единою свечою можно было бы сразу озарить наибольшее число небесных святителей, во избежание излишней траты денег на свечи. При этом мордовский богомолец стремится и свой собственный лик к самой свече пододвинуть, считая, что освещенный лик виднее господу богу, нежели лик, обретающийся во мраке.
Губернатор покатывался со смеха. Гости ему вторили.
- У меня в приходе, - продолжал поп, - мордва молится и по-русски и по-мордовски. Нашему богу - по-русски, своим - по-мордовски. Я спросил их - зачем они так делают? Они ответили: "А так будет надежнее, отец: ежели до вашего бога не дойдет, то дойдет до нашего, а ежели не дойдет до нашего, то дойдет до вашего..."
Опять взрыв пьяного хохота.
Друцкой искоса посмотрел на Петра. Письмо от Шувалова, переданное ему самим же поручиком, говорило о том, чтобы губернатор следил за этим офицером, особенно за его разговорами о дворце и царице. Утром прибыл в Нижний заплечный мастер из московского Сыскного приказа для обучения нижегородских малоопытных палачей. Он привез с собою также и секретный пакет, в котором сообщалось о неблагонадежном поведении Рыхловского в Москве. Губернатор уже знал, что делать.
Повернувшись лицом к Рыхловскому, он повел речь о крестьянстве, ругая мужиков за невежество и нерадивость к труду. Упомянул о каком-то бунте под Алатырем. Будто бы он "раздавил сей бунт в трое суток". Рассказав об этом, он спросил Петра: не пришлось ли ему столкнуться дорогою с хамским отродьем, с мужичьем?
Петр ответил:
- Проехал я много деревень и селений. И не согласен я, что наш народ, погруженный в крайнее невежество, не различим от бессловесных скотов. Это - совершенная ложь. Остроумием и находчивым разумом бог не обидел простой народ. Вот взгляните... - Петр вынул из кармана "прошение в небесную канцелярию" и положил на стол. - Это писание, подсунутое мне тайно в карман моей шинели на постоялом дворе двумя беглыми мужиками, коих я считал эстонцами...
Друцкой прочитал листок и задумался:
- Плохо, когда мужик смеется... Губернатору ли не знаком этот смех?! Видел я однажды на дыбе смеющегося мужика... Я хотел на него крикнуть, но у меня язык отнялся. Страшно! Моим повелением его сняли с дыбы... Спрошенный, чему он смеется, он ответил: "Забьете меня, кто же моему господину оброк заплатит?" - "Так чего же тут смешнего?" - "А то, что, бия мужика, - сказал он, - вы его в долг вводите. Когда же мы с вами расплатимся-то?!" - Тут мужик замолчал. Я велел его опять вздернуть на дыбу, но так и не добились мы от него, что обозначает сказанное им. Дворяне, священство, посадские люди смеются - это одно, а мужик смеется другое.
Губернатор насупился. Он заявил Рыхловскому:
- На тебя, друг мой, великая надежда. В губернии неспокойно. Уничтожь разбойников всех до единого, а у мордвы захвати зачинщиков... Епископ Сеченов отправляется в те места, в Оранский монастырь... Ты должен действовать с ним заодно.
Губернатор очень ругал терюханина Несмеянку Кривова. Отзывался о нем как о главном зачинщике.
- Если к тому будет удобный случай, арестуй его и в кандалах отошли в Нижний, в мое распоряжение... Мы его тут обласкаем. Несмеянка - скрытый вор, хам, снедаемый муками честолюбия и возомнивший о борьбе с властью российской короны... Упорен и коварен он до безумия... Так донесли о нем мои сыщики.
Пока шла беседа между Друцким, двумя полковниками и Рыхловским, губернаторские гости уже давно перепились. И кое-кто тайком утек из-за стола домой. Другие тут же, за столом, и уснули.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Петр вышел из кремля на площадь в глубокую полночь. После душной, пропитанной табаком и винными парами губернаторской палаты, на воле он почувствовал себя много бодрее и свежее. С площади он не пошел домой, а решил немного побродить по берегу.
Таяли звезды над Волгой, чуть мерцали бурлацкие костры близ воды. У Петра на душе был неприятный осадок от первого знакомства с нижегородским начальством.
Над лесами Заволжья брезжил рассвет.
По дороге домой, на Почайну, чтобы не увязнуть в грязи, Петру приходилось то и дело придерживаться за изгороди палисадников, лепившихся около маленьких деревянных домишек, прыгать через лужи, рискуя временами скатиться вниз, в глубокие прибрежные овраги. Но чем ближе подходил он к дому, тем больше его тянуло туда. Его печали как-то утратили свою остроту. И все оттого, что в доме у него поселилась эта девушка. Он не мог скрыть от себя этого и не хотел...
XV
В келье настоятеля Оранского монастыря отца Феодорита было тихо и чисто. В углах - иконы, на стенах - клобуки, епитрахили, плети, батоги, розги, шелепы, цепи. Оторвавшись от своего писания, игумен глядел в окно восхищенно.
Не более как с неделю появились зеленые почки на березах. Стало веселее на душе. Приятно пахло талою землею из лесов. Зашмыгали в прутняках синицы, горихвостки, зорянки. Их чириканье и песни радовали слух.
"О светило небесное! В своей красе превыше ты всякого начальства и власти, и силы, и господства, и всякого имени, именуемого не токмо в веке сем, но и в грядущем!.." - причитывал про себя отец Феодорит, сокрушенно вздыхая.
И невольно приходили ему в голову мысли, что недаром язычники поклоняются солнцу, стихиям и деревьям и устраивают моляны на воле, среди березовых и дубовых рощ, и недаром заклинания свои бросают они в небесную высь. Ему уже начало казаться теперь, что православие много теряет от того, что богослужение проходит под тяжелыми серыми сводами, в духоте и унынии.
"Однако нам ли хулить наши догматы?" - спохватился архимандрит, отгоняя от себя крестным знамением "грешное суемудрие".
До красоты ли земной теперь, когда от нижегородского епископа Сеченова пришло приказание ему, отцу Феодориту, составить описание всех чудес, совершившихся у иконы Владимирской божьей матери во вся времена от лет основания обители и до последнего дня?!
"Милосердый боже! - думает про себя Феодорит, - подай свою милость и помощь своего единомудрейшего духа на обе стороны, дабы добросердечному читателю моего труда в чудеса уверовати и епископу мудрому угодити!"
Дело не весьма легкое - облечь в кружева божественных речений, в узоры убедительной летописи все те рассказы и слухи, которые родились некогда в стенах монастыря для утешения народа. Своим умом, своими руками справится ли мужик с голодом, с мором, с болезнями и многими несчастиями? А если не справится - кто тогда ему поможет: царь? дворяне? начальство? Но не они ли тянут с мужика и последнее? И не они ли бегут от мужика, отгораживаются от него заставами в то время, как деревни охвачены мором? И не они ли перестают кормить заболевшего крестьянина, лишая его своего внимания, как неспособного работать на них?
"Кроме нас - кто же утешит подлый люд?! - думает Феодорит. - Кто успокоит его? Кто примирит его с горькою судьбиною?!"
Чудеса показывают, - якобы выше царя, выше дворян, выше начальства есть невидимая, недосягаемая уму человеческому сила, которая приходит на помощь мужику в минуту горечи и опасности. Таким образом, смерд будет знать, что он не совсем одинок, что кто-то и где-то о нем заботится, оберегает его.
Чудеса примиряют несчастных с их тяжелою долей, обнадеживают. А теперь тем более необходимо о них говорить, писать, ибо епископ Димитрий прислал в Оранский монастырь секретнейшую промеморию, уведомляя, что в скором времени церковь должна двинуться в поход на языческую мордву и что описание чудес надо составить как можно скорее, немедленно размножить и раздать по всем селам и деревням, где проживают новокрещенцы и языческая мордва, а также и русские крестьяне.
Языческая мордва - постоянное препятствие на пути у монастыря и у дворян. Другим богам молятся и по-другому пользу монастыря и вотчинную понимают. Надо, чтобы все одному богу молились и одинаково покорно следовали христианским заповедям. Сие для всех удобнее.
Что солнце?! Что весна и зелень берез, рассаженных ровными рядами перед окнами келий? Может ли быть радостная жизнь и покой у братии Оранского монастыря, когда под боком живут язычники, ненавидящие иноков, угрожающие им смертию и пожогами и к тому же - укрывающие у себя разбойников и беглых, незнаемых людей?
Чауадаоа паеараваоаеа (едва перо не сломал, - так под приливом усердия налег на него отец Феодорит). "В лето от сотворения мира 7143 1635 г. от рождества христова бысть чудо на освящении церкви пресвятой богородицы Владимирския. Нижнего Новгорода девичьего монастыря Зачатия пресвятые богородицы монахиня, именем Венедикта, болезнова сердечною болезнию двадцать шесть лет, моляся богородице, здрава бысть и иде в монастырь свой, радуяся"...
