Александр Мещеряков - Политическая культура древней Японии
Способы гармонизации и обуздания природной стихии, а также способы преодоления последствий природных бедствий[724] имели в Японии как практический, так и ритуальный характер. Основные ритуальные меры включают в себя моления (обычно божествам синто, реже — буддам), жертвоприношения в синтоистских святилищах белых и гнедых коней, амнистии. К практическим мероприятиям, способствующим повышению благосостояния и плодородия, следует отнести следующие: материальная помощь многодетным, старикам и сиротам, награждение (повышение в ранге) владельцев «образцовых» хозяйств, освобождение (частичное и полное) от налогов по случаю стихийных бедствий и сопутствующего им неурожая[725], предоставление ссуд рисом (для пропитания и в качестве посевного материала), направление из центра лекарей и лекарств в районы эпидемий, руководство в деле совершенствования агротехники (например, рекомендации сеять просо ввиду того, что, по сравнению с рисом, оно лучше хранится), поощрение строительства ирригационных систем. На случай неурожая в провинциях и уездах были учреждены склады с зерном, усовершенствованию работы которых придавалось очень большое внимание[726]. Все эти мероприятия считались настолько важными, что неизменно находили отражение на страницах официальных хроник.
Русский царь, похоже, не считал обеспечение плодородия земли своей первоочередной задачей, а заботу о зажиточности подданных — своей обязанностью. Моления о дожде входили в компетенцию церкви, руководство по практическому совершенствованию земледелия также оставалось за пределами высочайшего внимания. В любом случае, даже если мероприятия такого рода и проводились (хотя, судя по всему, это весьма маловероятно), официальные летописи не считают нужным акцентировать внимание на этой стороне деятельности царя, поскольку обеспечение благосостояния «народа» не считалось той заслугой, которую следовало превозносить[727]. Царя намного больше беспокоило, чтобы земля «из службы не выходила», т. е. чтобы он мог раздавать ее в качестве платы за службу, прежде всего военную, с чем и были связаны меры по ограничению монастырского землевладения (как известно, с точки зрения экономического результата, извлекаемого из земли, монастырские хозяйства были более эффективными, чем хозяйства бояр и дворян). То есть земля рассматривалась царем не столько как экономический, сколько как политический (управленческий) ресурс.
Всякое нарушение «нормального» хода дел — стихийные бедствия, пожары и военные поражения попадали в одну и ту же категорию — наказания Бога за совокупные «наши» прегрешения, причем никакой особой (персональной) ответственности царя, похоже, не предусматривалось. В связи с этим фактически не возлагалось на царя и обязанности по преодолению последствий бедствий. Более того: при описании ужасного пожара в апреле 1547 г. летописец даже находит возможность похвалить Ивана IV за случившееся в его царствование умножение московского населения[728].
Как следует из вопросов Ивана IV Стоглавому собору, власти посылали в города «корм годовой» (хлеб, соль, деньги и одежду), предназначавшийся к распределению через «богадельные избы» (царь пенял, что средства расходуются не по назначению). В Пскове богадельни существовали издавна, однако в Москве они были устроены только при Борисе Годунове, т. е. через полвека после Стоглавого собора[729]. Помощь пострадавшим от неурожая временами оказывалась (например, во время ужасного голода начала XVII в., вызванного трехлетним неурожаем, Б. Годунов открыл собственные склады), но была событием экстраординарным; в отличие от Японии, в России отсутствовали специально учрежденные государственные страховочные фонды на случай стихийных бедствий, предназначением которых была бы помощь крестьянам (задачей таких фондов в Японии была не просто продовольственная помощь на случай недорода, но и помощь посевным материалом, что позволяло крестьянам продолжать свои хозяйственные занятия на прежнем месте). Показательно также, что государственная помощь оказывалась только в крупных городах, которые в случаях голода бывали буквально заполонены беженцами, т. е. спасение виделось не в том, чтобы остаться в месте проживания, а в том, чтобы добраться до нужного места (крупного города, монастыря). В любом случае в России помощь нуждающимся носила характер милостыни (раздача полушек, «хлеба и калачей») и обеспечивалась инфраструктурой, созданной церковью — прежде всего крупными монастырскими хозяйствами (Стоглавый собор рекомендовал царю жертвовать деньги на содержание больных и престарелых «по всем монастырям»).
Забота о совокупном увеличении плодородия земли и, следовательно, повышении жизненного уровня более всего заметна, пожалуй, в военной активности царя: расширение территории Российского государства обеспечивало знать и крестьян-переселенцев весьма плодородными землями (в особенности это касается экспансии в южном направлении), а непосредственным последствием военной победы был захват людей и «трофеев»[730]. Иными словами, в деле повышения плодородия царь брал на себя роль гаранта экстенсивного, а не интенсивного развития землепашества. Поскольку в качестве главного средства расплаты с подданными утвердились именно земельные владения (пользования), то и сами подданные подталкивали экспансионистские устремления царя. Так, Иван Пересветов советовал Ивану IV не медлить с покорением Казанского царства, обладавшего «подрайской» землицей: «…хотя бы таковая землица и в дружбе была, ино бы ся не мочно терпеть за такое угодье»[731]. Этот аспект деятельности царя по снабжению подданных материальными ценностями можно определить как атаманство.
Контроль над временем. Эта функция правителя тесно связана с функцией по обеспечению урожая. Вслед за китайским «сыном Неба» тэнно считался ответственным за обеспечение «правильного» хода времени (чередования сезонов, дождей и ведра, холода и тепла и т. д.), что считалось одним из главных условий процветания государства[732]. В связи с этим составление календаря и обеспечение им учреждений (центральных и провинциальных) считалось одним из важнейших церемониальных дел правителя. 1-го числа 11-й луны Астрологический отдел (Оммёрё) представлял императору календарь на следующий год, который затем должен был быть доставлен во все центральные ведомства, управления провинций, провинциальные буддийские храмы. Для получения календаря в столицу приезжали командированные от управлений провинциями. Там они переписывали календарь-образец, составленный в Оммёрё, и возвращались обратно. В управлении провинции его еще раз копировали для последующей передачи на места. В соответствии с этим календарем, т. е. в соответствии с единым общегосударственным временем, и должен был выстраиваться весь распорядок жизни в следующем году. Согласно «Энгисики», в X в. первичному распределению подлежали 166 экземпляров календарей.
По китайскому же образцу в начале VIII в. в Японии была введена система девизов правления, и начало правления каждого нового тэнно непременно сопровождалось введением нового девиза, который представляет собой род заклинательного благопожелания, фиксирует благоприятное знамение (так Небо дает знать о несравненных достоинствах правителя) или выдвигает некую «программу» правления, сформулированную в терминах морали или историософии. Одному правлению не обязательно соответствовал один девиз — в силу различных обстоятельств (как благоприятных, так и неблагоприятных) девиз правления мог меняться во время нахождения тэнно на троне. При этом, в отличие от Китая, названия японских девизов правления делают акцент не на неких грандиозных космическо-государственных изменениях (вроде перехода «мандата Неба» к новой династии), но уделяют намного больше внимания идее преемственности по отношению к прошлым правлениям (например, путем сохранения одного из иероглифов прошлого девиза) и сохранению существующего положения вещей[733], что осмысляется как абсолютное благо.
Еще одной областью, в которой четко выявляется функция тэнно как «хозяина» времени является составление летописей — все они составляются специально образованной комиссией (состояла из высших придворных-чиновников) по высочайшему указу. Летописи составлялись на основе первичных данных, собиравшихся в Архивном отделе (Дзусёрё).
Находясь в семиотическом поле общехристианской традиции, русский царь не контролирует ход времени, не является его источником, не имеет влияния на эсхатологию — словом, не считается «хозяином» времени. Чередование сезонов также не входит в компетенцию царя. В связи с этим и составление календаря является прерогативой церкви, которая (следуя византийской традиции) вплоть до 1700 г. ведет счет времени от сотворения мира (летописи, естественно, придерживаются этого же счета годов), определяет время внутригодовых будней, постов и церковных праздников, которые, одновременно, являются и праздниками государственными, обязательными и для самого царя (первый календарь, инициированный светской властью, был составлен только при Петре I).
