Анна Антоновская - Базалетский бой (Великий Моурави - 5)
Тут снова чуть не разгорелся спор. Андукапар с глубокомысленным видом принялся что-то высчитывать на пальцах и, как бы мимоходом, заявил: в Тбилиси у него осталось всего пятьсот дружинников, и он, увы, не сможет ни одного отпустить. Джавахишвили любезно отвесил поклон Андукапару: "Благодарю!" - и вдруг рассвирепел:
- Выходит, Андукапар, как царский родственник, хочет всю тяжесть забот о царстве взвалить на плечи князей? На что ему в сильно защищенном Тбилиси, на который, к слову, никто не собирается нападать, пятьсот дружинников?
- А на что Зурабу Эристави в сильно укрепленном Метехи пятьсот дружинников? - отпарировал Андукапар удар противника и подмигнул Фирану.
- На что? - фыркнул Зураб. - А вдруг ты, Андукапар, вздумаешь напасть на меня? Ведь ты шутник и к тому же здесь у себя дома, а я... Зачем далеко за примером ходить! Подумай только, если бы царю Луарсабу пришла удачная мысль оставить царице Тэкле охрану в пятьсот дружинников, то... и неизвестные злоумышленники не были бы так смелы и... многое могло произойти иначе. Нет, князья, я никогда не был теленком и считаю, что моя охрана в пятьсот дружинников приличествует моему званию.
Побледнел Андукапар, ринулся было на Зураба, потом ударил кулаком по своему колену, но не произнес ни слова.
Князья молчаливо одобрили Зураба: им ли не знать, сколько опасностей таит в себе царский замок?
Молчал и Шадиман. Он не перечил князьям, но решил все же выделить сто дружинников из своей дружины в Тбилиси, ибо Марабду еще опасно оголять. "Итак, - подумал он, - у меня в Тбилиси останется триста дружинников, а в Метехи - двести. Но надо расположить их по-новому. Пятьсот арагвинцев заняли слишком много укрепленных стоянок. У Андукапара в Метехи едва сто пятьдесят наберется, а слуг у скупца пятьдесят. У Симона слуг двести, - так захотел, а телохранителей всего сто... Странно, почему я вдруг стал считать? Неужели всерьез собираюсь напасть на Зураба? Но ни в одном действии Зураба нельзя заподозрить предательство, он владетельный князь, сардар и поможет, вернее заставит князей поднять на былую вершину княжеское сословие. Я не ошибся, привлекая его к восстановлению царства... Чубукчи вчера вечером сказал, что двух коней и лунные плащи пчельник оберегает, как свои глаза. О чем мыслю я? Ведь сейчас решается, быть или не быть расцвету Картли? Странное послание накануне передал мне гонец от Саакадзе... "Найди царя!.." Легко сказать! Что, они на отлогах пасутся? "Царя, а не шута!" А я, Шадиман, что, не вижу: настоящий шут на картлийском троне! "Найди царя!.." На кого Георгий намекает? Если бы согласился... Нет, печаль мне, не такой разговор здесь велся! Мелко, мелко плавают князья! Где расширение царства или хотя бы торговли? Где блеск майдана? Иноземные купцы? Путешественники? Заказ отвлечет амкаров месяцев на семь. А потом? А... а... где дарбази ваятелей? Где книжники? Где искусные певцы, воспевающие красоту женщин? Где остроумные княгини, подобные Хорешани? А еще скажи мне, мой разум! где доблестное, несокрушимое войско?.. Где "богоравный царь"?.. Что-то ушло... Неужели, правда, новое должно прийти? Таков закон жизни? А в чем новое? В обновлении княжеских знамен? Но... это старо и незыблемо".
Уже дважды Шадимана окликал Цицишвили:
- О чем так крепко задумался, дорогой Шадиман, - сочувственно спросил Липарит, вглядываясь в осунувшееся лицо Шадимана. - Может, нездоров?
Шадиман встрепенулся: "Кто? Я нездоров?! Еще никогда не чувствовал себя таким неуязвимым! Что? Снова ссорятся Зураб с Андукапаром? Это тоже старо и... надоело!"
- Скажу прямо: бешеных собак следует опасаться, ибо одна может погубить сотню дружинников, а сто - тысячу. Но еще опаснее двуногие собаки, ибо их бешенство незаметно для простого глаза.
Андукапар расхохотался так, будто Зураб на руках прошелся.
- Саакадзе оказался недальновидным, ибо неосмотрительно передал тебе уменье полководца и хитрость бешеного, а твоим арагвинцам - все перенятое им от воинов великого Ирана.
- Ты, Андукапар, менее прозорлив, чем я, потому не подверг свои дружины тщательному дублению по саакадзевскому способу, и сейчас моя тысяча стоит твоих трех. - Теперь хохотал Зураб, презрительно взирая на Андукапара.
"Да, шакал, тебя слишком хорошо выучил Георгий", - насмешливо подумал Шадиман.
Поднялся новый спор: где собираться для распределения дружинников. Каждый хотел иметь стоянку вблизи своего замка, являющуюся отчасти и защитой.
- Я другое предлагаю, - Шадиман скрыл в бороде ироническую улыбку. Попросим католикоса, пусть разрешит в Мцхета, - от Тбилиси близко, от многих замков недалеко, а главное: Саакадзе никогда не нападает на владение католикоса.
- Лучшего и придумать нельзя, - согласился Липарит и царственно повернулся к Мирвану. - А Мухран-батони как советует?
- Пока ничего не могу сказать. Не один я владею Самухрано. Надо посоветоваться с братьями, племянниками.
- А может, с Саакадзе? - к неудовольствию Шадимана учтиво спросил Андукапар.
- С Моурави непременно, - так же учтиво ответил Мирван, - он опытный полководец, а стоянка нескольких тысяч дружинников - дело серьезное. И если что-либо на пользу Картли, всё забывает Моурави, даже вражду с заклятыми врагами. Уже не раз доказал свое благородство.
Не многих князей охватило смущение, большинство негодующе заспорило: о-о, нет, они ничего не забывают! Разве можно вычеркнуть из памяти, как плебей над ними главенствовал? Как все из страха перед "барсом", уподобляясь ученым зайцам, подымались, когда он входил?
- Удачное сравнение! - спокойно похвалил Фирана улыбающийся Мирван.
Сам не зная почему, Шадиман облегченно вздохнул, когда гостеприимец объявил, что царь Симон Второй жалует князей совместной едой...
Странное разочарование, почти обида теснила грудь Шадимана. "Не насмешка ли это судьбы? Может, на дверях моего чертога следует начертать желтыми буквами: "Здесь покоится князь Шадиман Бараташвили, раб княжеского сословия, любивший перемалывать на ветряной мельнице зерна пустых надежд"?"
Припомнился Шадиману рассказ какого-то путешественника-генуэзца о том, как цезарь, кажется, Юлиан, вздумал воскресить язычество и устроил праздник весталок, праздник женственности и целомудрия. Разодетые, с венками из живых цветов, разнузданные девушки из семей отверженных, погасив под звуки лир священный огонь, неистовствовали: обнажившись, исполняли чувственные танцы, пели и прославлением распутства осквернили храм. И цезарь понял: как нельзя заставить реку потечь вспять, так нельзя вернуть канувшее в вечность. Праздник радости и красоты обернулся непристойной оргией!
Нет, не такой съезд нужен ему! А какой?..
Наконец настал день выборов князей в советники Высшего совета царства. Тут поднялась такая буря, что Шадиману померещилось, будто оранжевые птицы сорвались со свода и шумно захлопали крыльями. Он даже обрадовался: пожалуй, чем-то старым повеяло...
После дня споров, накричавшись до хрипоты, выбрали в постоянные советники Цицишвили, Шадимана, Джавахишвили, Липарита, Андукапара и Зураба, а остальных князей - в советники не постоянные, в три месяца раз должны они съезжаться в Метехи для обсуждения принимаемых определений, а также для выслушивания предложений.
На трон взошел Симон. Он милостиво соизволил дать князьям согласие собраться вновь в "зале оранжевых птиц" ровно через три месяца, чтобы выслушать советников, получивших важные поручения.
Снова празднество в честь благополучного окончания съезда. Поют. Сияют. Пьют. Танцуют. Славословят. Ненавидят. Большой пир. Звучат пандури. Вереница слуг в нарядах любимых расцветок царя Симона вносит на подносах целиком зажаренных оленей, на их развесистых рогах горят сотни свечей. Тут Фиран Амилахвари счел удобным случай пригласить всех к себе в замок Схвилос-цихе на большую охоту.
Веселая охота! Привалы на живописных опушках! Скачка! Все, все приедут! Еще бы! Ведь благодаря Саакадзе немало времени протомились женихами в своих собственных замках!
И совсем нежданно царь Симон заявил, что и он посетит Фирана. То ли из приличия, то ли выпитое вино подсказало, но князья бурно принялись благодарить милостивого царя за оказанную им честь совместно поохотиться. И громче других - Фиран.
Внезапно Фиран насупился: он часто без нужды сдвигал брови в одну черную линию, ибо любил подражать Андукапару.
- А ты, Зураб, почему безмолвствуешь? Или не достоин я? При всех объясни, чем мною недоволен? Или я плохо просил? Но сам царь меня пожаловал.
- Я? Я недоволен? Приеду один из первых! А если свершится... - Зураб выразительно взглянул на Шадимана, - приеду не один.
Шадиман, втайне негодуя на Гульшари, задержавшую владетелей на целую неделю, открыто поддержал ее в тщеславном желании блеснуть перед княжеством широтой души и приказал гостеприимцу всюду, куда возможно, направить гзири за птицей, овцами, медом, фруктами, рисом, маслом, сыром и другим необходимым для прокормления княжеских семейств запасом. Приходилось проявлять заботу о тысяче, а может, и более, их ненасытных слуг, о телохранителях, оруженосцах и дружинниках. О, деревням снова предстоит испытание!..
